Пророки - Брэй Либба

В городах вдоль главных улиц выстроились церковные колокольни, парикмахерские, палатки с мороженым, уличные площадки, лавки мясника, пекарни, свечные мастерские, поляны с газоном, идеальным для пикников. На дальних окраинах городов высились изгибы мостов, красиво отражавшихся в водах рек, изобилующих рыбой, что может сгодиться и на стол королю. В зеленых поместьях трудолюбивые женские пальцы возились с иголкой, вышивая ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ или БОЖЕ, БЛАГОСЛОВИ АМЕРИКУ. Мужья обмахивались сложенными газетами, споря о том, был ли каждый человек создан по образу и подобию творца, заведен, как игрушка, волшебным ключиком и отправлен играть свою роль в хитросплетениях таинственных судеб, где все тем не менее было предрешено; или же он выполз из болота и грязи в тропических джунглях и дикие звери были ему братьями, естественный эксперимент в мире свободного выбора и любых вероятностей. Они не приходили к вердикту.

Дорогам нужно было больше пространства. Они росли, вытягивались и ветвились, рычали и завоевывали. Проходили по открытым бескрайним степям, мимо антилоп и оленей, мимо диких быков, мимо племен, вытесненных на окраины, ибо у каждой нации должна быть своя резервация. Они двигались вдоль железных дорог, великих позвоночников прогресса. Пение цикады смешивалось с визгом парового свистка, гулом кирпичных фабрик, выпускавших мокрых от пота работников в пять вечера и снова поглощавших их в семь утра. Шахтеры, крякая и хрипя, добывали уголь глубоко под землей, не сводя глаз с канареек. На западе из твердой породы била нефть, пачкая все вокруг себя деньгами. На хлопковых плантациях те, что вечно плачут, оставили свои арфы под деревьями.

Дороги протягивались к городам. Сверкавшим городам, переполненным амбициями, жаждой коммерции и богатства, золотым чертогам пророков бизнеса, полным рекламных щитов с рассказами о Уолл-стрит, сладостными обещаниями Мэдисон-авеню: «Врачи рекомендуют “Лаки Страйк” – они созданы для вашего удовольствия!», «Двигайтесь в ногу со временем! Королевские авиалинии», «Вы не сможете обойтись без зубного крема “Колгейт”», “Студебеккер” – автомобили с репутацией!». Люди возводили монументы великим деятелям, построившим нацию, возглавлявшим армии, заключая свою веру во мрамор и гранит. Люди создавали идолов, чтобы свергнуть их, обожествляли их телеграфными лентами, благословляли щедрыми слезами прибыли и убытков, приносили жертвы из одноразовых предметов – в хороводе безоблачных, беззаботных времен, которым, казалось, не будет конца, и земля походила на тучного тельца.

Небо клонилось к закату, звезды еще не показались в вышине. Беспокойный ветер шуршал верхушками деревьев. На черные ходы выходили матери и звали своих детей, игравших в прятки или салочки, на вечернюю молитву и к ужину. Дети капризничали, но матери оставались непреклонными, и игры откладывались до завтра. Загорались уличные фонари. Фабрики, школы, суды и церкви затихали. Мягким бальзамом забытья на землю опускался пушистый туман.

А на кладбищах мертвые спали с открытыми глазами.

Из тумана на землю шагнул седой человек в цилиндре и огляделся вокруг. Он не был здесь некоторое время, и в его отсутствие многое переменилось. Всегда меняется многое. Его выцветшая кожа напоминала крылья ночного мотылька, глаза были черны, нос заострен, а губы – тонки, как новая мысль. Его старый плащ развевался на нем, как недошитый саван. Он стряхнул пыль с многочисленных складок, и вокруг принялись кружить вороны, крича среди облаков о нарождающемся в небе шторме. И он шепотом заговорил с воронами. Потом обратился к деревьям и камням, рекам и холмам. Он говорил на всех языках и даже на том, что превыше всех слов.

Мертвые слушали его, лежа в своих могилах.

