Вирджиния Бокер - Ищейка
Можно ложиться и помирать прямо здесь.
Светает, хилые ниточки света пробиваются сквозь толстое одеяло облаков, уже заполнивших небо. Когда мы подходим к изгороди Гумберта, Файфер уже практически несет меня. Я потеряла столько крови, так кружится голова, что я едва шевелю ногами. Земля наплывает, изгибается огромными волнами, предметы перед глазами начинают расплываться.
Вскоре мы видим башни дома Гумберта, торчащие над верхушками деревьев как зубья. Подойдя ближе, видим во дворе слуг, занятых утренними делами. И слышим крик Гумберта:
– И смотреть в оба! Если кого найдете, немедленно привести ко мне, сей же секунд! Чтоб они мне больше розы не портили и по стенке не лазили!
Файфер кидает на меня тревожный взгляд, и впервые после ухода с праздника я начинаю волноваться о том, что нас ждет в доме. Может быть, ничего хорошего.
Мы входим, видим во дворе Бриджит. Она смотрит на меня и немедленно разражается криком:
– Мастер Пемброк! Быстро сюда! – Она бежит ко мне. – Боже мой, мисс, что с вами случилось? Столько крови…
Она кудахчет вокруг меня, как всполошенная наседка. Гумберт выскакивает из дверей, пухлое лицо его пылает гневом. Он все еще в том, в чем был вечером, – яркий шелковый камзол поверх полотняной рубашки, и то и другое изрядно помятое и несвежее. Редкие седые волосы торчат под всеми возможными углами, светятся участки лысины. Вид у него совершенно безумный и наверняка рассмешил бы меня, не будь я на грани обморока.
Взглянув на нас, он останавливается как вкопанный.
– Бог мой! – говорит он неуверенно. – Что… что случилось? Бог мой, – повторяет он, в ужасе переводя взгляд то на меня, то на Файфер. Кажется, он вовсе не замечает огромного меча в ее руке. Потому что в каждой из нас есть чему ужаснуться. Рыжие волосы Файфер перепутаны и измазаны грязью, в них торчат трава, ветки, листья. Блузка безобразно заляпана, юбка висит лохмотьями, но все это несравнимо с ее лицом. Глаз почти заплыл, переливается яркими оттенками пурпура, торчит на грязной коже словно маяк. Но я выгляжу в сто раз хуже. Успеваю заметить свое отражение в ромбической панели стекла – и ошеломленно уставиться на него. Лицо покрыто грязью и кровью. Руки – мхом и илом. Но хуже всего живот. Красивое платье Файфер взрезано, и под ним примерно на уровне пояса – кровоточащая рана. Файфер обещала убить меня за это платье, но боюсь, как бы удар меча ее в этом не опередил. Желудок сводит судорога, земля подозрительно колеблется под ногами.
– Джон! – Гумберт подлетает ко мне. – Джордж! Быстрее сюда, нужна помощь!
Они с Файфер осторожно заводят меня в дом.
В коридор вбегают Джон и Джордж. Я поднимаю голову, чтобы глянуть на них. В отличие от Гумберта, они успели переодеться со вчерашнего дня – на обоих длинные шерстяные плащи, тяжелые перчатки и сапоги. Лица разрумянились от холода, будто они провели уже много времени на улице.
– Ой, – шепчу я, удивляясь, что еще не лишилась голоса. – А вас где всю ночь носило?
– Вас искали, – отвечает Джордж. Он не в силах оторвать глаз от моей раны, от крови, капающей на идеально чистые черно-белые полы Гумберта. Потом смотрит на Файфер, на болтающийся у нее в руке меч. – Это твоя работа?
– Не будь дураком! – огрызается она. Мы делаем еще шаг вперед, и тут я оступаюсь. – Джон, помоги ей.
Джон быстро приближается и подхватывает меня в объятия.
– Веди ее в столовую, – командует Гумберт.
Я будто сквозь толстое одеяло слышу, как он зовет Бриджит. Она прибегает, и Джон быстро перечисляет, что ему понадобится. Я их не слушаю. Черт, разве нельзя все, что они задумали, сделать наверху, чтобы я могла поспать? Устала до смерти.
Я прислоняюсь головой к его груди и закрываю глаза. От него пахнет, как снаружи: листвой и хрустким, холодным воздухом.
– И принесите каких-нибудь швейных игл и катушку самых крепких ниток. Нет, цвет не имеет значения, – добавляет он и несет меня в столовую. Следом за ним идут Файфер и Джордж.
– Хочешь зашить мне платье? – спрашиваю я, приоткрывая один глаз. – Ты очень добрый.
– Нет, я хочу зашить тебе кожу.
– Что? – Мы с Файфер обмениваемся лихорадочными взглядами. Рана располагается над стигмой. Если Джон попытается мне помочь, он ее точно увидит. Я чувствую, как она пышет жаром прямо в кожу, пытаясь все-таки залечить рану. – Нет. Нельзя.
– Нужно.
– Нет, не нужно. Ты меня только поставь на пол. Все будет хорошо.
Я начинаю вырываться, но за этим следует такая острая вспышка боли, что я охаю.
