Терри Пратчетт - Незримые Академики
– У Трева небольшой шок, только и всего. Мистер Натт сейчас притащит что-нибудь, и мы его уложим.
– О… – Джульетта как будто слегка разочаровалась, наверное, потому, что «небольшой шок» – это не так уж интересно, но тут же пришла в себя, поскольку из коридора раздался резкий звук, какой обычно издают передвигаемые деревянные предметы. Этот звук возвестил появление Натта, толкавшего перед собой кушетку. Вздрогнув напоследок, кушетка остановилась перед Глендой и Тревом.
– Там, дальше по коридору, большая комната, заваленная всякой старой мебелью, – сказал Натт, похлопав по вылинявшему бархату. – Слегка отсырела, но, кажется, все мыши по дороге разбежались. Кстати, отличная вещь. Если не ошибаюсь, это шезлонг знаменитого Гурнинга Шпиля. Надеюсь, я сумею его отреставрировать. Давайте осторожно уложим мистера Трева.
– Что с ним такое? – поинтересовалась Джульетта.
– О, иногда правда бывает такой неприятной, – ответил Натт. – Но скоро он совладает с собой, и ему станет легче.
– Хотела бы и я сама знать правду, мистер Натт, уж будьте так любезны, – сказала Гленда, складывая руки на груди и стараясь казаться суровой, в то время как голос в ее голове нашептывал: «Шезлонг! Шезлонг! Когда поблизости никого не будет, попробуй принять на нем томный вид!»
– Это нечто вроде лечения посредством слов, – осторожно объяснил Натт. – Иногда люди обманывают себя и начинают верить в то, что не является правдой. Порой это бывает опасно, потому что человек видит мир в неправильном свете. Притом он не позволяет себе понять свою ошибку. Но обычно некоторая часть сознания это все-таки понимает, и правильные слова могут найти в ней отклик… – он с тревогой взглянул на обеих.
– Клево, – отозвалась Джульетта.
– А по-моему, какой-то фокус, – сказала Гленда. – Как будто человек не знает, что у него в голове!
Она снова скрестила руки на груди и увидела, как Натт на них смотрит.
– Что? – спросила она. – Никогда раньше не видели локтей?
– На них очаровательные ямочки, мисс Гленда, когда вы так тесно переплетаете руки…
До сих пор Гленда не сознавала, что Джульетта умеет двусмысленно смеяться. По искреннему убеждению Гленды, она просто не имела такого права.
– У Гленды ковылер! У Гленды ковылер!
– Нужно говорить «кавалер», – ответила та, отгоняя воспоминание о том, что у нее самой ушел не один год, чтобы это выяснить. – И я всего лишь пытаюсь помочь. Мы ведь помогаем Треву, правда, мистер Натт?
– Он такой душка, когда лежит и спит, – сказала Джульетта. – Весь розовый…
Она неловко погладила сальные волосы Трева.
– Совсем как маленький!
– Да, притворяться душкой он всегда умел, – заметила Гленда. – Может быть, сходишь и принесешь нашему малышу чашку чая с печеньем? Только не с шоколадным.
Когда девушка грациозно удалилась, она сказала:
– Так, некоторое время она будет занята. Джульетта склонна отвлекаться. Мысли у нее рассеиваются и где-то блуждают.
– Трев говорит, вы с ней ровесницы, хотя у вас более зрелый вид, – сказал Натт.
– Я вижу, вы редко общались с женщинами, да, мистер Натт?
– Ох, боги, я снова допустил ляпсус? – спросил Натт, внезапно разволновавшись – так сильно, что Гленда его пожалела.
– Ляпсус – это та самая штука, которую допускают, а потом смущаются, хотя вроде бы все прилично? – уточнила она.
– Э… да.
Гленда удовлетворенно кивнула. Еще одна литературная загадка разрешена.
– Лучше не употреблять слово «зрелый», если только речь не идет о сыре или вине. Не стоит говорить его женщинам.
Она смотрела на него, гадая, как бы задать следующий вопрос, и предпочла спросить напрямик. Обиняки у Гленды получались гораздо хуже.
– Трев считает, что ты умер и воскрес.
– Полагаю, так оно и есть.
– Мало кому это удается.
– Насколько я понимаю, не удается большинству.
– Как ты это проделал?
– Не знаю.
– Сейчас, конечно, уже день, но… ты не испытываешь тяги к чужой крови или мозгам?
– Нет. Только к пирогам. Я люблю пироги. Мне очень стыдно. Этого больше не случится, мисс Гленда. Боюсь, мое тело действовало независимо от воли. Оно требовало немедленного питания.
– Трев говорит, ты когда-то был прикован к наковальне.
– Да. Потому что я не приносил никакой пользы. Потом меня отвели к ее светлости, и она сказала: «Ты не приносишь пользы, но это не значит, что ты бесполезен. Я научу тебя быть полезным».
