Стивен Эриксон - Память льда. Том 1
– Ты и вправду испепелил целый континент? – прошептала Старшая богиня. – Якуруку…
– Больше нет, и никогда уже не будет. То, что я сотворил, никогда не исцелится. Ты меня понимаешь? Никогда. И это всё твоя вина. Ваша. Костями и пеплом вымощена дорога благородства, по которой вы вздумали пройтись. Ваша дорога.
– Мы не можем допустить…
– Всё уже случилось, глупая женщина!
К’рул мысленно обратился к своим родичам:
– Это необходимо сделать. Я сотворю… место для всего этого. В себе.
– Путь, который вместит всё это? – с ужасом переспросил Драконус. – Брат мой…
– Нет, это необходимо сделать. Помогите мне, сотворить это будет нелегко…
– Это сломает тебя, К’рул, – сказала сестра. – Должен быть другой способ.
– Его нет. Оставить континент таким… нет, этот мир ещё слишком молод, чтобы нести на себе такой шрам…
– А что с Каллором? – спросил Драконус. – Что мы сделаем с этим… созданием?
– Мы отметим его, – ответил К’рул. – Мы ведь знаем его самое сокровенное желание, не так ли?
– А срок его жизни?
– Долгий, друзья мои.
– Решено.
К’рул моргнул, перевёл тяжёлый взгляд на Верховного короля.
– За это преступление, Каллор, мы назначим тебе соразмерную кару. Знай: ты, Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, будешь жить бесконечной жизнью смертного. Жизнью смертного, который подвластен разрушительной силе времени, боли от ран, мукам отчаянья. Того, чьи мечты обратятся в прах. Того, чья любовь истает и расточится, а дни и ночи отмечены будут тенью призрака Смерти, который всегда будет грозить отнять то, что ты не желаешь отдать.
Заговорил Драконус:
– Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, ты никогда не взойдёшь.
Их сестра сказала:
– Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, всякий раз, когда ты вознесёшься, падёшь. Всё, чего ты добьёшься, обратится пеплом в твоих руках. То, что ты по своей воле содеял здесь, будет возвращаться к тебе вновь и вновь.
– Три голоса проклинают тебя, – нараспев проговорил К’рул. – Да будет так.
Человек на троне задрожал. Губы его приподнялись в зловещем оскале.
– Я сокрушу вас. Каждого из вас. В этом я клянусь на костях семи миллионов жертв. К’рул, ты исчезнешь из мира и будешь забыт. Драконус, то, что ты создашь, обратится против тебя. А что до тебя, женщина, нечеловеческие руки разорвут твоё тело на поле брани, но покоя ты не найдёшь – таково моё проклятье тебе, Сестра Холодных Ночей. Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, один голос, произнёс три проклятья. Да будет так!
Они оставили Каллора на троне, стоящем на груде костей. Они соединили силы, чтобы обернуть цепи вокруг континента, ставшего местом бойни, а затем утащили его на Путь, сотворённый лишь для этой единственной цели. Осталась лишь голая твердь, которая могла исцелиться. Это усилие сломило К’рула, оставило раны, которые – он знал – не заживут до конца его дней. И бог уже чувствовал упадок и забвенье, на которые обречён был его культ. Так сбывалось проклятье Каллора, – но, к удивлению К’рула, это причиняло меньшую боль, чем он мог бы вообразить.
…Трое стояли у портала, ведущего в новорождённое, безжизненное владение, и взирали на своё творение.
Затем Драконус сказал:
– Со времён Всеобщей Темноты я ковал меч. – К’рул и Сестра Холодных Ночей обернулись к нему, ибо ничего об этом не знали. Драконус продолжал: – Это заняло… долгое время, но я уже близок к завершению. Сила, вложенная в этот меч, наделена… необратимостью.
– Тогда, – прошептал, поразмыслив, К’рул, – ты должен внести изменения в план перед завершением.
– Похоже на то. Мне нужно как следует всё обдумать.
Они долго молчали, а затем К’рул и Драконус посмотрели на свою сестру. Та пожала плечами.
– Я буду беречься. В роковой час меня поразит предательство – и лишь оно. К нему невозможно подготовиться, иначе жизнь моя превратится в кошмар из вечных подозрений и недоверия. На это я не пойду. А до того дня я буду участвовать в смертной игре.
– Хотя бы, – пробормотал К’рул, – осторожнее выбирай, на чьей стороне сражаешься.
– Найди себе спутника, – посоветовал Драконус. – Достойного.
– Мудрые слова. Благодарю вас обоих.
