Урсула Ле Гуин - Волшебник Земноморья (сборник)
Ветч задумчиво спросил его:
– А разве тени из царства тьмы имеют имена?
– Верховный Маг Геншер считал, что нет. Мой Учитель Огион утверждал обратное.
– Великие Маги всегда остаются соперниками, – заключил Ветч с мрачноватой улыбкой.
– Та, что служила Древним Силам Земли на Осскиле, поклялась, что Камень скажет мне имя Тени, но этому я почти не верю. Однако ведь и дракон предлагал мне ее имя взамен собственного – чтобы отделаться от меня… Мне кажется, что, когда маги спорят между собой из-за чего-то, драконы могут просто это знать… Они ведь куда мудрее людей.
– Мудрее, но не добрее. Постой, а что это еще за дракон? Ты как-то позабыл рассказать, что теперь запросто беседуешь с драконами.
Они проговорили в ту ночь допоздна, но все время возвращались к одному и тому же горькому вопросу: что ожидает Геда в конце пути? Но счастье оттого, что теперь они вместе, гнало прочь все страхи; дружба их прошла испытания временем и судьбой, и ничто не смогло нарушить ее.
Утром Гед проснулся в доме друга и, еще не совсем расставшись с негой сна, почувствовал вдруг себя таким счастливым, словно навсегда теперь был защищен от любых бед и несчастий. И весь день в душе его оставалось это утреннее ощущение, которое он счел не просто добрым предзнаменованием, а великим даром. Ему казалось, что этот дом – последний милый его сердцу уголок на земле, которого больше он никогда не увидит, а потому, пока длился этот сладостный недолговечный сон, он страстно желал быть счастливым.
Поскольку у Ветча были дела, которые срочно приходилось закончить до отъезда, он отправился по острову Иффиш со своим юным учеником и помощником. Гед остался в Исмее с Ярроу и ее средним братом по имени Мурре. Мурре казался самым обыкновенным пареньком; он не обладал ни магической силой, ни волшебным знаком на челе и нигде не бывал, кроме Иффиша и соседних островов Тока и Холпа. Жизнь его была легка и беспечальна. Гед смотрел на Мурре с изумлением и некоторой завистью, как, впрочем, и Мурре на Геда: каждому странным казалось то, что другой столь сильно отличается от него самого, хоть они и ровесники – обоим по девятнадцать. Гед дивился, как это человек, проживший целых девятнадцать лет, может оставаться таким беззаботным. Завидуя миловидности и веселому нраву Мурре, Гед чувствовал себя неуклюжим, грубоватым и не догадывался, что Мурре сгорает от зависти даже при виде одних только шрамов на лице молодого волшебника, считая их следами когтей дракона или древними рунами – в общем, знаком героя.
В итоге оба юноши немного стеснялись друг друга, что же касается Ярроу, то она скоро утратила подчеркнуто почтительный тон в обращении с Гедом, хотя вела себя достойно и сдержанно, как и подобает хозяйке большого дома. Гед был с ней очень нежен, и девочка задавала ему великое множество вопросов, ссылаясь на то, что «Ветч никогда ничего не рассказывает». Она была страшно занята: готовила путешественникам еду в дорогу – пшеничные сухарики, вяленую рыбу и мясо и многое другое, пока Гед не запросил пощады, сказав, что не собирается плыть отсюда до самого Селидора.
– А где это – Селидор? – спросила Ярроу.
– Очень далеко, в Западном Пределе. На этом острове драконов больше, чем полевых мышей.
– Тогда у нас в Восточном Пределе лучше: наши драконы, по крайней мере, так же малы, как мыши, хотя их тоже хватает. Ну хорошо, вот вам мясо на дорогу. Ты считаешь, этого достаточно? Слушай, я не понимаю: вы с братом оба могучие волшебники, вам стоит рукой махнуть, что-то там пробормотать – и все готово. Так зачем же вам голодать? Вот на море, например, наступает время ужина, и вы просто говорите: пирог с мясом! И пожалуйста вам – пирог с мясом тут как тут!
– Что ж, можно, конечно, и так. Только что-то не хочется. Словами, как говорится, не наешься. «Пирог с мясом» – это ведь всего лишь слова… Мы можем снабдить их ароматом и вкусом, даже ощутить тяжесть в желудке, но все-таки слова останутся словами. Только обманывают желудок, но сил голодному человеку не дают.
– Значит, волшебники кухарить не могут, – сказал Мурре, сидевший у очага напротив Геда и вырезавший крышку красивой деревянной шкатулки; он был резчиком, хоть пока и не особенно умелым.
– Ну и повара тоже небось не волшебники! – сказала Ярроу, опустившись у печи на колени и пытаясь понять, готова ли последняя порция сухариков, которые подсушивались на кирпичах. Сухарики должны были стать золотисто-коричневыми. – Но я все-таки не понимаю, Ястребок. Я же видела, как мой брат и даже его ученик одним лишь словом своим зажигают свет в темноте; и свет этот негасим и ярок. Ведь это не слово, а именно свет разгоняет тьму!
