Стелла Геммел - Город
Двое кивнули. Дол закатал рукав, показывая наколку в виде нападающей змеи. Бартелл узнал символ Первой Имперской конной. Метка была очень почетной.
– У того малого что-то в таком духе имелось? – спросил мастер.
– Я рассмотрел нечто вроде полковой татуировки у него на спине. Козел на задних ногах и с жалом, как у змеи.
Остальные расхохотались.
– Козел?
– Тоже ничего необычного, – заметил Бартелл. – Я бы сказал, проявление ложной скромности. Сами себя они считают львами и беркутами, но накалывают себе похотливого козла, чтобы показать: мы, мол, выше пустого бахвальства, и, вообще, нам бы до девок добраться… Ложная скромность, – повторил он. – Причем не слишком изобретательная. Ну да служивые вовсе не тонкостью знамениты.
– Стало быть, ты знаешь эту наколку?
– Не эту. Похожие. Правда, козлы обычно не вздыбленные, и змеиных жал я у них не видал…
– И ты все равно думаешь, что тот мертвец был солдат?
– По крайней мере, когда-то раньше был точно. Я узнал его боевые татуировки. Но потом ему язык укоротили.
– Осведомитель, – тяжело проговорил Дол, кивая своим мыслям.
– Возможно, – согласился Бартелл. – Однако вот в чем загвоздка. Иные солдаты носят простенькую наколку на плече. Большинство же татуировок прячутся под доспехами и одеждой. Таков неписаный кодекс. Солдаты считают, что на виду, на руках и ногах, татуировки делают только рабы, женщины и чужестранцы.
– А этот?
– Нет, на руках и ногах у него ничего не было. Разве что голова была выбрита и сплошь покрыта маленькими наколками, начиная с верхней части лба и дальше до самой шеи. А с какой бы стати кому-то оберегать от отметин конечности, после чего татуировать голову?
16
Великая библиотека недаром так называлась. Она была своего рода городом в Городе. Строили ее тысячелетиями, и постепенно она расползлась по территории в несколько акров. Там были жилые помещения для работников и хранителей, харчевни, кухни, конюшни и даже кузница, не говоря уже о садах, огородах, двух озерах и целом крыле для чужеземных посетителей – нынче оно стояло почти безлюдным. Ну и конечно, сами хранилища. Их были сотни, и в каждом – тысячи томов на самых разных стадиях сохранности. Историю библиотеки саму по себе можно было изучать в течение всей жизни. Поговаривали, что в разные эпохи множество стариков, ушедших из армии по возрасту или увечью, проводили свои закатные годы за исследованием этой истории. Некоторые даже добавили свои собственные записки к бесчисленным текстам, которые, впрочем, с тех пор почти никто не читал.
День клонился к вечеру, когда Бартелл, по заведенному обыкновению, вошел в центральный читальный зал. Это было громадное помещение с верхним светом, чьи древние своды подпирали сотни уходящих ввысь каменных колонн. Зеленая стеклянная крыша, чей возраст измерялся веками, пребывала в постоянной починке. По этой причине Колонный зал зачастую представлял собой не тихое прибежище книгочеев, а шумную и отчасти опасную строительную площадку. Где-то наверху трудились рабочие, они переговаривались, громко спорили, а временами выкрикивали предупреждение, следом за которым летел упавший инструмент или кусок выскользнувшего стекла. Внизу сновали хранители библиотеки – мужчины и женщины в зеленых одеждах, цвета учености. Они возили тележки, нагруженные фолиантами. Колеса ритмично постукивали по стыкам каменных плит.
Высокие окна по сторонам зала были забраны желтым и зеленым стеклом, отчего свет в помещении был размытый, будто под водой. А когда шел дождь, в зале раздавалось гулкое шлепанье капель, падавших в ржавые ведерки по углам.
Зимой в зале было зябко, как у нищего за пазухой, а летом – жарко, точно в духовке, но Бартелл лишь находил такие перепады бодрящими. Он подошел к любимому столику – в самой середине зала, между двумя колоннами. Как и полагалось, Карвельо был уже там.
– Бартелл! – подняв глаза, обрадовался помощник. – Хороший сегодня денек!
Карвельо был когда-то пехотинцем в составе Приморской армии, но уволился по увечью лет десять назад. За сорок, поджарый, мускулистый, он выглядел не библиотечным завсегдатаем, а уличным бойцом, пока не становился заметен обрубок руки, отнятой выше локтя. Бартелл кое-что приплачивал ему поверх скудного армейского пособия, и он очень держался за эту сумму, позволявшую кормить жену и троих детей, что обитали где-то неподалеку, в Библиотечном квартале. К тому же Карвельо очень нравилось это занятие. А если он и подозревал, что область истинных интересов старика мало совпадала с заявленной, то предпочитал помалкивать на сей счет.
– Что ж такого хорошего? – спросил Бартелл.