– Перестань дергаться, – говорит он. – Только хуже делаешь.
Джон входит в столовую, кладет меня на стол, уже покрытый чистой белой простыней, и сбрасывает с плеч тяжелый черный плащ. Бриджит суетится вокруг, принося подносы со всякой всячиной и расставляя так, как ему удобнее. Файфер и Джордж стоят в некотором отдалении с одинаковым выражением страха на лицах.
– Нет, – предпринимаю я новую попытку. – Нельзя.
Переворачиваюсь на бок, отодвигаюсь от него, но Джон прижимает мои плечи к столу и нависает сверху.
– Если ты не дашь мне этого сделать, умрешь от потери крови, – шепчет он. – Понимаешь?
Я смотрю в его темные глаза и вижу в них страх, прячущийся под поверхностью спокойной уверенности. И знаю, что он говорит правду. Я испускаю прерывистый вздох.
– Хорошо. Но я должна тебе что-то сказать.
– Потом скажешь. – Джон берет со стола бутылку спирта, отлепляет разодранные края разреза на платье от моего окровавленного живота. – Будет слегка щипать, – предупреждает он.
И льет холодную прозрачную жидкость. Боль острая и пронзительная. Подавив стон, я так прикусываю губу, что чувствую вкус собственной крови.
Джон прижимает к ране чистую тряпицу и начинает стирать грязь и кровь. Вот сейчас он увидит стигму.
Я гляжу на Файфер. Она перехватывает мой взгляд, и лицо ее выражает абсолютную растерянность. Потом она кивает.
– Джон! – Подойдя к столу, она трогает его за рукав.
– Файфер, после, пожалуйста.
Он убирает тряпицу.
– Я должна тебе сказать одну вещь.
– Файфер, я же говорю…
Он смотрит на мой живот. Вглядывается пристальнее. И вдруг делает резкий, сквозь зубы, вдох. Я точно знаю, что он там видит: черную метку XIII, вырезанную поперек живота – она пылает на фоне белой кожи.
Джон отшатывается от стола, глаза у него расширены, краска сбежала с лица.
– Так ты… ты…
Он не может заставить себя произнести это слово.
Я открываю рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, но голос пропал. Тянусь к нему рукой – но успеваю понять, что не следует этого делать.
– Извини, – тихо говорит Файфер. – Ты не должен был знать.
Джон молчит.
– И никто из нас не должен был, – добавляет Джордж. – Приказ Николаса. Мы с Файфер узнали случайно.
Джон все так же молчит. Он стоит, уставившись в пол невидящим взглядом. Тянется невыносимое молчание, и на миг мне кажется, что он сейчас повернется и уйдет, оставив меня истекать кровью до смерти.
– Я знаю, что ты думаешь, – говорит Файфер. – Но она не такая, как все они. Она мне сегодня жизнь спасла. – Файфер быстро рассказывает о стычке со стражниками. – Если бы не она, они бы меня взяли. Или убили. Или еще хуже.
Я смотрю на нее, потрясенная ее словами, тем, что она защищает меня.
– И еще она знает, где скрижаль, – добавляет Файфер.
– Знает? – в один голос спрашивают Гумберт и Джордж.
Джордж делает шаг ко мне:
– Где она?
– Она… – Меня пронзает резкая боль, прерывая речь. – Она у Блэквелла.
– Что? – У Гумберта ошарашенный вид. – Как это может быть?
Я открываю рот и снова испускаю стон боли.
– Она потом расскажет, – говорит Файфер. – Но только если останется в живых.
Файфер смотрит на Джона, но тот уже глядит, не мигая, мне в глаза, зубы стиснуты, лицо пылает гневом. Зрачки расширились, глаза потемнели почти до черноты.
– Дайте мне иголку с ниткой.
Джордж не может сдержать тихий вздох облегчения. Бриджит с извиняющимся видом становится возле Джона.
– Я бы попыталась сама вдеть нитку, но руки слишком дрожат. Не переношу зрелище крови.
Она вкладывает иглу и нить ему в руку, потом быстро отходит от стола, будто я сейчас спрыгну и нападу на нее. Джон уверенной рукой вставляет нитку, как делал это, должно быть, тысячи раз, протаскивает через ушко и связывает концы в тугой узел. Я вижу, что у него едва заметно дрожат руки. Если бы я не видала раньше, какими они бывают твердыми и не знающими сомнений, быть может, и не заметила бы. Не говоря ни слова, он берет бутыль со спиртом и предлагает мне. Я делаю два больших глотка. Острая крепкая жидкость обжигает рот и горло, ударяет в пустой желудок. Джон держит иглу, и за ней тянется длинный кусок нитки. Зеленой. Того же оттенка, что рыцарь в гробнице. Я закрываю глаза, и острая игла вонзается в тело.
Глава двадцать четвертая
Веки дрожат, и глаза открываются. Надо мной склонился Джон, упираясь в стол ладонями, наклонив голову. Наверное, я в какой-то момент потеряла сознание, но он вряд ли это заметил. Слышно, как он дышит: длинно, медленно, глубоко, будто старается сохранить самообладание.
