Время бежать - Уорд Рейчел

— О… понятно.

— Перестань ерничать, я говорю серьезно. Все это надо немедленно прекратить. Передать девочку представителям власти. Где она?

Я забилась в дальний угол часовни.

— Она в часовне, но… — И тут же раздался стук приближающихся шагов. — Вы не можете вышвырнуть ее за дверь! Она ребенок.

— Кто знает, Саймон, может, на ней кровь многих жертв. И в своем храме я волен поступать как мне угодно. В конце концов, я настоятель.

Они подошли совсем близко.

— Это Господень храм.

Шаги замерли. Эхо угасло под сводами, наступила тишина.

— Что ты сказал?

Слышала я уже раньше такой тон. «Вот и конец», — подумала я. Саймон вляпался по самые уши, а я и подавно.

— В смысле, я хотел сказать, что Господь здесь хозяин. А мы только служители, нам тут ничего не принадлежит. Да, мы печемся об этом храме, но…

Он и так-то говорил с запинкой, а тут и вовсе смолк.

— Что ты хочешь сказать?

— Просто… просто… мы должны заглянуть себе в душу и поступить так, как поступил бы Иисус.

«Нашел, что ляпнуть, — подумала я. — Все, моя песенка спета». И ведь ничего подобного: похоже, Саймон сказал именно то, что надо, те единственные слова, которые могли меня спасти.

— Как поступил бы Иисус, — медленно повторил настоятель. — Да, как бы Он поступил? Где она?

Голос его зазвучал мягче.

— Здесь, — сказала я и вышла из-за перегородки.

Он взглянул на меня, и я прочла его будущее: еще сорок с лишним лет, почтенная, уютная, достойная старость. Не знаю, что он увидел, взглянув на меня. На лице ничего не отразилось, но, помолчав немного, он сказал:

— Ладно, идем и помолимся вместе.

Он прошел вперед, встал на колени.

— Простите, но я… — Расслышав эти слова, Саймон прижал палец к губам, качнул головой, повел меня с собой рядом, и мы тоже встали на колени.

Настоятель завел молитву — по сути, какое-то непонятное бормотание, можно подумать, он с кем-то общается, о чем-то просит, только в церкви, понятное дело, не было никого, кроме нас троих. Потом он смолк. Я понятия не имела, куда себя деть. Подняла руки перед грудью, соединила ладони, чувствовала себя при этом дура дурой. Даже не знала, закрыть глаза или оставить открытыми, на всякий случай исподтишка покосилась на этих двоих, что они там делают. Стоят на коленях, как два ангелочка с рождественской открытки, глаза плотно зажмурены, оба погрузились в какой-то свой мир. Колени у меня начали болеть, особенно то, которое я потянула, перелезая через забор. Я заерзала, устраиваясь поудобнее, а потом и вовсе села и стала ждать, скоро ли мне объявят, что будет дальше.

Прошло несколько часов — или минут? — и они, не сговариваясь, разом открыли глаза и встали. Я тоже поднялась. Настоятель шагнул ко мне, взял обе мои ладони в свои.

— Милости просим в Господень храм, дитя мое. Ты искала убежища, и ты его обрела. На какое-то время. — Саймон, стоявший у него за спиной, так и сиял. — Всем нам придется нелегко. И я первым делом прошу тебя дать мне чистосердечный ответ. Есть у тебя при себе какое-то оружие?

Я потрясла головой:

— Ничего нет.

— Ни пистолета, ни ножа? Никаких взрывчатых веществ? — спросил он, косясь на рюкзак, который я сбросила на пол.

— Нет.

— Позволишь ли мне или Саймону взглянуть?

Мне на самом деле совсем не хотелось ничего такого им позволять. Вещи-то не мои, а Бритни, и вообще это все, что у меня есть на свете, да только не в моем положении было спорить. Поэтому я живо раскрыла рюкзак и вывалила содержимое. Вещи рассыпались по выложенному плиткой полу: еда, бутылки с водой, сигареты, чистые трусики, которые положила Бритни.

— Курить у нас не разрешается. Надеюсь, ты это понимаешь.

Я пожала плечами.

— А в карманах? Ты не могла бы вывернуть карманы?

Я сунула руки в карманы куртки и джинсов и добавила к куче на полу мятые салфетки, зажигалку и последнюю оставшуюся монетку. Мне пятнадцать лет, и это все, что у меня есть в этом мире.

