Мешок с костями - Кинг Стивен

Но я еще не утолил любопытство.

— У нее есть вы. Благодаря мне. А если бы я не сунулся в это дело? Что бы она тогда получила?

— Бабки. Это означает…

— Я знаю, что это означает. Не может быть!

— Таково уж американское правосудие. Вы же знакомы с этой леди, которая держит в руке весы? Обычно ее статуя возвышается перед зданием городского суда.

— Что-то такое я видел.

— Наденьте на нее наручники, рот залепите пластырем, изнасилуйте и вываляйте в грязи. Понравится вам итог? Мне — нет. Но именно так работает закон, решая вопросы опеки, если истец богат, а ответчик беден. А равенство полов только усугубляет ситуацию: матери обычно бедны, а в силу этого пресловутого равенства они уже не могут рассчитывать, что суд автоматически примет решение в их пользу.

— Значит, без вас Мэтти Дивоур в суде делать нечего?

— Да, — без обиняков ответил Джон. — Позвоните мне завтра и скажите, что она готова воспользоваться моими услугами.

— Надеюсь, что позвоню.

— Я тоже. И… есть еще один момент.

— Какой?

— В телефонном разговоре с Дивоуром вы солгали.

— Чушь собачья!

— Нет-нет, мне, конечно, неприятно выводить на чистую воду любимого писателя моей сестры, но вы солгали и прекрасно это знаете. Вы сказали Дивоуру, что мать и дочь были вместе, ребенок собирал цветы, а мамаша умиленно за ней наблюдала. Осталось только упомянуть о пасущемся на лужке олененке Бемби.

Я выпрямился в кресле. Меня словно огрели по голове пыльным мешком. Я понял, что учел далеко не все.

— И все-таки, я ему не лгал. Я же не говорил ему, что я видел конкретно. Использовал только сослагательное наклонение. Высказывал исключительно свои предположения. Не раз употреблял такие слова, как «наверное, возможно, допустим». Я это хорошо помню.

— Если он записал ваш разговор на пленку, у вас появится возможность еще раз подсчитать, сколько раз вы употребили эти самые слова.

Сразу я не ответил. Вспоминал наш разговор, вспоминал гудение в телефонной линии, характерное гудение, которое помнил по моим прежним приездам в «Сару-Хохотушку». Не показалось ли мне, что в субботу вечером гудело чуть сильнее, чем раньше?

— Вполне возможно, что он записал наш разговор на магнитофон, — с неохотой признал я.

— Вот-вот. А если адвокат Дивоура передаст пленку судебному опекуну, как будет звучать ваш голос?

— Это будет голос человека, который хочет что-то скрыть.

— Или человека, пребывающего в собственном мире. Вам это простительно, не так ли? В конце концов, вы — писатель и этим зарабатываете на жизнь. На судебном слушании адвокат Дивоура обязательно об этом упомянет. А если вызовет в свидетели человека, который проезжал мимо вскоре после появления Мэтти, человека, который покажет, что юная мама выглядела очень испуганной и взволнованной, за кого вас тогда примут?

— За лжеца. Черт!

— Бояться нечего, Майк. Держите хвост пистолетом.

— С чего?

— Разрядите их ружья, прежде чем они выстрелят. Расскажите Дарджину то, что вы видели. Пусть все внесут ваши показания. Сделайте упор на то, что девочка считала себя в полной безопасности. Особо отметьте белую линию.

— А если потом они прокрутят пленку и как я буду после этого выглядеть?

— Нормально. Разговор по телефону — это не показания, которые дают под присягой. Вы сидели на террасе, думали о своем, любовались фейерверком. И вдруг вам звонит какой-то старый козел. Начинает наезжать на вас. Вы же не давали ему ваш телефонный номер?

— Нет.

— И ваш номер не внесен в справочник?

— Нет.

— И хотя он представился Максуэллом Дивоуром, на самом деле он мог быть кем угодно.

— Совершенно верно.

— Даже шахом Ирана.

— Нет, шах умер.

— Ладно, шаха исключим. Но он мог быть назойливым соседом или каким-то озорником.

— Да.

— И вы разговаривали с ним, держа в голове такие мысли. Но теперь вы участвуете в судебном процессе, а потому говорите правду, только правду и ничего, кроме правды.

— Абсолютно верно! — Возникшее незадолго до этого ощущение, что мой адвокат отдалился от меня, исчезло бесследно.

