Джон Толкин - Возвращение короля
– Куда ты бежишь, господин Перегрин?
– Ищу Митрандира, – отвечал Пин.
– По порученью государя, наверно, – сказал Берегонд, – и негоже тебя задерживать, но все-таки скажи в двух словах: что происходит? Куда отправился государь? Я только что заступил на пост, и мне сказали, будто Фарамира пронесли в Запертой Двери, а Денэтор шел позади.
– Пронесли, – подтвердил Пин. – Они сейчас внизу, в Усыпальне.
Берегонд склонил голову, чтобы скрыть слезы.
– Я слышал, что он умирает, – сказал он. – Значит, умер.
– Да нет, – сказал Пин, – пока не умер. Я даже думаю, его еще можно спасти. Только знаешь ли, Берегонд, город-то еще держится, а Градоправитель сдался. – И он наспех рассказал о речах и поступках Денэтора. – Мне надо тотчас отыскать Гэндальфа.
– Здесь не отыщешь, разве что внизу.
– Я знаю. Государь отпустил меня. Слушай, Берегонд, ты, если что, попробуй вмешайся, а то просто ужас берет.
– Стражам цитадели строго-настрого запрещено отлучаться с постов иначе как по приказу самого государя.
– Ну, если тебе этот запрет важнее, чем жизнь Фарамира… – сказал Пин. – Да и какие там запреты-приказы, когда государь обезумел. Словом, я бегу. Жив буду – вернусь.
И он помчался вниз по улицам к наружной стене. Навстречу ему бежали опаленные пожаром люди; кое-кто останавливался и окликал коротышку в облаченье стража, но он ни разу не обернулся. Наконец он миновал вторые ворота, за которыми от стены до стены разливалось и полыхало пламя. Но почему-то было тихо: ни шума битвы, ни криков, ни лязга оружия. И вдруг раздался жуткий громовой возглас, а за ним тяжкий удар с оглушительным эхом. У Пина тряслись поджилки от нестерпимого ужаса, но он все же выглянул из-за угла на широкую внутреннюю площадь перед Великими Вратами. Выглянул – и на миг оцепенел. Он нашел Гэндальфа, и отпрянул назад, и забился в темный угол.
С полуночи продолжался общий приступ. Гремели барабаны. С севера и с юга стены сплошь осаждало многотысячное воинство. Повсюду в багровом полусвете двигались огромные, как дома, звери: это хородримские мумаки подвозили из-за огненных рвов осадные башни и стенобитные орудия. Наступали нестройно и гибли толпами; предводитель осады гнал рабов на смерть лишь затем, чтобы прощупать оборону и рассредоточить силы гондорцев. Настоящий удар он замышлял обрушить на Врата, мощные, чугунные, надежно скрепленные сталью; их защищали несокрушимые башни и бастионы, но все же они были ключом, единственным уязвимым местом неприступной твердыни.
Громче зарокотали барабаны. Взметнулись огненные языки. Осадные машины ползли по полю, и между ними покачивался на толстых цепях громадный таран, больше сотни футов длиною. Долго ковали его в темных кузнях Мордора; страховидная оконечина из вороненой стали являла подобие волчьей морды с ощеренной пастью, и на ней были начертаны колдовские, разрывные письмена. Именовался он Гронд, в память о древнем Молоте Преисподней. Везли его гигантские звери, с боков толпились орки, а позади тяжко шагали горные тролли.
Но у Врат кипела битва: там стояли накрепко витязи Дол-Амрота и лучшие из лучших минастиритцев. Тучей летели стрелы и дротики, осадные башни валились или вспыхивали, как факелы. По обе стороны ворот громоздились обломки и мертвые тела, однако же новые и новые толпы лезли вперед, словно одержимые.
Гронд подползал. Его кожух не загорался, огромные звери, тащившие его, то и дело вскидывались и бросались в стороны, топча бесчисленных орков, но убитых отшвыривали, и толпы снова смыкались.
Гронд подползал все ближе. Бешено загремели барабаны, и над горами трупов чудовищным виденьем возник высокий всадник в черном плаще с опущенным капюшоном. Медленно двигался он вперед, попирая трупы, и стрелы бессильно падали вокруг. Он поднял кверху длинный тусклый меч. Великий ужас объял всех – осажденных и осаждающих, и воины роняли оружие. На миг все стихло.
Опять загрохотали барабаны. Чешуйчатые лапищи рывком подтянули Гронд к воротам и с размаху ударили в них. Казалось, гром из поднебесья раскатился по городу. Но чугунные створы и стальные столбы выдержали удар.
Тогда Черный Предводитель привстал в стременах и громогласно выкрикнул заклятье на неведомом языке; жуткие слова его надрывали души и раскалывали камень.
Трижды возопил он, трижды грянул таран, и третий удар внезапно сокрушил Врата Гондора. Точно какая-то колдовская сила разломила их надвое – блеснула жгучая молния, и чугунные осколки усеяли плиты.
