Диана Джонс - Вниз по великой реке
Меня будто громом поразило.
– Робин! – воскликнула я. – Я знала, что ты мне поможешь!
Сестра имела в виду тот знак Реки, которому меня научил Танамил. Он немного похож на знак «брат». Мне это часто приходило в голову. Я выскочила наружу, нарвала у мельничного колеса охапку тростника, примостилась у лампы и принялась плести. В итоге сплела из стеблей два знака, из которых состоит мое собственное имя – Тан-акви. Вот гляньте: вместе получается «тростник», а по отдельности – «младшая сестра». Потом взяла еще тростника и сплела «Адон», «Амил» и «Орет» – тайные имена Единого. Имя «Адон» нужно ткать почти точно так же, как знак «Владыка», – разница всего в одну нитку. Имя «Орет» я не очень хорошо знаю. Для него тоже есть свой знак, но его редко употребляют. Но «Амил» – это «Река», и опять же с разницей в одну нитку. Потом я расплела все знаки, кроме последнего имени и первого знака своего имени, и сложила их вместе.
И все поняла. Я возилась с этим до полуночи, потому что Робин слишком переволновалась и все равно не могла уснуть. И мне до сих пор не верится, что мы не правы, а все остальные правы и что Единый – это действительно Река. Мне нужно разыскать Утенка. Он таскает Леди за пазухой.
3Утенок исчез. В конце концов я взяла лампу и отправилась наверх, ложиться спать. И первое, что увидела, – это Младшего, валяющегося у меня под кроватью. Я опрометью кинулась поднимать его. Он был очень старый и истертый, и я испугалась, как бы Утенок его не попортил. Тот сбросил идола и дрых у меня на кровати. А ведь раньше говорил, что предпочитает спать в шатре. Я посветила на Младшего, проверить, не отломалось ли чего. В свете лампы казалось, будто на истертом лице играет улыбка. Я встряхнула Утенка.
– Я не сплю. – Утенок пребывал в таком настроении, что мог любого довести до белого каления. – Король и мне тоже сообщил, что ему нужен наследник.
– Тогда почему ты не отзывался, когда я тебя звала? Я хочу знать, какую клятву ты дал Бессмертным.
– Да что ты? – откликнулся Утенок.
Говорю вам – от него свихнуться можно.
– И я хочу Леди.
Утенок полагал, что лишь он один все понял. И теперь он разозлился.
– Не дам! – уперся он и прижался к стене, обхватив себя руками.
– Она и моя мама тоже. Я бы не стала просить, если бы мне не было очень нужно.
– Ты ее не получишь, – отрезал Утенок. – Я ее первым нашел, и она моя.
Меня охватила дикая ярость.
– Ты, гаденыш, только о себе и думаешь! – заорала я и прыгнула на Утенка.
Мы принялись бороться.
– Мне нужно поговорить с Леди! – крикнула я.
Утенок все продолжал вопить, что Леди – его, а я ее хочу украсть. Половина досок слетела с козел, и мы рухнули на пол. Снизу донесся слабый оклик Робин. Затем стукнула щеколда – это Хэрн явился посмотреть, что происходит.
Я тем временем добралась до Леди.
Утенок же вцепился мне в волосы и принялся меня за них таскать, будто собрался оторвать голову. А потом, даже сквозь поднятый нами шум, мы услышали, как внизу отворилась дверь, выходящая на Реку. Робин завизжала. Мы с Утенком застыли и уставились друг на дружку. Тут донесся голос Хэрна: «Я в это не верю! Просто не верю!» То же самое он причитал при виде сети. И мы услышали чьи-то легкие шаги.
Ни я, ни Утенок позже не смогли вспомнить, как скатились по ступенькам. Мама только дошла до середины комнаты, а мы уже одолели половину лестницы. Хэрн прижался спиной к другой двери. Робин сидела в постели, зажав руками рот. А дверь на Реку была распахнута, хотя я точно знаю, что закрывала ее.
– Что за жуткий шум! – упрекнула нас с Утенком мать. – Ну что вы себя ведете будто несмышленые младенцы?
Мне кажется, эти слова успокоили нас даже больше, чем поведение кошек. Те опрометью соскочили с постели Робин и принялись с урчанием тереться о мамины ноги. Мама наклонилась и погладила их. Моя мама оказалась очень красивая. На вид не старше сестры, но лицо более угловатое и одновременно более хрупкое. А волосы – густые и пушистые, в точности как у меня – и в точности такие, как я видела во сне. Но во сне не видно было, какие у нее огромные глаза, глубокие и зеленые, словно сама Река, а ресницы длинные-предлинные.
– Робин, золотце, ляг, – велела мама. – Все в порядке.
– Ты так внезапно появилась, – со слезами в голосе произнесла сестра.
Мама улыбнулась ей и Хэрну.
– Я знаю, что в это трудно поверить, – обратилась она к Хэрну. – Но, видишь ли, некоторые вещи существуют на самом деле, даже если их нельзя увидеть или потрогать. Ну так из-за чего весь шум-гам?
– Мама, можно, я поговорю с тобой наедине? – попросила я.
