Джон Толкин - Властелин Колец
– Сэм! – позвал он. – Где ты там? Пора!
– Иду, сударь! – откликнулся тот и выскочил откуда-то из глубины, отирая губы. Он прощался в погребе с пивным бочонком.
Фродо захлопнул и запер круглую дверь, а ключ отдал Сэму.
– Беги давай к себе, – сказал он. – А оттуда напрямик – встретимся у калитки за лугом. Улицей не пойдем: подсматривают, подслушивают. Ну – живо!
Сэм умчался во тьму.
– Вот и выходим наконец! – сказал Фродо Пину.
Они вскинули мешки на спину, взяли палки и пошли вдоль западной стены Торбы.
– Прощайте! – вымолвил Фродо, взглянув на черные слепые окна. Он помахал рукой, повернулся и (точно так же, как Бильбо, только он об этом не знал) нырнул в садовые заросли вслед за Пином. Они перепрыгнули низкую слегу и ушли в поле, всколыхнув темноту и прошелестев высокой травою.
Они спустились по западному склону к калитке в узенький проулок. Там остановились, подтянули мешочные лямки – и вскоре заслышали топоток и пыхтенье Сэма. Свой до отказа набитый мешок он вздел на самые плечи, а на голову нахлобучил какой-то мятый фетр – якобы шапку. В темноте он был сущий гном.
– Что потяжелее – это вы, конечно, мне, – сказал Фродо. – Бедняги улитки и бедные все, кто носит свой дом и свой скарб на спине!
– У меня мешок совсем легкий, сударь. Можно сколько угодно еще, – объявил Сэм добрым и лживым голосом.
– Нет уж, Сэм! – сказал Пин. – Как-нибудь снесет, сам накладывал – себе и нам вровень. Он тут у нас малость ожирел: пройдется, авось его мешок вместе с ним и полегчает.
– Смилуйтесь над старым, немощным хоббитом! – со смехом взмолился Фродо. – В конце пути меня будет качать, как на ветру. Однако шутки в сторону. Ты, Сэм, наверняка взвалил на себя сверх всякой меры, вот сделаем привал – разберемся и переложим.
И он взялся за свой посох.
– Ночная прогулка – чего же лучше-то! – сказал он. – Отшагаем мили три-четыре по свежему воздуху, да и на боковую.
Пошли проулком на запад, а после свернули налево, в поля, и засеменили гуськом вдоль живых изгородей, мимо межевых рощиц, в тихой ночной мгле. Плащи у них были темные, шли они невидимками, будто все трое надели волшебные кольца. Когда три хоббита идут тишком да молчком – за ними нелегко уследить. Даже осторожные полевые зверюшки едва замечали бесшумных путников.
Ручей к западу от Норгорда перешли по лавам в одну досточку. Извилистая черная ручьистая лента с обеих сторон обросла густым ольшаником: ветки тянулись к воде. Еще миля-другая на юг – и они перебежали большую дорогу от Брендидуимского моста. Оказались в Укролье и, свернув на юго-восток, потрусили к Зеленым Холмам. Тропинка взметнулась в гору, они оглянулись и увидели далеко позади мягкое мерцанье огней Норгорда, рассеянных по ласковой Ручьевой долине. Вскоре оно пропало за спусками и подъемами; вот уже и Приречье с его мутно-серым прудом. Дальний отсвет окон крайнего домика в последний раз просквозил деревья. Фродо обернулся и снова помахал рукою.
– Почем знать, увижу ли я еще когда-нибудь нашу долину, – негромко проговорил он.
После трехчасового пути решено было все-таки отдохнуть. Стояла ясная, прохладная, звездная ночь, но дымчатые клочья тумана всползали на холмы из низменных луговин и от глубинных ручейков, – всползали и оседали. Облетевшие березки, покачиваясь над головами хоббитов, тонкой черной сетью веточек застилали бледное небо. Они поужинали не по-хоббитски скромно и двинулись дальше. Вскоре они набрели на узкую дорогу, извивавшуюся вверх-вниз по холмам, серевшую вдали во мраке: дорогу к Лесному Чертогу и к Заводям, к Зайгордному парому. Она уводила далеко в сторону от главного пути Ручьевой долины и, забегая на Зеленые Холмы, вела в Лесной Угол, в глухомань Восточного удела.
Потом они угодили в овражину между высокими деревьями, по-ночному шелестевшими сохнущими листьями. Темень была непроглядная. Сначала они разговаривали, тихо напевали песенки, благо услышать их было уже некому. Затем шагали молча, и Пин начал отставать. Наконец перед крутым подъемом он остановился и зевнул.
– Ох, спать хочется, – сказал он, – того и гляди, упаду и засну. А вы что, на ходу спать будете? Время-то какое: к полночи близко.
– А я-то думал, ты любитель ночных прогулок, – сказал Фродо. – Ну ладно, торопиться нам пока особенно некуда. Мерри нас ждет не раньше чем послезавтра, и у нас есть денек-другой в запасе. Вот сейчас подыщем местечко и заночуем.
– Дует с запада, – заметил Сэм. – Обойдемте-ка этот холм, сударь, там наверняка найдется укрытное и уютное местечко. Там вроде бы и елового сухостоя порядочно.
Сэм исходил окрестности Норгорда миль на двадцать, но дальше земля для него кончалась.