Больше говорить было не о чем. Трое сошлись ради цели, которой теперь достигли. Пусть и не так, как сами бы того пожелали, но всё же – дело было сделано. А цена – заплачена. Добровольно. Три жизни и одна – разрушены. Для одного это стало началом вечной ненависти. Для троих – честной сделкой.
Старшие боги, как уже было сказано, воплощали явления жестокие и неприятные.
Издали зверь наблюдал, как три фигуры расстались и пошли в разные стороны. Его терзала боль, кровь пятнала белую шерсть, пустая глазница истекала алой влагой, ноги едва держали огромное тело. Зверь желал смерти, но смерть не приходила. Он жаждал отмщения, но те, кто ранил его, были уже мертвы. Оставался лишь человек, который разорил и разрушил дом зверя.
Настанет время расплатиться и по этому счёту…
И последнее жгучее желание коснулось измученной души зверя. Где-то там, среди пламени и хаоса Падения, он потерял свою подругу и остался один. Но может, она ещё жива. Может, бродит, раненая, как и он сам, по истерзанным пустошам и ищет его.
Или, возможно, бежала – от боли и ужаса – на Путь, который придал огонь её духу.
Куда бы она ни ушла – если, конечно, осталась в живых – он найдёт её.
Три фигуры вдалеке открыли Пути, шагнули – каждый в собственное Старшее Владение.
Зверь решил не идти ни за кем из них. Они были юными созданиями, если сравнивать с ним самим и его подругой, а Путь, на который она могла бежать, был намного древней владений Старших богов.
Зверя ждала опасная дорога, и страх коснулся его истерзанного сердца.
За открывшимся перед зверем порталом бушевала пронизанная серыми нитями буря силы. Он колебался лишь миг, а затем прыгнул вперёд.
И исчез.
Книга первая. Искра и пепел
Пять магов, адъюнкт, бесчисленные имперские демоны, а также катастрофа в Даруджистане – всё оправдывало в глазах общественности решение Императрицы объявить вне закона Дуджека Однорукого и его потрёпанные легионы. То, что это позволило Однорукому и его Войску начать новую кампанию, на сей раз в качестве независимой армии, и заключить новые сомнительные союзы, которым было суждено привести к продолжению ужасной Магической канонады в Генабакисе, можно было бы счесть случайностью. Разумеется, бесчисленные жертвы тех разрушительных времён могли бы, по милости и с разрешения Худа, озвучить совершенно противоположное мнение. Возможно, самой поэтичной деталью кампании, которую затем стали именовать Паннионской войной, своего рода предвестьем её, следует считать тот момент, когда Яггутский Тиран, шагая к своей гибели в Даруджистане, бездумно и легко разрушил единственный каменный мост через реку…
Имригин Таллобант (род. 1151).
Войны Империи. Паннионская война, 1194–1195.
Том IV: Генабакис
Глава первая
Воспоминания ткутся в гобелен на холодной стене —
Скажите, друзья, какая по нраву вам нить,
И я расскажу, какова суть вашей души…
1164-й год Сна Огни
(два месяца спустя после Празднества в Даруджистане)
Год четвёртый Паннионского Домина
Телланнский год Второго Соединения
Плиты, некогда вытесанные из гадробийского известняка, а теперь разбитые и опалённые, валялись в прибрежном иле, будто неведомый бог, повинуясь сиюминутному капризу, взмахнул рукой и смёл каменный мост с лица земли. И Остряку казалось, что это не такое уж и преувеличение.
Вести о разрушении добрались в Даруджистан меньше чем за неделю, когда первые идущие на восток караваны оказались у переправы и обнаружили, что на месте надёжного моста лежит теперь лишь груда камней. Ходили слухи о древнем демоне, которого выпустили агенты Малазанской империи, он, мол, спустился с Гадробийских холмов и намеревался ни много ни мало уничтожить весь Даруджистан.
Остряк сплюнул на почерневшую траву рядом с повозкой. В этих рассказах он серьёзно сомневался. Спору нет, в ночь Празднества два месяца тому произошли разные странные события – хотя сам он, конечно, был мертвецки пьян и ничего не заметил – и полным-полно свидетелей, подтверждающих, что над городом и вправду видели драконов, демонов и даже опускавшееся Лунное Семя, но любой ритуал – настолько могущественный, чтобы разрушить целое поселение – дотянулся бы до Даруджистана. А поскольку город отнюдь не превратился в вонючую груду закопчённого камня (точнее, превратился, но не в большей мере, чем после любого общегородского праздника), значит, и ритуала никакого не было.
