Джон Толкин - Властелин Колец
– А он позволил, – сказал Пин. – Он меня прогнал. Только вот как бы там ни случилось чего-нибудь ужасного. По-моему, правитель не в своем уме. Боюсь, он и себя убьет, и Фарамира. Может, ты его как-нибудь вразумишь?
Гэндальф посмотрел в пролом ворот: с поля все громче доносился шум битвы.
– Мне надо туда, – сказал он. – Черный Всадник, того и гляди, вернется, и беды не миновать. Нет у меня времени.
– Но Фарамир-то! – вскрикнул Пин. – Он же не умер, а его сожгут заживо, если никто не помешает!
– Сожгут заживо? – повторил Гэндальф. – Что еще за новости? Быстрей выкладывай!
– Денэтор отправился в Усыпальню, – заторопился Пин, – и с ним понесли Фарамира, и он сказал, что все мы сгинем в огне, а он дожидаться не будет, пусть приготовят костер и сожгут его вместе с Фарамиром. И послал за поленьями и маслом. Я сказал Берегонду, но он вряд ли уйдет с поста, он на часах. Да и куда ему против Денэтора? – Пин выложил все вперемешку и трогал дрожащей рукой Гэндальфа за колено. – Ты не можешь спасти Фарамира?
– Наверно, могу, – сказал Гэндальф, – но пока я буду его спасать, боюсь, погибнут другие. Что ж, пошли – тут никто больше, пожалуй, не сумеет помочь. Но помощь моя наверняка худо обернется. Да, от лиходейской порчи никакие стены не защитят. Враг проникает изнутри.
Приняв решенье, он не мешкал: подхватил Пина, посадил его перед собой и переговорил со Светозаром. Они поскакали вверх по улицам Минас-Тирита, а гул за спиною нарастал. Повсюду люди, очнувшись от ужаса и отчаяния, хватали оружие и кричали друг другу: «Мустангримцы пришли!» Слышались команды, ратники строились и спешили к разбитым Вратам.
Им встретился князь Имраиль, он их окликнул:
– Куда же ты, Митрандир? Мустангримцы уже сражаются на гондорской равнине! Нам надо собрать все силы!
– Выводи ратников всех до единого, – сказал Гэндальф. – И не теряй ни минуты. Я буду, как только смогу, но сейчас у меня неотложное дело к Градоправителю. Прими войско под начало!
На высоте, близ цитадели, в лицо им подул ветер, вдали забрезжило утро, и озарился южный небосклон. Но им от этого было мало радости: они предчувствовали недоброе и боялись опоздать.
– Темень рассеивается, – сказал Гэндальф, – но город все еще в сумраке.
У ворот цитадели стража не оказалось.
– Ага, Берегонд пошел туда, – сказал Пин, и у него полегчало на сердце. Они свернули на дорогу к Запертой Двери. Дверь была распахнута настежь, привратник лежал убитый: должно быть, у него отобрали ключи.
– То-то Враг порадуется! – сказал Гэндальф. – Ему как раз такие дела по нутру: свой разит своего и оба по-своему верны долгу.
Он спешился и отослал Светозара в конюшню.
– Друг мой, – сказал он, – нам бы с тобою давно надо скакать в поле, да вот пришлось задержаться. Я скоро позову тебя!
Они вошли в дверь и спустились крутой извилистой дорогой. Светало, высокие колонны и статуи казались шествием привидений.
Внезапно тишину нарушили крики и звон мечей – такого здесь, в священной обители покоя, не бывало никогда со времен построения города. Наконец они вышли на Рат-Динен и поспешили к Усыпальне Наместников: ее высокий купол смутно виднелся в полумраке.
– Стойте! Стойте! – крикнул Гэндальф, подбегая к каменному крыльцу. – Остановитесь, безумцы!
На верхней ступени Берегонд в черно-серебряном облачении стража цитадели отражал слуг Денэтора с факелами и мечами в руках. Двоих он уже зарубил, и кровь их обагрила крыльцо Усыпальни; остальные, нападая, выкрикивали проклятья мятежнику и предателю.
И Гэндальф с Пином услышали из склепа голос Денэтора.
– Скорее, скорее! В чем там дело? Убейте изменника! Без меня, что ли, не справитесь? – И дверь, которую Берегонд придерживал левой рукой, распахнулась; появился Градоправитель, величественный и грозный, с обнаженным мечом. Глаза его сверкали.
Но взбежал по ступеням Гэндальф, и казалось, будто вспыхнула ослепительно белая молния; слуги попятились, заслоняя глаза. Он гневно воздел руку, и занесенный меч Денэтора отлетел и упал позади, в могильной тени, а сам Денэтор изумленно отступил на шаг.
– Это как же, государь мой? – вопросил маг. – Живым не место в склепах. И почему здесь блещут мечи, когда все ратники выходят на поле боя? Или Враг уже здесь, пробрался на Рат-Динен?
– С каких это пор повелитель Гондора в ответе перед тобой? – отозвался Денэтор. – Может, и слуги мои мне неподвластны?
– Подвластны-то они подвластны, – сказал Гэндальф. – Но если тобою владеют безумье и злоба, то власть твою можно и оспорить. Где твой сын Фарамир?
