Время бежать - Уорд Рейчел

— Который час?

— Начало пятого.

— Блин, мы весь день проспали. — Он медленно сел. — У меня все болит.

Я передала ему бутылку с кока-колой:

— Мы сегодня ничего не ели и не пили.

Жук присосался к бутылке.

— Угу, уже лучше. Погони не видать?

— Не знаю. Ничего не слышно, это уж точно.

— Сейчас поглядим. Только сперва давай пожуем чего-нибудь.

Мы снова полезли в пакеты и перекусили чипсами, крекерами, печеньем и шоколадом.

Жук ел стоя. Он осмотрел нашу рощицу: дошел до одного конца, потом вернулся в середину еще за печеньем, потом до другого конца.

— Я ничего не вижу, — проговорил он с полным ртом. — По-хорошему, надо бы уйти подальше, но ведь скоро стемнеет. Наверное, стоит здесь переночевать, а завтра двинуть с утра пораньше.

Возражать я не стала. Я бы не отказалась вообще больше никогда никуда не ходить.

Итак, мы приняли решение остаться, и вдруг оказалось, что впереди у нас двенадцать часов, а занять их решительно нечем. Нам почему-то было не присесть, не расслабиться, а о сне даже и речь не шла. Мы немножко побродили среди деревьев, посмотрели, какой там вид с разных сторон. Я долго стояла и смотрела на плывущие облака. Казалось, они движутся совсем медленно, но если некоторое время смотреть на облако, а потом ненадолго отвести глаза, оно окажется дальше, чем тебе казалось. Прямо как мы. Мы тоже шли через эти поля и двигались совсем медленно, будто две букашки, ползущих по телу планеты, а потом обернулись и увидели, что преодолели огромное расстояние.

— Я никогда не видела столько неба, — сказала я. — Просто обалдела, пока мы шли по полям, а над головой всё небо и небо.

— Как привыкнешь, тебе понравится. Тут столько воздуха — сколько ни вдыхай, все мало. — Жук широко раскинул руки. — Вот и на море так же. Огромный плоский пляж, море и небо. Тебе понравится, Джем. — Он повернулся ко мне лицом. — Найдем какой-нибудь пансион, будем каждое утро есть рыбу с жареной картошкой. А еще гулять по пирсу, писать всякие слова на песке, просто смеяться.

Он попытался влезть по стволу, но довольно быстро ноги у него начали скользить. Попробовал еще — то же самое. Небо постепенно гасло, из него по одному уходили цвета. Становилось все холоднее.

— Скоро стемнеет, — сказала я, передернувшись. — И что мы тогда будем делать?

— Да просто ляжем спать.

— Сейчас только половина пятого.

— Знаю, чел, а ты чего предлагаешь? Посмотреть телик?

Тут на меня навалилось понимание происходящего. Я подумала о холоде, о темноте. Не хотела я оставаться тут на ночь. И в машине-то было хреново, но там по крайней мере были четыре металлические стены и крыша.

— Не будем здесь ночевать, Жучила. Пойдем поищем что-нибудь другое.

— Поздновато уже будет. Ты чего-нибудь видишь? Искать придется не один час, идти-то надо будет в темноте, А у нас даже фонарика нет.

Мир вокруг превращался из цветного в черно-белый. Скоро останется одна чернота. Я понятия не имела, что происходит в сельской местности по ночам. Дикие звери? Охотники с ружьями? И выяснять у меня не было ни малейшего желания. Тут меня понесло:

— А почему это у нас нет фонарика? Почему? Это же вообще тупизм — припереться сюда без фонарика.

— Это я, по-твоему, без мозгов? А ты? На себя посмотри, Джем. Нас тут двое, и ни один не догадался захватить фонарик. Не я во всем виноват!

Мы стояли лицом к лицу и орали друг на друга. Слюна его брызгала мне на щеки, в глаза, но мне даже на это было плевать. Мне хотелось его убить за то, что он притащил меня сюда, довел до такого.

— Как это я должна на себя посмотреть? Тут даже зеркала нет, блин. Вообще, блин, ничего нет!

— Так, послушай: уж что есть, то есть. Завтра я попробую добыть машину, а сегодня мы здесь, и точка.

— А я не хочу здесь быть, до тебя это не доходит, придурок? Не хочу здесь быть. Мы вообще не знаем, что делаем! Вообще без понятия!

— Да блин же! Ты меня сейчас доведешь. — Он стоял почти вплотную и грозил мне длинным пальцем. — Хватит тут младенца разыгрывать. Ты уже взрослая, чел! Что на тебя нашло? В Лондоне ты была нормальной девчонкой. Знаешь, пошел-ка я отсюда, а то сейчас скажу или сделаю что-нибудь не то.