— Лучшая линия поведения, Майк, — говорить правду, — назидательно произнес он. — За исключением некоторых случаев. Но наш к ним не относится. С этим мы разобрались?

— Да.

— Отлично, тогда на сегодня все. Завтра в одиннадцать жду звонка от вас или Мэтти Дивоур. Лучше бы услышать ее голос.

— Я постараюсь.

— Если она станет упираться, вы знаете, какие привести аргументы?

— Думаю, что да. Спасибо, Джон.

— Так или иначе, мы скоро поговорим вновь. — И он положил трубку.

Какое-то время я сидел, не шевелясь. Потом нажал кнопку включения телефона и еще раз нажал, отключая связь. Не чувствовал я себя готовым к разговору с Мэтти. И решил прогуляться.

«Если она станет упираться, вы знаете, какие привести аргументы?»

Естественно. Напомнить, что сейчас не время проявлять гордыню. Нельзя ей оставаться стопроцентной янки, отказываясь принять милостыню от Майкла Нунэна, автора романов «Быть вдвоем», «Мужчина в красной рубашке» и еще не опубликованного «Обещания Элен». Напомнить ей, что она останется или с гордостью, или с дочерью. Потому что о сохранении и первого, и второго не могло быть и речи. Что ж, Мэтти, выбор за тобой.

Я прошел до конца Сорок второй дороги и остановился над Лугом Тидуэлл, где открывался прекрасный вид на озеро и возвышающиеся за ним Белые горы. Вода дремала под сонным небом — то серая, если взглянуть на нее в одном ракурсе, то синяя, если смотреть в другом. Чувство загадочности не проходило. Мэндерлийское чувство.

Более сорока черных поселились здесь в самом начале столетия и какое-то время тут жили, если верить Мэри Хингерман (и «Истории округа Касл и Касл-Рока», увесистому тому, изданному в 1977 году, когда округ праздновал сотую годовщину своего существования). Неординарных черных: в большинстве своем родственники, чуть ли не все талантливые, многие входили в состав музыкального ансамбля, который сначала назывался «Ред-топ бойз», а потом «Сара Тидуэлл и Ред-топ бойз». Они купили луг и приличных размеров участок на берегу у некоего Дугласа Дэя. Деньги собирались в течение десяти лет, если верить Сынку Тидуэллу, который заведовал финансами коллектива (в «Ред-топ» Сынок играл на гитаре).

Местные заволновались, даже устроили митинг протеста, требуя «прогнать черных, налетевших ордой». Но постепенно все утряслось, как обычно и бывает. Лачуги (чего особо боялись местные) на Холме Дэя (так назывался Луг Тидуэлл в 1900 году, до того, как его от лица всего клана купил Сынок Тидуэлл) так и не появились. Зато возник ряд аккуратных, выкрашенных белой краской домиков, окруживших здание побольше, предназначенное для собраний, репетиций, а может и концертов.

«Сара и Ред-топ бойз» (иной раз среди них попадалась и Ред-топ герл, состав ансамбля менялся на каждом выступлении) гастролировали по западному Мэну больше года, почти что два. Во всех городах Западной Линии — Фармингтоне, Скоухегане, Бриджтоне, Гейтс Фоллз, Моттоне, Фрайбурге — можно отыскать их старые афиши. Ансамбль «Сара и Ред-топ бойз» везде встречали на ура, и с жителями Тэ-Эр они тоже ладили, что, впрочем, меня не удивляет. Я не люблю Роберта Фроста [72] как поэта, но с одним его высказыванием не могу не согласиться: крепкий забор — основа добрососедства. Да мы можем ворчать и выражать недовольство, но только по свою сторону забора, и это благо. «Они платят по счетам», — говорим мы. «Мне не придется пристрелить их собаку», — говорим мы. «Они не лезут в чужие дела», — говорим мы, как будто изолированность — достоинство. И наконец: «Они не просят милостыни».

И в какой-то момент Сара Тидуэлл стала Сарой-Хохотушкой.

Конечно, сельский район Тэ-Эр-90 не мог стать финальной точкой пути «Сары и Ред-топ бойз», поэтому в конце лета 1901 года, после концертов на одной или двух ярмарках округа, клан снялся с места. Аккуратные белые домики семья Дэя каждое лето сдавала в аренду, получая неплохой доход. Но домики сгорели во время большого пожара 1933 года, практически уничтожившего леса на восточном и северном берегах озера. На том и заканчивается история Сары Тидуэлл.