– Я надеялась, что ты захочешь это сделать, – улыбнулась мама.
– И я хочу! – заныл Утенок.
– Нет, Утенок, – отказалась мама. – Ты пойдешь и приготовишь Робин постель. Пора и тебе за что-то браться, а не сваливать всю работу на Танакви. Ты и так уже болтал со мной часами напролет.
– Ведь не так же! Тебя же тогда рядом не было! – воскликнул Утенок. – Это не считается!
– Считается, – отрезала мама.
Она у нас строгая. Утенку ее воспитание пошло бы на пользу. Хэрн улыбнулся, поскольку тоже об этом подумал.
– Хэрн, не уходи, – попросила мама. – Я хочу потом обсудить кое-что с тобой.
И она, взяв меня за руку, двинулась к двери – той, что выходила на Реку. По дороге остановилась у станка и посмотрела на глиняную скульптуру Гулла. Она погладила фигурку по щеке и улыбнулась. Я оставила лампу наверху, и комнату освещала лишь свеча у постели Робин, и потому не могу твердо поручиться – но мне показалось, что статуэтка улыбнулась в ответ.
– Ну, пойдем, – велела мне мама.
Я попятилась от порога:
– Куда?
– Глупышка, я же буду держать тебя за руку.
И мы вышли прямо в Реку. То есть мне так кажется. Но когда рядом с тобой кто-то из Бессмертных, все вокруг становится таким странным! Светила луна, и зеленый свет струился среди деревьев, и над нами, и под нами. Не знаю, то ли я шла по воде, то ли под водой, то ли мы вообще очутились где-то в ином месте. Нас точно никто не видел, но я помню, что заметила, пока мы беседовали, тусклый прямоугольник света, падающего из распахнутой двери мельницы. А с другой стороны мерцали огоньки Шеллинга.
– Ты наконец-то начала думать, – сказала мама. – Боюсь, ты даже не представляешь, каково это – смотреть, как ты ткешь, но никак не перестаешь винить себя и не задумываешься. Я едва не утратила всякую надежду. Мне пришлось успокаивать себя и твердить, что ты вложила в свои накидки очень много Реки – так, может, хоть это сработает?
– А это важно – вкладывать в мою работу Реку?
– Конечно! – воскликнула мама. – Но это связано с вещами, о которых мне запрещено упоминать с тех пор, как я вышла замуж за вашего отца. И тебе, Танакви, придется быть очень осторожной, когда будешь расспрашивать меня.
Наверное, некоторые вещи запретны. И наш папа никогда не был разговорчивым, но даже он наверняка хоть о чем-нибудь нам поведал бы, если бы было можно. Я приготовилась ловчить.
– Ты знаешь про Канкредина? – спросила я.
– Да. Я была там вместе с вами. Этот маг, Незримая Смерть, добрался до него сегодня вечером. Вам всем нужно спешить.
– Мы знаем. А дозволено тебе открыть, родственник ли нам Танамил? Ведь его зовут Младшая Река, верно?
– Нет. Он сам по себе, – молвила мать, к великому моему облегчению. – Вы оказались у него на попечении просто потому, что он был околдован тогда же, когда и мой отец. А имя он получил из-за того, что создал Красную реку – еще с большей неохотой, чем ваш дедушка создал эту.
– Ой как хорошо! А то я уж боялась, что он окажется нашим дядей. По-моему, Робин в него влюбилась.
– Согласна, – сухо отозвалась мама. – Похоже, в нашей семье подобные вещи входят в обыкновение.
– А ты можешь посоветовать, как его позвать? – задала я следующий вопрос. – И нужно ли для этого идти к слиянию вод?
– Хватит любой реки поменьше, – ответила она. – И вовсе не обязательно кричать, как ты завывала раньше.
Меня охватил стыд, хотя и не слишком сильный, потому как я счастлива рядом с мамой.
Я прижалась к ней – теплой, чуть заметно пахнущей танакви.
– Про Бессмертных спрашивать нельзя, – рассуждала я словно сама с собой, – а значит, я не могу поинтересоваться, вправду ли Единый – мой дедушка. Но я знаю, что это так. Да?..
Мать тихонько рассмеялась. Ее смех напоминал журчание воды среди камешков.
– Не будь слишком уж хитроумной, Сладкий Тростник.
– А можно мне узнать, как твое имя и как получилось, что ты вышла замуж за моего отца? Ведь ты та самая Леди, которая жила здесь, на мельнице, да?
– Когда Клости был юношей, именно здесь я и жила. Он завел привычку приплывать сюда на рыбалку еще с давних пор. И в один прекрасный день я встретилась с ним у мельничной запруды. «Меня зовут Анорет, – представилась я. – Ты возьмешь меня в жены?» «Анорет» означает «свободная». Это не секрет, Танакви. Ты ведь и так уже почти догадалась. Клости признался, что он много раз видел мое отражение в воде и что с радостью женится на мне. Но он был помолвлен с сестрой Звитта. Ему пришлось вернуть ей накидку, и все их семейство дико разозлилось. А я вынуждена была покинуть отца. Тогда-то мельница и сделалась запретным местом – из-за его гнева.
