Извлечение троих (Двери Между Мирами) - Кинг Стивен
Незадолго перед полуднем он снова упал и понял, что на этот раз ему уже не подняться. Значит, здесь он умрет. На этом месте. Вот и конец.
Приподнявшись на четвереньках, он поднял голову, как боксер в гроги… и впереди на расстоянии, может быть, мили, может быть, трех (ему было трудно определить расстояние на безликой, лишенной всяческих ориентиров местности, когда тело горит в лихорадке и все плывет перед глазами) увидел что-то новенькое. Необычное. Вертикально стоящее на берегу.
Что это? (Три)
Впрочем, не важно. (Три — вот число твоей судьбы)
Стрелок сумел снова подняться на ноги. Прохрипел что-то нечленораздельное, молитву, которую слышали только парящие птицы (С какой радостью они выклюют у меня глаза, — подумал он мимоходом, — такая лакомая добыча!),и пошел вперед, еще сильнее пошатываясь, оставляя за собою извивающийся петлями след.
Стрелок шел, не сводя глаз с этой штуки впереди. Когда волосы падали на глаза, он откидывал их со лба. Непонятная штуковина как будто и не становилась ближе. Солнце поднялось до высшей точки и зависло в зените надолго. Что-то уж слишком надолго. Роланд представил, что он снова в пустыне, как раз между последней землянкою поселенца (нет музыкальней еды, чем больше сожрешь, тем звонче перданешь)и дорожною станцией, где мальчик (ваш Исаак)ждал, когда он придет.
Ноги его подкосились, выпрямились, подкосились и выпрямились опять, а когда волосы снова упали ему на глаза, стрелок даже не стал убирать их — у него не было сил. Он лишь смотрел на предмет впереди, который теперь отбрасывал на песок небольшую тень, и продолжал шагать.
Сейчас, даже при разыгравшейся лихорадке, он уже разглядел, что это такое.
Дверь.
Когда до двери осталось не более четверти мили, ноги Роланда опять подкосились, и на этот раз выпрямить их он не смог. Он упал, прокарябав правой рукою по песку с ракушками. Обрубки пальцев пронзила боль — падая, он сорвал поджившие струпья, и они снова закровоточили.
Не имея сил встать, он пополз. В ушах гремел шорох волн Западного моря, то оглушая, то затихая на миг. Он полз, отталкиваясь коленями и локтями, оставляя вдавленный след в песке чуть выше линии прилива, обозначенной изгибом буро-зеленых водорослей. Должно быть, ветер все еще дует — должен дуть, потому что по телу его все так же бежали мурашки озноба, — но стрелок слышал только свое дыхание, сухими хрипами вырывающееся из горла.
Дверь стала ближе.
Еще.
Еще.
Наконец, около трех часов пополудни этого долгого бредового дня, когда тень по левую руку уже начала удлиняться, он добрался до непонятной двери, присел рядом на корточки и устало уставился на нее.
Дверь высотою в шесть с половиной футов была сделана вроде бы из какого-то твердого дерева, хотя ближайшая роща таких деревьев осталась за семь сотен миль, если не больше, отсюда. Судя по виду, дверная ручка была из золота. На ней — филигранная гравировка. Стрелок долго смотрел на узор и наконец узнал: ухмыляющаяся морда бабуина.
Замочной скважины не было. Ни под ручкою, ни над ней.
Зато были петли, хотя сама дверь ни к чему не крепилась. Или просто так кажется, — подумал стрелок. — Здесь какая-то тайна, быть может, чудеснейшая из чудесных, но имеет ли это значение? Ты умираешь. Собственная твоя тайна — единственная, действительно что-то значащая в конце для любого мужчины, для любой женщины — уже на подходе.
И все равно, это как будто имело значение.
Эта дверь. Дверь, где в принципе не может быть никаких дверей. Она просто стояла на сером песке футах в двадцати от линии прилива, с виду — такая же вечная, как и само море. Теперь, когда солнце клонилась к западу, ее густая косая тень протянулась к востоку.
На расстоянии примерно двух третьих от земли на двери чернели буквы. Одно только слово на Высоком Слоге: УЗНИК (Демон его осаждает. Имя демону — ГЕРОИН.)
Внезапно стрелок различил какое-то приглушенное гудение. Сперва он подумал, что это ветер или просто от лихорадки шумит в ушах, но постепенно он пришел к выводу, что это низкий гул моторов… и что идет он откуда-то из-за двери.
Вот и открой ее. Она же не заперта. И ты это знаешь.
