Джон Толкин - Сказки Волшебной страны
Дядька-Ива, услыхав это его слово,
Бомбадила отпустил, запер дом и снова
Закряхтел, забормотал, глядя сон древесный.
Вдоль Ветлянки Том пошел – день-то был чудесный! —
А потом в лесу сидел, слушал по привычке,
Как свистят, свиристят, чирикают птички;
Над ним бабочки кружились, крыльями играя,
Но под вечер встала туча с западного края.
Том спешит! Закрапал дождь, по воде текучей
Побежали круги, ветер вместе с тучей
Налетел, зашумел, и с листвы на темя
Брызнуло. В нору нырнул – самое время!
А Барсук, белый лоб, – нора-то барсучья! —
Барсучиха, черноглазка, и детишек куча
Понарыли ходов под холмом и Тома
Хвать за плащ – поволокли в глубь темного дома.
«Ох-ох, Том Бомбадил! – в самом дальнем зале
Вкруг него они уселись и забормотали. —
Влез ты чрез парадный ход к барсучьему роду.
Только выхода там нет назад, на свободу».
«Слышь-ка, старый друг Барсук, брось-ка эти шутки!
Недосуг мне тут гостить. Нету ни минутки.
Черным ходом проводи, где шиповник белый.
Почисть когти, вытри нос. Я сказал – ты сделай!
Чур-чура, спи-усни на своей соломе.
Ива спит и Золотинка – каждый в своем доме».
Тут сказали барсуки: «Просим прощенья!» –
Проводили Тома в сад, прочь из помещенья,
В страхе двери затворили и на всякий случай
Все землею завалили – спит народ барсучий.
Дождь прошел, почти стемнело, небо стало звездно.
Погулял – пора домой, хоть еще не поздно!
Том веселый, Бомбадил, дверь открыл, окошко,
Засветил на кухне лампу – налетела мошка;
За окном, видит он, полумрак сгустился,
Звезды – ярче, юный месяц долу опустился.
Тьма ночная над Холмом. Со свечой шандальной
Том – наверх, скрипят ступеньки; вот он возле спальной.
«О-хо-хо, Том Бомбадил! Я пришел из мрака!
Я за дверью. Я тебя изловил, однако!
Ты и думать позабыл о кургане давнем,
Об Умертвии с вершины, обрамленной камнем.
А он вырвался на волю! И вот ждет могила
Хладного и бледного Тома Бомбадила».
«Чур меня! Сгинь навек! Прочь, исчадье ночи!
Прочь, загробный хохотун, огненные очи!
Воротись на курган, на каменное ложе,
Спи-усни! Спит Золотинка, Дядька-Ива тоже,
И барсучий спит народец у себя в деревне.
Вернись к золоту в подземье и к печали древней!»
Тут Умертвий – из окна, распахнувши ставни,
Через двор и над стеной на курган тот давний,
За ограду из камней, в темный склеп обратно,
Дребезжа костями, мчится, воя неприятно.
Старина Том Бомбадил на своей перинке
Глубже спал, чем Дядька-Ива, слаще Золотинки
И уютней, чем барсук иль Умертвий вечный,
А храпел он, между прочим, будто мех кузнечный.
С первым светом, как скворец, он запел, свистая:
«Дерри-дол, мерри-дол, приди, дорогая!»
Он надел штаны и шляпу, выглянул в оконце.
Шляпа – дрянь, зато с пером, а в оконце – солнце.
Мудрый Том Бомбадил был не без хитринки,
Куртка синяя на нем, желтые ботинки,
Где хотел, там и гулял – по лесной полянке,
По холмам, по долам или вдоль Ветлянки,
Или в легком челноке по реке средь лилий, —
И везде его ловили, да не изловили.
Сам же Том поймал в куге дочь Водяницы:
Дева пела песнь воды, ей внимали птицы.
Хвать ее, не отпускает! Сердце в ней трепещет,
Цапли – в крик, ондатра – шмыг, куга воду хлещет.
И сказал Том Бомбадил: «Вот моя невеста!
В моем доме под Холмом – там твое место,
За столом, где белый хлеб, желтый мед и масло,
Розы все окно увили, стену всю и прясла.
Не войдете ли в мой дом? Замуж не хотите ль?
В бочаге какого мужа вам найдет родитель?»
Том веселый, Бомбадил, на свадебной пирушке
Шляпу снял – из мотыльков венчик на макушке,
А невестин венок – ирис, незабудки,
Платье – зелень с серебром. Скворочьи побудки
Том свистел, гудел пчелой, поспевал за скрипкой,
Горделиво обнимая стан невесты гибкой.
В доме всюду свет, а в спальне – белые простынки;
Под медовою луной пляшет по старинке
Род барсучий, а на страже до утра, до солнца —
Дядька-Ива, паветью брякает в оконце;
Водяница же вздыхает в камышах в тумане,
Слыша, как Умертвий плачет у себя в кургане.