Седой человек прошел по медово-желтому полю, подставляя свои потрескавшиеся ладони так, чтобы их гладили колосья. В его заношенном до блеска цилиндре отражалась вся земля. Неподалеку кролик скакал с кочки на кочку, подозрительно принюхиваясь. Он с любопытством приблизился к самому ботинку седого человека, и тот легко поймал его и поднял за загривок. Кролик принялся дергаться и извиваться. С грацией и стремительностью сказочного волшебника седой человек пропустил пальцы прямо через шкуру и плоть животного, словно они не были преградой, и извлек его маленькое сердце, еще продолжавшее биться. Кролик дернулся еще пару раз и затих. Седой человек сжал сердце в своем сухом кулаке. На плодородную землю упали капли крови.

И мертвые услышали.

Он закрыл глаза и вдохнул свежий воздух, наслаждаясь его сладостью. Сердце кролика продолжало биться на его ладони.

– Пришло время, – сказал седой человек голосом таким же старым, как и его заношенное пальто.

Сердце упало на землю. Он запрокинул голову и воздел окровавленные руки к серо-синему небу. Над ним стали клубиться облака. Поднялся ветер и стал пригибать колосья к земле. Человек стал произносить слова, и на кончиках его пальцев засверкала молния. Она поднималась все выше и выше. Скоро все небо осветилось яростным огнем, и разряд молнии поразил сухое одинокое дерево. Оно тут же занялось ярким огненным сигналом на охре бескрайних полей, не видный никому кроме ветра, не слышный никому, кроме просыпающихся мертвецов.

Человек в цилиндре пошел через поле в сторону спящих деревень и городов, фабрик и плантаций, железных дорог, телефонных столбов и телеграфных лент, к монументам героев, к людям, мучимым неутолимой жаждой и разочарованием. Вокруг него вспыхивал свет, а земля на его пути оборачивалась в черный пепел.

Глава 65

Сидя на вершине мира

Стоя на опушке леса, Джеймс поманил ее к себе. Эви слышала собственное дыхание, пока шла за ним по заснеженному лесу. Приятно пахло хвоей, воздух был свеж и прозрачен, и, даже будучи во сне, Эви поняла, что все изменилось. Все было не так, как всегда. Она еще никогда не слышала своего дыхания, не могла чувствовать запахов. Эви провела рукой по стволу дерева, и шершавая кора слегка царапнула ей ладонь. Как и раньше, она прошла за Джеймсом на поляну с обреченными солдатами. Она посмотрела направо. Там туман слегка расходился, и можно было различить что-то похожее на зазубренную крышу и башенки. «Замок?» – подумала Эви.

Сержант потушил сигарету, и Эви захотелось крикнуть ему, предупредить, что нужно спасаться, бежать отсюда. Но она не могла: она была лишь наблюдателем в собственном сне. Когда разгорелась вспышка взрыва, ей показалось, что она была ярче и сильнее обычного. Эви вылезла из окопа и побежала по поляне кровавых тюльпанов. Джеймс уже ждал ее. Даже во сне она вся подобралась, ожидая, как он снимет противогаз и окажется изуродованным призраком.

Джеймс медленно поднес руку к своей маске и снял ее. Но в этот раз он остался, каким Эви его помнила – красавцем, ее золотым братцем, любимым сыном родителей. Он раскрыл рот, и Эви приготовилась к очередному ужасу.

Он улыбнулся.

– Привет, старушка! – Она не слышала этого голоса десять лет. – А они все-таки не должны были делать это.

Ахнув, Эви проснулась в холодном поту. У нее тряслись руки. Он заговорил с ней! Дышать. Ей нужен был воздух. Она вылезла в окно и поднялась по пожарной лестнице наверх. Ночной ветер своим дуновением осушил ее пот. Ей стало холодно – уже наступил ноябрь, лету пришел конец, – но она не могла найти в себе силы спуститься вниз и досмотреть этот странный сон. На краю Центрального парка какой-то пьянчужка зигзагами перемещался по дороге, плача и крича имя девушки. Время от времени он воздевал лицо к небу, словно надеясь на милость неведомого божества, а потом в отчаянии тряс головой.

Сзади кто-то пошевелился, и Эви подскочила от неожиданности. К ней подошел Джерихо, одетый в куртку поверх пижамы, с книгой в руках.

– Извини. Я не хотел тебя побеспокоить, – сказал он.

– Это невозможно – я и так обеспокоена до предела.

– Ты дрожишь.

– Все в порядке.

– Нет, еще нет. – Он снял куртку и укутал ее плечи.

– Но теперь ты сам замерзнешь.