– О да, – ответил Гед. – Свет – это энергия, благодаря которой существуем мы все, но она не зависит от наших потребностей, она вечна. Солнечный свет и свет далеких звезд измеряют время, а время само по себе – это свет. В солнечном свете, воплощенная в дни и годы, проходит жизнь. И в темноте жизнь может воззвать к свету, произнеся его имя… Впрочем, это нечто совсем иное, чем обычные заклинания волшебника, когда он подлинным именем называет тот или иной предмет. Свет сильнее любой магии. Хотя, чтобы призвать кого-то или что-то из иного мира, необходимо великое мастерство и большая магическая сила, которой без особой причины не пользуются. Во всяком случае – не тогда, когда просто хочется есть. Ярроу, твой дракончик украл сухарик.
Ярроу вся обратилась в слух, внимая непонятным речам Геда, и не заметила, как харрекки соскользнул с перекладины для чайника над очагом – самого теплого местечка в кухне – и схватил пшеничный сухарь, который был больше самого воришки. Ярроу взяла ящерку на колени и стала кормить крошками и обломками сухарей, размышляя над тем, что только что сказал ей Гед.
– Значит, вы не станете призывать настоящий пирог с мясом из боязни нарушить то, о чем вечно твердит мой брат… Я забыла, как это называется…
– Равновесие, – торжественно произнес Гед, потому что Ярроу была очень серьезна.
– Да. Но когда ты потерпел крушение на скалах, то уплыл с того островка на лодке, сделанной почти что из одних только волшебных слов. И воды она не пропускала! Разве это была иллюзия?
– Хм. Отчасти да, потому что чувствуешь себя очень неуютно, когда видишь воду прямо под собой сквозь дыры в лодке. Я поэтому и старался придать разрозненным кускам вид цельной вещи. Но прочность лодки иллюзией не была, как не была и сама лодка вызвана из другого мира. Это совсем другой вид волшебного искусства – Связующее Заклятие. Им я связал все деревяшки воедино, превратив в маленькое суденышко. А что такое лодка, как не предмет, который не пропускает воду?
– Очень даже пропускает! Мне не раз приходилось из них воду вычерпывать, – вставил Мурре.
– Что ж, моя, конечно, тоже протекала, если я забывал укрепить заклятие. – Гед наклонился, схватил прямо с горячих кирпичей сухарик и жестом фокусника спрятал в руке. – Вот, я тоже стащил сухарь, Ярроу.
– Наверное, все пальцы обжег. Вот потом, когда будешь голодать в безбрежном море, вдали от всех островов, вспомнишь еще об этом сухарике и скажешь: «Ах! Если б тогда я не крал сухаря, то сейчас мог бы съесть его! Увы!» Раз так, я тоже съем один – за моего братца, чтобы вы могли голодать вместе.
– Итак, Равновесие восстановлено, – заметил Гед, а Ярроу взяла и стала жевать горячий, еще не досохший сухарик, давясь от смеха, и в конце концов поперхнулась. Потом она снова стала серьезной и сказала:
– Я бы очень хотела действительно по-настоящему понять то, что ты говорил только что. Слишком, видно, я еще глупа.
– Сестренка, – сказал Гед, – это я виноват, что не умею как следует объяснить. Если бы у нас было больше времени…
– У нас будет больше времени, – воскликнула Ярроу. – Когда мой братец вернется домой, ты вернешься с ним вместе! По крайней мере ненадолго, ладно?
– Если смогу, – мягко ответил Гед.
Немного помолчали, потом Ярроу спросила, глядя, как харрекки взбирается обратно на перекладину для чайника:
– Скажи мне только одно, если это не секрет: какие еще великие силы есть в мире, кроме света?
– Это вовсе не тайна. Все силы имеют один источник и один конец. Годы и расстояния, звезды и свечи, вода и ветер, волшебство и мастерство человеческих рук, мудрость, заключенная в корнях дерева, – все это возникает одновременно. Мое имя и твое, подлинные имена солнца, ручья, не рожденного еще младенца – все это лишь звуки одного великого слова, которое очень-очень медленно выговаривает сиянием звезд Вселенная. Никакой другой энергии не существует. И другого имени у всего этого – тоже.
На мгновение перестав вырезать свой узор, Мурре спросил, так и держа в руке нож:
– А как же смерть?
Девушка молчала, склонив головку с блестящими черными волосами.
– Чтобы слово прозвучало, – медленно ответил Гед, – должна быть тишина. До слова и после него. – Потом вдруг поднялся и сказал: – Я не имею права говорить об этих вещах. То единственное слово, которое должен был сказать я сам, я сказал неправильно. Поэтому лучше мне помолчать. Возможно, есть лишь одна по-настоящему могущественная сила – Тьма. – И Гед торопливо покинул теплую кухню: взял плащ и отправился бродить в одиночестве под дождем и снегом по улицам зимнего города.
