Робин Хобб - Город Драконов
Ей не нужно было ни шевелить крыльями, ни смотреть на массивные черные когти, которые были у нее с самого рождения.
– Если дом – это там, где тебя принимают, то для меня Трехог никогда не был домом.
Она отмела прочь сожаления и мысли о Трехоге. Пора начинать охоту. Синтара голодна. Сегодня Тимара собиралась найти звериную тропу – новую, на которой они еще не охотились. Пока они на нее не набредут, идти будет трудно. Они оба тяжело дышали, но Татс запыхался не так сильно, как сразу после их ухода из Трехога. Жизнь в экспедиции «Смоляного» закалила и сделала сильнее их всех. К тому же все хранители подросли: пареньки вымахали настолько сильно, что это почти пугало. Татс стал выше, и плечи у него были шире. Его драконица тоже его изменяла. Он единственный из хранителей при выходе из Трехога имел полностью человеческий внешний облик. Он был из тех освобожденных рабов, которые переехали в Трехог во время войны с Калсидой, и его рабский статус в младенчестве был ясно запечатлен на его лице в виде татуированного знака его бывшего владельца. На его левой щеке была растянута паутина, а рядом с носом изображена скачущая лошадка. Эти татуировки тоже стали изменяться, когда драконица начала покрывать его чешуей. Теперь рисунок татуировок стал более стилизованным и был нанесен чешуйками, а не краской под кожей. Его темные волосы и темные глаза остались прежними, но она подозревала, что его высокий рост отчасти связан с превращением в Старшего, а не с естественным возмужанием. Ногти у него были такими же сверкающе-зелеными, как Фенте, его раздражительная маленькая драконья королева. Когда на его кожу падал свет, на чешуе появлялись зеленые отблески. Он был тенью листвы и сосновыми иглами, зеленью ее леса… Она остановила опасный ход мыслей.
– Значит, по-твоему, ты проживешь всю жизнь здесь?
Тимаре эта идея показалась странной. Она была немного растеряна после того, как они добились своей цели и обнаружили город Старших. Когда они покидали Трехог, они подписали контракты, в которых была обозначена их цель: устроить драконов выше по реке. О поиске легендарного города Кельсингры практически не упоминалось. Она взялась за эту работу, чтобы уйти от прежней жизни. О дальнейших своих планах она не задумывалась. Теперь она попыталась свыкнуться с мыслью, что останется здесь жить навсегда. Что больше никогда не столкнется с теми людьми, которые сделали ее изгоем.
Однако оборотной стороной этой картины было то, что она больше никогда не вернется домой. Она не любила мать, и это чувство было взаимным. Однако она была очень близка с отцом. Неужели она больше никогда его не увидит? Неужели он не узнает, что она добилась своей цели? Нет, это глупая мысль. Капитан Лефтрин собирается плыть в Кассарик за припасами. Как только он там окажется, известия об их находке будут звенеть в ушах всех жителей Дождевых чащоб, словно туча комаров. Ее отец скоро об этом услышит. Не захочет ли он приехать сюда, чтобы увидеть все своими глазами? Или, может, она поедет домой, чтобы его навестить? Прошлым вечером, на общей встрече, Лефтрин спросил, не хочет ли кто-нибудь вернуться в город. После его вопроса наступила тишина. Хранители переглянулись. Оставить своих драконов? Поехать назад, в Трехог, вернуться к своей жизни отверженных? Нет! Другим этот ответ дался легко.
Ей он достался непросто. Были моменты, когда ей хотелось бросить свою драконицу. Синтара была не самым приятным в мире существом. Она командовала Тимарой, подвергала ее опасности ради собственного развлечения, а один раз чуть не утопила ее в реке, торопясь заполучить рыбу. Синтара и не подумала за это извиниться. Драконица была столь же саркастичной и циничной, сколь и великолепной. Но хоть Тимара и подумывала о том, чтобы бросить свою драконицу, ей не хотелось снова сесть на «Смоляного» и плыть вниз по реке. Ее все еще тошнило от жизни на барже во время бесконечного пути в этой тесноте и скученности. Возвратиться с Трехог с Лефтрином означало бы оставить своих друзей и так и не узнать, что же они найдут в городе Старших. Так что пока она останется здесь, с друзьями и будет продолжать охотиться для драконов, пока Лефтрин не вернется с новыми припасами. Что потом?
– Ты собираешься жить здесь вечно? – снова спросила она у Татса, заметив, что он так и не ответил на ее вопрос.
Он ответил еле слышно, чтобы не делать их передвижение по лесу менее тихим:
– А куда мы можем направиться? – он легким жестом указал на нее, а потом на свое лицо. – Наши драконы пометили нас, как принадлежащих им. И хотя Фенте ближе Синтары к тому, чтобы полететь, я не думаю, чтобы обе королевы в ближайшее время стали самодостаточными. Даже если бы они могли сами добывать себе пропитание охотой, им все равно захочется, чтобы мы были с ними ради ухода за ними и общения. Теперь мы Старшие, Тимара. Старшие всегда жили вместе с драконами. А драконы останутся тут. Так что – да, наверное, я останусь здесь до конца жизни. Или пока здесь остается Фенте.