Он зашагал прочь, тряся головой и размахивая руками.

— Правильно, вали, козлина!

— Сама козлина! — рявкнул он, не оборачиваясь.

Понятное дело, идти ему было некуда. Мы застряли на этом крошечном островке. Мне его было видно — такой непоседливый персонаж из мультика на фоне чернильного неба. Хотелось крикнуть: «Только попробуй бросить меня тут одну!» — но я прикусила губу и попыталась успокоиться, распутать в голове накопившуюся злость и посмотреть на вещи здраво. Только как ни смотри — мы вляпались по самые уши. Я вернулась в наш лагерь, улеглась на прежнее место, набросила куртку, закуталась в одеяло.

Закроешь глаза и сразу видишь тела и предметы: старый бомж летит по воздуху, обрывки голубой болоньи на земле, мама. Поэтому глаза я решила держать открытыми, таращилась на то, что было прямо перед ними — на причудливый узор из веток, сучков и листьев. Смотрела, как какая-то букашка карабкается по стеблю травы, раскачивается на кончике — крошечные листочки прогибаются под ее весом. При мысли о том, что ночью по мне начнут ползать всякие жуки и пауки, закололо кожу. Блин, как же мерзко в этом лесу.

Я услышала, как Жук ломится обратно через подлесок. Он хлопнулся на землю и полез рыться по мешкам. Похоже, выудил еще одно одеяло. Было слышно, как он копошится на одном месте, пытаясь устроиться поуютнее; потом опять шорох пакетов и какой-то скребущий металлический звук.

Я сказала себе: «Не буду я с ним разговаривать, пусть делает что хочет, пошел он подальше», но теперь каждый мой нерв прислушивался к нему, пытаясь понять, что он там затеял. Через некоторое время щелкнула зажигалка, во мраке вспыхнул огонек. Чуть слышный треск подожженной сигареты, потом долгий вдох и удовлетворенный выдох.

Я села, голос Жука произнес:

— Я так и думал, что ты не спишь. Хочешь затянуться?

Мерцающий кончик сигареты придвинулся ближе, Жук протянул ко мне руку. Я взяла, затянулась. Дым подействовал успокаивающе: было в нем что-то нормальное, привычное, уютное.

— Здорово, — сказала я, имея в виду не сигарету, хотя и она пришлась кстати: здорово было снова чувствовать его рядом. Я уже успела понять: мы сейчас не можем позволить себе скандалы.

Мы посидели, затягиваясь по очереди, почти не говоря, просто проживая миг за мигом. Потом Жук спросил:

— Как ты думаешь, а бывают фермеры-негры?

— Не знаю, но, по-моему, вряд ли. А чего?

— Нравится мне тут. Нравится то, что у меня под ногами. И то, что видно вокруг на много миль.

Это он вывел из всего одного дня блуждания по полям?

— Брось, Жучила, ничего из этого не выйдет.

— А почему? Фермеру что, нужно высшее образование? Или аттестат? И ему обязательно быть белым?

— Ну не знаю, не знаю. Вот деньги-то ему точно нужны. Много денег.

— Да необязательно покупать свою ферму, можно и на чужой работать. По-моему, быть на побегушках у База или еще у кого — не слишком завидная работа. Не хочу я этого. Нужно придумать что-то другое. — Голос его в темноте зазвучал истово: — Вот я сбежал оттуда. Мы оба сбежали. И теперь я хочу начать новую жизнь, без возврата к старому.

Меня тронули эти слова. Он говорил от всего сердца.

— Макак, между прочим, был прав, — продолжал Жук.

— Да ладно чушь пороть.

— А вот и был. Для таких, как я и ты, будущее прописано с самого рождения. Очереди за пособием, место за кассой или на стройке, жизнь на улице. То есть никакого будущего. А я так не хочу.

— Решил вернуться в школу, получить аттестат? — спросила я, совершенно в это не веря.

— Нет, с этим я, пожалуй, опоздал. И все же я хочу что-нибудь сделать. Стать другим. А не обыкновенным среднестатистическим молодым негром.

Пока он говорил, внутри у меня все сжималось в комок, а теперь комок дернулся и скрутил меня физической болью. Когда он начинал говорить про будущее, мне делалось непереносимо. Как я могу сидеть и слушать его, мальчишку, которому осталось жить всего неделю? В том, что он говорил, был смысл, была надежда. Только он опоздал. Если числа не врут. Если…