Возле самой вершины пологого лесистого холма они набрели на ельник, свернули с тропинки в смолистую темень, наломали сухого лапника, насобирали шишек и разожгли костер. Веселое пламя заплясало у корней столетней ели: хоббиты пригрелись и начали клевать носами. Каждый по-своему устроился между корнями, укутался плащом и одеялом и тут же крепко уснул.
Дозорного не оставили: даже Фродо ничего не опасался – они ведь были в Хоббитании! Костер стал грудой пепла, и кой-какие звери явились поглядеть на спящих. Лис, который случайно пробегал мимо, замер и принюхался.
– Хоббиты! – сказал он сам себе. – Вот тебе на! Дела кругом, слышно, чудные, но чтоб хоббит спал в лесу под деревом – да не один, а целых три! Не-ет, тут что-то кроется.
Настало тусклое, сырое утро. Фродо проснулся первым и, охая, щупал спину, чуть не насквозь продырявленную еловым корнем, а шея и вовсе не ворочалась. «Ну и прогулочка! Что бы мне было спокойно поехать? – думал он, как ему обычно думалось в начале всякого похода. – А на моих любимых перинах спят теперь Лякошель-Торбинсы! Им бы на еловых корнях поспать». Он потянулся.
– Хоббиты, подъем! – крикнул он. – Смотрите, что за утро!
– А что за утро? – спросил Пин, одним глазом выглядывая из-под одеяла. – Сэм! Завтрак чтоб был готов к полдесятого! Умывальную воду разогрел?
Сэм вскочил, как встрепанный, и мутно огляделся.
– Нет, сударь, не разогрел, сударь! – выговорил он спросонья.
Фродо сорвал с Пина одеяло, пихнул его раз-другой и ушел на опушку. На восточном краю неба красный солнечный диск показался над волнистым покровом тумана. Деревья в червонно-золотом осеннем убранстве, казалось, уплывали в туманное море. Внизу слева дорога круто уходила в овраг и там исчезала.
Когда он вернулся, Сэм с Пином уже развели костер.
– Воду! – заорал Пин. – Где вода?
– Я воду в карманах не ношу, – сказал Фродо.
– А мы думали, ты пошел за водой, – огорчился Пин, раскладывая еду и расставляя кружки. – Хоть теперь-то сходи.
– Вместе с тобой, – сказал Фродо. – И фляжки тоже не мешает прихватить.
Под горой шумел ручей. Они наполнили фляжки и походный котелок под струей водопадика с уступа серого камня в хоббитский рост. Вода была ледяная; они умывались, пыхтя и отфыркиваясь.
Не спеша позавтракали, старательно упаковали мешки и снялись в одиннадцатом часу; день выдался ясный, и солнце пригревало все горячее. Спустились напрямик, перешли ручей, клокотавший в трубе под дорожной насыпью, а там опять вверх-вниз по склонам, и так от холма к холму; их мешки с плащами, одеялами, флягами, съестным припасом и прочей поклажей, казалось, тяжелели с каждым шагом. Скоро они притомились и запарились, а дорога все петляла, вползала на холмы и снова ныряла вниз, но потом обернулась плавным спуском в широкую долину. Перед ними простерлось редколесье, сливавшееся вдалеке с бурой стеною деревьев. Вот он, Лесной Угол, а за ним и река Брендидуим. Ох как еще далеко; а дорога вилась и вилась нескончаемой бечевой.
– Дорога уходит вдаль, – сказал Пин. – Ну и пускай уходит, а я пока дальше идти не согласен. И вообще давно пора обедать.
Он уселся на обочине и устало поглядел на восток, где за бескрайним знойным маревом текла знакомая река, возле которой он жил, сколько себя помнил. Сэм стоял рядом. Его круглые глаза были широко распахнуты – он-то попал невесть куда, в незнаемые края.
– А эльфы живут в этом лесу? – спросил он.
– Ни про каких эльфов слыхом не слыхивал, – отрезал Пин. Фродо молчал. Он тоже глядел на дорогу, уводившую на восток: глядел, точно в первый раз ее увидел. Вдруг он произнес громко и раздельно, ни к кому не обращаясь:
В поход, беспечный пешеход,
Уйду, избыв печаль, —
Спешит дорога от ворот
В заманчивую даль,
Свивая тысячи путей
В один, бурливый, как река,
Хотя, куда мне плыть по ней,
Не знаю я пока!
– Смахивает на вирши старины Бильбо, – сказал Пин. – Или это ты сам сочинил в его духе? Не очень-то ободряет.
– Даже не знаю, сам или не сам, – отозвался Фродо. – Пришло на язык так, будто сочинилось; но, может, мне это просто памятно с очень давних пор. А на Бильбо и правда очень похоже, особенно на Бильбо в последние годы, перед его уходом. Он часто повторял, что на свете всего одна Дорога, что она как большая река: истоки ее у каждой двери и любая тропка – ее проток. «Знаешь, Фродо, как опасно выходить из дверей, – бывало, говорил он. – Ступишь на дорогу – и сразу хватайся за ноги, а то живо окажешься там, куда ворон костей не заносил. Вот видишь тропку? Так это она самая ведет через Лихолесье к Одинокой горе, а оттуда прямиком в тартарары». Это он приговаривал после всякой дальней прогулки про тропку от крыльца Торбы-на-Круче.