— Боюсь, придется тебя обыскать.

Я бросила на него упреждающий взгляд. «Так, допрыгались, — подумала я. — Нашел повод сунуть руки туда, куда не просят. Старый развратник». Решила: начнут лапать — буду защищаться. По большому счету, я с ними обоими управлюсь без труда.

— Саймон, — сказал настоятель. — Сделай одолжение…

Судя по виду, Саймон перепугался еще сильнее меня. Шагнул поближе.

— Прости, пожалуйста.

Он слегка похлопал меня по плечам, потом провел под мышками, вдоль боков. Нагнулся, постучал по очереди по обеим ногам, старательно отводя лицо от моей ширинки, что не помешало ему покраснеть. Когда он закончил, на лбу у него блестели капли пота — от смущения, как я понимаю. К гадалке не ходи — редко ему приходится иметь дело с женщинами.

— Все в порядке, — сказал он, распрямляясь. — Ничего нет.

— Вот и хорошо. Ладно, собирай вещи. Саймон… проводи нашу гостью…

— Джем, — быстро вставил Саймон.

— Проводи Джем в ризницу, а я побеседую с полицейскими, попрошу их снять осаду. Пора открывать храм, прихожане снаружи заждались начала службы.

Он торопливо зашагал к главному входу: ему не терпелось ввести день в нормальную колею.

Саймон отвел меня в боковую комнатку. Там стояли стол и несколько стульев, а еще большая вешалка, на которой висели накидки и еще какие-то шмотки.

— Положи свои вещи здесь. — После обыска он явно стеснялся посмотреть мне в глаза. — Знаешь, поставлю-ка я чайник. Молока, боюсь, у нас нет, но черный кофе или обычный чай я могу приготовить. Сейчас, только воды принесу.

Он скрылся в туалете, но дверь за собой не закрыл. Вода текла довольно долго, и я слышала, как он намыливает руки; только потом по звуку стало ясно, что он наполняет чайник. Я прекрасно понимала, что после ночевок черт-те где об меня запросто можно перепачкаться, но что-то подсказывало, что смывает он не только землю и травинки.

Вернувшись, он одарил меня широкой улыбкой:

— Так-то лучше. Тебе чаю или кофе?

30

— Говорить с ними я буду только при одном условии: пусть отпустят Жука, в смысле, моего друга. Я должна с ним повидаться. Он ни в чем не виноват. Если его отпустят, я буду говорить. Так им и передайте.

Настоятель выдохнул, словно пар выпустил из паровоза.

— Неужели так необходимо устраивать всю эту волокиту? Ваше положение, юная леди, весьма серьезно. Но если вы ни в чем не виноваты и вам нечего скрывать, почему не переговорить с полицейскими? Ничего с вами не будет, если вы скажете им правду.

Я фыркнула:

— Ага, конечно.

У настоятеля раздулись ноздри:

— Ваша позиция мне не по душе. Случилась страшная трагедия. Погибли ни в чем не повинные люди. Необходимо выяснить правду. Найти виновных. Тут не до шуток.

— А я и не шучу, — ответила я. — И все равно — говорить с ними не буду. Я им не верю. Да и с чего бы? Они арестовали моего друга.

— Он был под подозрением, — проговорил настоятель: губы его двигались очень медленно — так говорят с совсем маленькими детьми или с иностранцами. — Понятно, что его арестовали. Но если он ни в чем не виноват, если станет говорить правду, его отпустят. Бывает… — Голос его смягчился. — Бывает, нам кажется, что мы прекрасно знаем человека, а на деле это не так. Возможно, твой… твой друг не все тебе рассказал. И ты оказалась втянутой в историю, в которой ничего не понимаешь.

— Нет! — крикнула я так, что эхо заметалось по всей комнате. — Ничего подобного! Вы такой же, как все. Вы подтасовываете, вы пытаетесь приписать ему неизвестно что! Это не он сбежал от «Лондонского глаза». Это я.

Теперь оба они смотрели на меня в упор:

— Продолжай.

— Я ничего не делала. Просто знала, что в тот день что-то должно случиться. Поняла, что сразу многие люди погибнут.

— Откуда ты это знала?

Он явно думал, что я сейчас скажу: это я все устроила. Я подложила бомбу.

— Я смотрю на людей и вижу, в какой день они умрут.