Главарь назгулов въезжал в город. За спиной надвигавшегося черного вестника смерти полыхало багровое зарево. Главарь назгулов въезжал под своды, куда от века не ступала вражеская нога, – и защитники Минас-Тирита опрометью разбегались.
Лишь один не отступил перед ним. На площади за Вратами безмолвно дожидался неподвижный всадник – Гэндальф на Светозаре: во всем Средиземье только этот конь мог вынести смертный ужас, подвластный Саурону, и он стоял, точно каменное изваянье Рат-Динена.
– Сюда тебе входа нет, – промолвил Гэндальф, и огромная тень застыла. – Возвращайся в бездну, тебе уготованную. Ступай назад, и да поглотит кромешная тьма тебя вместе с твоим Владыкою. Прочь отсюда!
Черный Всадник откинул капюшон, и – о диво! – был он в короне, но без головы, лишь красные языки пламени вздымались между могучими плечами. И незримые уста изрыгнули злорадный хохот.
– Глупый старик! – сказал он. – Глупый старик! Нынче мой час. Не узнал в лицо свою смерть? Умри же, захлебываясь проклятьями!
Он высоко поднял меч, и огонь сбежал по клинку.
Гэндальф не шелохнулся. И в этот самый миг где-то в городском дворике прокричал петух – звонко и заливисто, ничего не ведая ни о войне, ни о колдовских чарах, – прокричал, приветствуя утро, разгоравшееся высоко в небесах над сумраком побоища.
И будто в ответ петушьему крику издали затрубили рога, рога, рога. Смутное эхо огласило темные склоны Миндоллуина. А большие северные рога трубили все яростней. Мустангримцы подоспели на выручку.
Глава V
Поход мустангримцев
Мерри лежал на земле, закутавшись в одеяло, и удивлялся, как это сокрытые мраком деревья шелестят в безветренной духоте. Потом он поднял голову и снова услыхал отдаленный рокот барабанов на лесистых холмах и горных уступах. Барабаны внезапно стихали и опять рокотали то дальше, то ближе. Неужели часовые их не слышат?
Было темно, хоть глаз выколи, но он знал, что кругом полным-полно конников. Пахло конским потом, лошади переступали с ноги на ногу и ударяли копытами в хвойную подстилку. Войско заночевало в сосняке близ Эйленаха, высокой горы посреди Друаданского леса, через который проходил главный тракт восточного Анориэна.
Хоть Мерри и устал, но ему не спалось. Они ехали уже целых четверо суток, и густевшие потемки все больше угнетали его. Он уж и сам не понимал, чего он так рвался ехать, когда ему не то что можно, а даже велено было остаться. Не хватало еще, чтобы старый конунг узнал об ослушанье и разгневался. Но это вряд ли. Дернхельм, похоже, договорился с сенешалем Эльфхельмом, начальником эореда. Ни сенешаль, ни воины его Мерри в упор не видели и не отвечали, если он заговаривал с ними. Дескать, навьючил Дернхельм зряшную поклажу – ну и ладно. А Дернхельм за все время ни с кем ни словом не перемолвился. Мерри чувствовал себя никчемной мелюзгой, и было ему очень тоскливо. А вдобавок и тревожно: войско оказалось в тупике. Дальняя крепь Минас-Тирита была от них за день езды. Выслали дозорных: одни не вернулись, другие примчались и сообщили, что дорога занята врагами, большая рать стала лагерем в трех милях к западу от маячной горы Амон-Дин, отряды идут по тракту, до передовых лиги три. Орки рыщут по придорожным холмам. Конунг с Эомером держали ночной совет.
Мерри жаждал с кем-нибудь поговорить; он вспомнил о Пине и еще пуще огорчился. Бедняга Пин, один-одинешенек в осажденном каменном городе: ужас, да и только. Мерри захотелось стать рослым витязем вроде Эомера, затрубить в какой-нибудь, что ли, рог и галопом помчаться на выручку Пину. Он сел и снова прислушался к рокоту барабанов, теперь уж совсем поблизости. Вскоре стали слышны негромкие голоса, мелькнули между деревьями полуприкрытые фонари. Конники зашевелились во мраке.
Высокий человек споткнулся об него и обругал проклятые сосновые корни. Мерри узнал по голосу сенешаля Эльфхельма.
– Я не сосновый корень, господин, – сказал он, – и даже не вьюк с поклажей, а всего-навсего ушибленный хоббит. Извиняться не надо, лучше скажи мне, что там такое стряслось.
– Пока ничего такого, спасибо растреклятому мороку, – отвечал Эльфхельм. – Но государь приказал всем нам быть наготове: тронемся в одночасье.
– Значит, враги наступают? – испуганно спросил Мерри. – Это их барабаны? Я уж подумал, мне мерещится, а то никто будто и не слышит.