– Я вот тут, – и Карвельо потряс рукописью, представлявшей собой, насколько было известно Бартеллу, рабочий журнал курьера, трудившегося далеко на востоке Дравидской империи две тысячи лет назад, – нашел указание, что третий дравидский император…
– Аргипел.
– Ну да, Аргипел. Написал письмо Мохастиду…
Один из ранних императоров Города, чуточку нахмурившись от усилия, припомнил Бартелл.
– С просьбой прислать зеленого мрамора для отделки дворца! – расплылся Карвельо, и Бартелл улыбнулся в ответ.
Карвельо возводил свой род к переселенцам с дравидской периферии, некогда явившимся из-за Малого моря. Он испытывал жгучий интерес к истории далекой цивилизации и приходил в восторг, обнаруживая еще одну ниточку, связывавшую ее с Городом.
– Вот бы найти то письмо! Это же настоящий прорыв!
– Воистину, – согласился Бартелл, присаживаясь за стол. – Так вот, я сузил тебе задачу…
Он всегда произносил эти слова. Карвельо взял у него клочок бумаги, прочел, кивнул и радостно устремился в направлении каталожных шкафов, установленных посредине зала. От капели и падающих сверху предметов их укрывал брезентовый тент. Здесь помещались указания на каждую библиотечную книгу: какому предмету посвящена и где находится. Под конец дня Карвельо вернется со списком в два-три десятка работ. Они обсудят список и сократят на треть, а потом закажут хранителям. На другой день книги будут выкачены им на тележках.
До самого вечера Карвельо будет рыскать по каталожным шкафам; Бартелл же без помехи станет изучать фолианты, уже выложенные на стол. Шесть или семь из них не представляли для него интереса, они лишь маскировали и от Карвельо, и от любого более-менее случайного глаза истинную цель исследований Бартелла.
Когда восемь лет назад они с Эм выбрались из подземного мрака, он и понятия не имел, что однажды снова задумается о Чертогах с их несчастными жителями. Тем не менее вскоре его начали преследовать слова, некогда сказанные Исольд. Эта женщина, без преувеличения, в последний час своей жизни сочла нужным предупредить его о постепенном разрушении Дробилки, которую больше не чинят, а это может привести к затоплению всего Города. Минуло время, и Бартелл помимо воли задался вопросом, почему оказалась заброшена такая важная работа, ради которой некогда посылали команды механиков в опасные недра самых нижних Чертогов. Он сам был своего рода чиновником, а посему знал: причиной могла оказаться простейшая оплошность. Утерянная бумажка. Чье-то близорукое желание сберечь, а то и присвоить пару тысяч талантов.
А потом однажды, когда ему было нечего делать, он забрел в библиотеку просто посмотреть, не сыщется ли какого упоминания о Дробилке. Это была судьба. После нескольких месяцев увлекательного странствия по лабиринтам истории он набрел на записки механика по имени Милет. Кажется, тот был славным малым – выцветшие строки на пыльном пергаменте так и искрились юмором и умом. Дробилка, правда, в его рукописи не упоминалась (ее официальное название Бартелл никак не мог вычислить даже теперь), но размышления Милета об архитектуре Города тех давних времен, его бритвенно-острые замечания о личностях современников положительно заворожили Бартелла, впервые за долгие годы разбудив его воображение.
Работа Милета стала единственной книгой, похищенной старым воином из библиотеки. Он пронес ее мимо пронзительных глаз бдительных бабок на выходе, разделив на три части и привязав к животу. Это случилось шесть лет назад, но Бартелл до сих пор не избавился от чувства вины.
С тех пор он погрузился в изучение архитектуры Города глубже, чем опускался некогда в его подземелья. С большим трудом увязывал темные тоннели, мостики и пещеры Чертогов с сухими пояснениями строителей, упоминавших о «тройных стоках», «перехватывающих сливах», «жижесборниках» и «водосливных плотинах». Это был запутанный лабиринт, может статься, безнадежный. Однако Бартелл трудные задачи любил. И с восторгом отдавался решению той, которую сам себе поставил.
А потом однажды зимним днем у его стола задержался одетый в зеленое хранитель. Умолк перестук тележных колесиков, и Бартелл поднял голову. Хранитель был невелик ростом, тонколицый, рыжеволосый, со скрюченным плечом. Ни с того ни с сего он взялся расспрашивать Бартелла о его интересах и обсуждать громоздящиеся кругом фолианты по строительству, архитектуре и истории Города. Вопросы сыпались без конца, светлые глаза хранителя горели жадным любопытством исследователя. Бартелл пришел в ужас оттого, что за ним, оказывается, наблюдали. Он немедленно покинул библиотеку и носа туда не казал целых полгода. Потом все же вернулся, но с тех пор прятал свой истинный интерес под покровом совершенно других разысканий. Тогда же он нанял Карвельо в помощники.