Он поднял руку и молча указал направление, которое счел более правильным. Она решила с ним согласиться и пошла первой. Идя следом за нею по лесу, он сказал ей в затылок:
– Я правильно понял твои слова? Ты действительно думаешь вернуться в Трехог? Ты считаешь, что для кого-то из нас это возможно? Я знаю, что Синтара не всегда хорошо с тобой обращается. Но где еще ты теперь можешь жить? Тимара, у тебя теперь крылья! Не думаю, чтобы ты смогла карабкаться и бегать по деревьям, как раньше. Куда бы ты ни явилась, все станут на тебя глазеть. Или делать еще что похуже.
Тимара крепче прижала крылья к спине, а потом нахмурилась. Она не сознавала, что собирается это сделать. Чужеродные отростки все больше становились частью ее тела. У нее по-прежнему от тяжести крыльев ныла спина, и она каждый день досадовала на них, когда пыталась надеть поверх них изношенную одежду. Но теперь она двигала ими, не сосредоточиваясь на этом.
– Они прекрасны, – добавил Татс, словно подслушав ее мысли. – Они стоят всего, что тебе из-за них приходится терпеть.
– Они бесполезны, – парировала Тимара, стараясь не радоваться его похвале. – Я никогда не полечу. Они – как издевательство.
– Нет. Ты никогда не полетишь, но, по-моему, они прекрасны.
А теперь его согласие с тем, что она не сможет летать, задело ее так сильно, что даже его комплимент ее не утешил.
– Рапскаль считает, что я буду летать, – возразила она.
Татс вздохнул.
– Рапскаль считает, что в один прекрасный день они с Хеби навестят луну. Тимара, думаю, что твои крылья должны были бы стать гораздо больше, чтобы ты смогла летать. Наверное, тогда они оказались бы насколько большими, что при ходьбе заставляли бы тебя сгибаться. Рапскаль не задумывается о том, как все на самом деле устроено. Он полон собственных желаний и грез и готов говорить тебе что угодно, лишь бы добиться твоего расположения.
Она обернулась к нему с кислой улыбкой на губах.
– В отличие от тебя, – отметила она.
Он ухмыльнулся ей, вызывающе блеснув глазами.
– Ты знаешь, что я тебя хочу. Я говорю об этом честно. Я всегда честен с тобой, Тимара. Я считаю, что ты должна ценить правдивые слова человека, который ценит твой ум, а не предпочитать безумца, щедрого на самые дикие похвалы.
– Я ценю твою честность.
Сказав это, она вынуждена была прикусить язык, чтобы не напомнить ему, что он не всегда был с ней таким честным. Он не сказал ей, что сблизился с Джерд. Но и Рапскаль ей в этом не признавался. Конечно, Рапксаль этого от нее по-настоящему и не скрывал. Он просто не счел это особо важным.
Если на то пошло, то большинство мужчин-хранителей воспользовались расположением Джерд. И, возможно, продолжали это делать и сейчас: Тимара не могла бы утверждать обратного. Она снова задалась вопросом, почему это ей так важно. Татс больше не с Джерд. Не похоже, чтобы он придавал особое значение тому, что сделал. Тогда почему это так важно ей самой?
Тимара пошла медленнее. Они приближались к лесной поляне. Деревья редели, лес становился светлее. Она знаком велела Татсу соблюдать тишину и замедлить шаги. Достав лучшие из своих низкокачественных стрел, она приготовила лук. Пора двигать не телом, а глазами. Она прислонилась плечом к стволу, чтобы стоять тверже, и начала медленно осматривать открывшуюся перед ними лесную лужайку.
Она могла призвать к порядку свои глаза, но не свои непокорные мысли. Джерд моментально отбросила правила, которые им прививались воспитанием, полученным в Дождевых чащобах. Таким девушкам, как она, Джерд или Сильве, не позволялось брать мужей. Все знали, что дети Дождевых чащоб, у которых при рождении оказалась чешуя или когти, скорее всего умрут, не успев став взрослыми. На их выращивание не стоило тратить ресурсы, потому что, даже выжив, они редко рожали жизнеспособных детей. Те, кто пытались это сделать, обычно умирали родами, произведя на свет чудовищ, которых, если они не погибали при рождении, бросали умирать. Мужья были запрещены для тех, кто был сильно отмечен Дождевыми чащобами, – так же строго запрещены, как было запрещено совокупление без брака для всех жителей Дождевых чащоб. Но Джерд решила игнорировать оба эти правила. Джерд была хороша собой: светлые волосы, яркие глаза и гибкое тело. Она решала, кого из хранителей пригласить к себе в постель, а потом хватала по одному, словно кошка у мышиной норки – и, как кошка, не задумывалась о том, к чему приведет ее аппетит. Даже когда юнцы начинали из-за нее драться, она, похоже, принимала это как должное. Тимара разрывалась между завистью при виде той свободы, которую себе присвоила Джерд, и яростью из-за тех неурядиц, которые она привносила в их компанию.