Но вместо того, чтобы открыть эту дверь, он неловко поднялся на ноги и обошел вокруг, чтобы взглянуть на нее с другой стороны.
Но никакой другой стороны просто не было.
Только темно-серый песок, протянувшийся насколько хватало глаз. Только волны, ракушки, полоса прилива, его собственные следы — отпечатки подошв и ямки, продавленные локтями. Он еще раз внимательнее пригляделся к тому месту, где была дверь, и в изумлении распахнул глаза: двери не было, но тень от нее была.
Он приподнял было правую руку — как же медленно он учился тому, что отныне на месте ее всегда будет левая! — уронил ее, поднял левую и вытянул ее вперед, ожидая наткнуться на плотное препятствие.
Если я к ней прикоснусь, я постучу в пустоту,— подумал он. — Забавное будет занятие перед смертью!
Его рука прошла через воздух в том месте, где должна была быть — даже если она невидимая — дверь.
Так что не по чему постучать.
И гул моторов — если это действительно гул моторов — затих. Остались лишь волны, и ветер, и тошнотворный шум в голове.
Стрелок неторопливо вернулся обратно, на ту сторону двери, которой не было, уже решив про себя, что уже начались глюки и это лишь первый шаг…
Он встал как вкопанный.
Только что он смотрел на запад и видел лишь неизменные серые волны, накатывающие на берег, и вот взгляд его уперся в толщу двери. Теперь он явственно увидел замок, тоже — как будто из золота. Защелка торчала обрубком металлического языка. Роланд чуть-чуть повернул голову к северу, и дверь исчезла. Вернул голову на место, и дверь появилась опять. И даже не появилась: она просто была.
Он обошел дверь вокруг и встал перед нею, покачиваясь от слабости.
С той стороны ее не было, с этой — была. Он мог бы еще раз попробовать и обойти ее со стороны моря, но он был уверен, что результат будет тот же, только на этот раз он вряд ли сумеет уже устоять на ногах.
Интересно, а можно через нее пройти? С той стороны, где ее нет?
Да, здесь было чему удивляться, но правда гораздо проще: здесь, у моря на бесконечном пляже, стоит эта дверь, и ему нужно выбрать одно из двух — открыть ее или вообще не трогать.
Осознавая мрачный комизм ситуации, Роланд сказал себе, что, может быть, он умирает не так и быстро, как он полагал. Если б он был совсем плох, стал бы он так бояться?
Он взялся левой рукою за ручку двери и не удивился ни мертвенному холоду металла, ни едва различимому жару от рун, на нем выгравированных.
Стрелок повернул ручку и потянул на себя. Дверь открылась.
Он что угодно там ожидал увидеть, но только не то, что увидел.
Стрелок посмотрел, замерев, потом первый раз в жизни закричал в голос от ужаса и захлопнул дверь. И хотя не было косяка, о которую она могла грохнуть, она все равно грохнула, распугав морских птиц, расположившихся на камнях понаблюдать за стрелком.
А увидел он Землю с высоты небывалой, невообразимой — как будто он парил в небе на высоте в несколько миль. Он видел тени от облаков, летящих над землею как сны. Так, наверное, видят землю орлы, но только стрелок парил в три раза выше любого орла.
Шагнуть через эту дверь значит — упасть: падать и падать с криком на протяжении многих минут и погибнуть потом, врезавшись глубоко в землю.
Нет, ты видел не только это.
Он обдумал увиденное, тупо сидя на песке перед закрытой дверью, баюкая на коленях искалеченную руку. Теперь уже первые признаки заражения поднялись выше локтя. Скоро, уж будьте уверены, оно дойдет и до сердца.
В голове у него прогремел голос Корта.
«А теперь послушайте меня, сопляки. И слушайте очень внимательно, потому что когда-нибудь то, что я сейчас вам скажу, может спасти вам жизнь. Вот вы смотрите, и вам кажется, что вы все видите, но на самом-то деле вы видите далеко не все. И для этого тоже вас ко мне определили — чтобы я вам показал, чего вы не видите в том, что вы видите. Когда, например, вам страшно, или когда вы деретесь, или бежите, или сношаетесь. Никто не видит всего, на что смотрит, но прежде чем вам стать стрелками — тем из вас, кому не придется уйти на восток — вам надо еще научиться одним только взглядом увидеть больше, чем иной дятел видит за всю свою жизнь. А то, что вы не увидите с первого взгляда, можно увидеть потом — глазами памяти, то есть, если вы доживете до того, чтобы вспомнить. Вот так-то. Потому что разница между тем, видишь ты или не видишь, может стать разницей между жизнью и смертью».