– Но должны же у тебя быть родители!
– Не знаю. Я много чего не знаю. Дверь закрыта.
– Какая дверь?
– В моей голове. За ней что-то есть, и я не знаю что. Ее светлость говорит, это нормально.
Гленда поняла, что сдается. Да, Натт отвечал на вопросы, но в результате их не становилось меньше. И все-таки она упорствовала, как будто ковыряла консервную банку в надежде ее открыть.
– Ее светлость – настоящая, правда? У нее замок, слуги и все такое?
– О да. «Все такое» в том числе. Она мой друг. И она… зрелая, как сыр и вино, потому что живет уже давно и не стареет.
– Это она отправила тебя сюда и научила тому… что ты сделал с Тревом?
Трев зашевелился на своей подстилке.
– Нет, – ответил Натт. – Я читал трактаты мудрецов в библиотеке. Но ее светлость сказала, что люди – своего рода живые книги и что я должен научиться их читать.
– Ну, Трева ты читаешь неплохо. Только учти: не вздумай пробовать эти штучки на мне, иначе больше не получишь ни одного пирога!
– Да, мисс Гленда. Простите, мисс Гленда.
Она вздохнула. «Что со мной такое? Как только люди начинают грустить, мне становится их жалко!» Она подняла глаза. Натт наблюдал за ней.
– Перестань!
– Простите, мисс Гленда.
– Но, по крайней мере, ты повидал футбол. Тебе понравилось?
Лицо Натта просияло.
– Да. Это было чудесно. Шум, толпа, пение… о, это пение! Оно словно вливалось в кровь! Петь всем вместе! Чувствовать себя заодно с другими! Быть не одиночкой, но частью целого, с общим разумом и целью! – Он увидел лицо Гленды и осекся. – Э… извините.
– То есть тебе понравилось, – подытожила она. Видеть эту вспышку чувств было все равно что приоткрыть дверь духовки. Хорошо хоть волосы не опалило.
– Аура просто необыкновенная!
– Не знаю, не пробовала, – наугад ответила Гленда, – но гороховый пудинг там обычно ничего себе.
Постукиванье чашки о блюдце и позвякиванье чайной ложечки возвестили прибытие Джульетты, или, точнее, чая, который она благоговейно держала перед собой наподобие священного сосуда, а сама влеклась следом, как хвост кометы. Гленда поразилась. Чай был в чашке, а не на блюдце, и имел вполне типичный для чая коричневый цвет (как правило, единственный соблюденный критерий, если чай заваривала Джульетта).
Трев сел, и Гленда задумалась, как долго он прислушивался к разговору. Допустим, в экстренных ситуациях от него был некоторый прок, и, по крайней мере, он иногда мылся и пользовался зубной щеткой, но ведь Джульетта – особенная девушка, не так ли? Она ждала своего принца. Теоретически, под это описание подходил только патриций Витинари, но он был слишком стар. И потом, никто никогда не знал, с какой ноги он встанет – если он вообще ложится. Но однажды принц появится, даже если Гленде придется притащить его на веревке.
Она повернулась. Натт опять внимательно за ней наблюдал. Что ж, ее книга закрыта и убрана под замок, и никому не позволено перебирать страницы. А завтра она выяснит, что затеяли волшебники. Это несложно. Она превратится в невидимку.
В ночной тишине Натт сидел за собственным столиком в своем любимом уголке – на самом деле, всего-навсего в соседней комнате, рядом с чанами. Свечки горели, а он смотрел на листок бумаги и рассеянно ковырял в ухе кончиком карандаша.
Теоретически Натт был специалистом в любовной поэзии всех времен и народов и нередко беседовал об этом с мисс Здравинг, замковым библиотекарем. Он пытался обсуждать стихи и с ее светлостью, но та рассмеялась и сказала, что все это глупости, хотя они бывают полезны в качестве руководства, а именно – как, используя определенные слова, метрику, ритм и интонации, заставить молодую особу раздеться. Натт не вполне понял, что ее светлость имела в виду. Речь как будто шла о каком-то ловком трюке.
Он постучал карандашом по странице. В библиотеке замка было полно стихов, и он жадно читал их, как читал вообще любые книги, не зная, зачем они написаны и какой цели призваны служить. Как правило, все стихи, адресованные мужчиной женщине, следовали одному образцу. И теперь, располагая сокровищницей лучшей мировой поэзии, Натт тщетно пытался подобрать слова.
Потом он кивнул. Ах да, знаменитое стихотворение Роберта Скандаля «Аой! Обращение к глухой красавице». Размер и форма вроде бы подходили. Разумеется, еще должна быть муза. Поэзии всегда нужна муза. В том-то и заключалась некоторая сложность. Джульетта, несомненно привлекательная, казалась Натту чем-то вроде дружелюбного привидения. Хм. О, ну конечно…