Том веселый, Бомбадил, спал, не знал о том он,
Что всю ночь был стук и бряк, топот ног и гомон,
А на зорьке встал, запел, как скворец, свистая:
«Дерри-дол, мерри-дол, моя дорогая!»
На крыльце лозу строгал – будет корзинка,
Пока волосы златые чешет Золотинка
Старый год побурел, ветер дул с Норд-Веста,
Том поймал сухой листок, сорванный с места.
«Ветерок его принес – хорошая примета!
День счастливый – для чего же дожидаться лета?
Поплыву наугад, починивши лодку,
По Ветлянке вниз, на запад, – это мне в охотку!»
Села птаха на сучок: «Вижу, вижу Тома!
Знаю, знаю, куда собрался из дома.
Хочешь, хочешь я снесу туда весть о госте?»
«Я тебя поймаю – съем, обглодаю кости,
Коли станешь разносить сплетни да вести!
А коль скажешь Дядьке-Иве, я тебя на месте
Испеку, сварю, зажарю! Помолчи-ка, птаха!»
Птаха – порх, задравши хвост, и пищит без страха:
«На, лови, лови меня! Я же не простушка —
Лишь ему одному просвищу на ушко:
Прогулка Бомбадила
На закате, мол, встречай, где Сход и горушка.
Поспеши, мол, поспеши! Будет пирушка!»
Хмыкнул Том: «А может быть, мне туда и надо?
Ведь куда бы ни приплыть – мне туда и надо!»
Залатал свою лодчонку – не в дырявой плавать! —
Из кустов и камышей вывел ее в заводь,
И – вниз по реке. Пел он: «Силли-сэлли,
Где, Ветлянка, твои бочаги и мели?»
«Эй, Том Бомбадил! Ты куда? Куда ты
На скорлупке доплывешь с помощью лопаты?»
«К Брендивину, может быть, – там, быть может, ныне
Ждут меня мои друзья и огонь в камине
На Сенном конце. Они – народ-невеличка,
К ним, быть может, доплыву, синяя птичка».
«Передай привет родне, принеси мне вести,
Как там рыба, много ль есть и в котором месте?»
«Не сегодня, – Том в ответ. – Я ведь по теченью
Просто так себе плыву – не по порученью».
«Чив-чив! Дерзкий Том! На корягу, глянь-ка,
Налетит твоя лохань – будет тебе банька!»
«Что ты, Синий Рыбоглот, разболтался?
Лучше свои перышки почисть косточкой щучьей!
Ты на ветке – франт нарядный, дома – замарашка,
В доме – грязь, а на груди – алая рубашка!
Говорят, вы, зимородки, по небу летали,
Ветер думали поймать. Ну и как, поймали?»
Зимородок-рыболов клюв захлопнул, Тому
Дал дорогу, а сам – фью! – и помчался к дому,
Уронив перо синё – синей самоцвета.
Том поймал перо, сказал: «Добрая примета!
Его в шляпу мы воткнем, старое кинем, —
Было белое перо, стало оно синим!»
Вдруг вокруг водоворот, из водоворота —
Пузыри! Том хлоп веслом и задел кого-то.
«Фу, Том Бомбадил! Ты чего дерешься?
Вот я лодку-то пырну – враз перевернешься!»
«Что? Да я тебя, Усатый, оседлаю с ходу,
Чтобы ты не баламутил чистую воду!»
«Фу! А я отца и мать позову, и брата,
И сестрицу! Я скажу: гляньте-ка, ребята,
Спятил Том Бомбадил, он сидит в лоханке
Враскорячку и гребет вниз по Ветлянке!»
«Тебя, выдра, выдрать мало! Пропадешь ты сдуру,
А Умертвии твою выделают шкуру,
Мать родная не узнает – разве по усищам!
Не дерзи! Уж на тебя мы управу сыщем!»
«Ух!» – сказал выдрин сын и нырнул в середку,
Окативши Бомбадила, раскачавши лодку,
А потом на бережок лег, лежебока,
А уж песня Бомбадила – далеко, далёко.
Там, где Эльфов островок, старый Лебедь злобно
Выгнул шею, зашипел, тут, мол, неподобно
Плавать всяким. Том смеется: «Ах ты, краснолапый!
Подари-ка мне перо новое для шляпы!
У тебя, у старого, шея – просто диво,
А из клюва только шип! Это некрасиво!
Погоди, король вернется, хвать тебя за горло —
И прочистит, чтобы спесь из тебя не перла!»
Лебедь крылья распустил – и вниз по Ветлянке,
Том вдогонку за ним на своей лоханке.
До Запруды на пути – буруны, стремнина,
Всем известно это место возле Брендивина:
Крутит, вертит меж камней, как на речке горной,
Словно пробку – так до самой Городьбы Отпорной!
«Эй! Глядите, Лесовик, Том с брадатой рожей! —
Весь Сенной Конец хохочет, брередонцы тоже. —
Стой, Том, а не то мы стрелой ошпарим!
Ни лесному тут народу, ни курганным тварям
Нет пути за Брендивин – ни плоту, ни лодке!»
«Кыш, вы, толстопузые! Не дерите глотки!