– Лежит в Усыпальне, – сказал Денэтор, – и его сжигает огонь, огонь палит его изнутри. И все мы скоро сгорим. Запад обречен: его пожрет великий огонь и всему конец. Останется лишь пепел! Пепел и дым разнесет ветер!
И Гэндальф увидел, что наместник Гондора поистине утратил рассудок; опасаясь за Фарамира, он двинулся вперед, и Берегонд с Пином шли следом за ним, а Денэтор отступал до самого стола. Фарамир по-прежнему лежал в лихорадочном забытьи. Под столом и вокруг него громоздились поленья, обильно политые маслом, и маслом были облиты одежды Фарамира и покрывало. Тогда Гэндальф явил сокрытую в нем силу, подобно тому как являл он свою светоносную власть, откинув серую хламиду. Он вскочил на груду поленьев, легко поднял Фарамира, спрыгнул вниз и понес его к дверям. А Фарамир застонал, в бреду призывая отца.
Денэтор словно очнулся, огонь погас в его глазах, полились слезы, и он промолвил:
– Не отнимай у меня сына! Он зовет меня.
– Да, он зовет тебя, – сказал Гэндальф, – но подойти к нему тебе нельзя. Он ищет целительной помощи на пороге небытия – не знаю, найдет ли. А тебе надлежит сражаться за свой осажденный город, выйти навстречу смерти. И сам ты все это знаешь.
– Нет, ему уже не помочь, – сказал Денэтор. – И сражаться незачем. Чего ради растягивать ненужную жизнь? Не лучше ли умереть вместе, с ним заодно?
– Не волен ты, наместник, предуказывать день и час своей смерти, – отвечал ему Гэндальф. – Одни лишь владыки древности, покорствуя темным силам, назначали этот час и, одержимые гордыней и отчаянием, убивали себя, а заодно и родню, чтоб легче было умирать.
И Гэндальф вынес Фарамира из склепа и положил его на ложе, на котором его принесли: оно стояло у сводчатых дверей. Денэтор вышел вслед за ним и, содрогаясь, глядел на распростертого сына, не отрывая глаз от его лица. Все замерли, все молчали в ожидании слова правителя, а он колебался.
– Пойдем же! – сказал Гэндальф. – Пойдем, нас давно ждут. Ты нужен на поле брани.
И вдруг Денэтор расхохотался. Он выпрямился, высокий и горделивый, быстрыми шагами отошел к мраморному столу, взял свое подголовье, вынес его к дверям, раскутал – и все увидели, что в руках у него палантир. Он поднял его, и камень озарил огненным светом впалое лицо правителя: казалось, оно высечено из гранита, жесткое, надменное и устрашающее. И снова зажглись его глаза.
– Гордыней, говоришь, и отчаянием! – воскликнул он. – Ты, верно, думаешь, что окна Белой Башни – незрячие бельма? Откуда знать тебе, Серый Глупец, сколь много я отсюда вижу? Надежды твои – от неведенья. Иди исцеляй полумертвых! Иди сражайся с победителями! Все понапрасну. Ну, может, и одержите вы победу в сраженье – на день-другой. Но удар, занесенный над вами, не отразить. Лишь один малый коготок протянулся к Минас-Тириту. Несчетны воинства Востока. И даже сейчас ты сдуру радуешься ветру, который влечет вверх по Андуину армаду под черными парусами. Запад обречен! И тем, кто не хочет умереть в рабстве, надо скорей расставаться с жизнью.
– Такие речи на руку Врагу и взаправду сулят ему победу, – сказал Гэндальф.
– Что ж, тешься надеждой! – захохотал Денэтор. – Я вижу тебя насквозь, Митрандир! Ты надеешься править вместо меня, хочешь исподтишка подчинить себе престолы Севера, Юга и Запада. Но все твои замыслы я разгадал. Думаешь, я не знаю, что ты строго-настрого велел этому вот невысоклику держать язык за зубами? Что ты приставил его шпионить за мной у меня во дворце? Однако же я выведал у него всю подноготную про всех твоих спутников. Так-то! Ты, значит, левой рукою подставлял меня, точно щит, заслоняясь от Мордора, а правой манил сюда северного Следопыта, чтобы посадить его на великокняжеский престол!
Нет, Митрандир, или Гэндальф, или как тебя там! Я – наместник, поставленный потомком Анариона, и негоже мне становиться слабоумным прислужником какого-то выскочки. Если даже он и впрямь наследник, то всего лишь дальний наследник Исилдура. Что мне до этого последыша захудалого рода, давным-давно лишенного власти и достоинства?
– А будь воля твоя, чего бы ты хотел? – спросил Гэндальф.
– Я хочу, чтобы все и дальше оставалось так, как было при мне, – отвечал Денэтор, – как было исстари, со времен моих далеких предков: хочу править Гондором в мире и покое – и чтобы мне наследовал сын, который будет сам себе хозяином, а не подголоском чародея. Если же мне в этом отказано судьбою, то я не хочу ничего — ни униженной жизни, ни умаленной любви, ни попранной чести.
