Мелисса Грей - Полуночная девушка
Эхо с трудом заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Правда?
– Ну конечно, правда! – Свободной рукой Роуан убрал ей за ухо непослушную прядь волос. Сердце у Эхо замерло, но она и под пытками не призналась бы в этом. – Будь осторожна, хорошо?
– Осторожность – мое второе имя.
Роуан тихо рассмеялся. Его голос был таким же мягким, как перышки у него на голове…
– Я-то думал, твое второе имя – опасность.
– Это было на прошлой неделе.
– Да ну?
– Ну да.
Роуан неохотно отнял у Эхо руку.
– Мне надо идти, – сказал он, как показалось Эхо, с сожалением.
Ей очень хотелось попросить Роуана остаться, но вместо этого она проговорила:
– Альтаир ждет.
– Ага. – Роуан засунул руки в карманы. – Не хочется, чтобы у него с самого начала сложилось обо мне дурное впечатление. – Он наклонился к Эхо. Губы его были совсем близко, но он ждал, что она поцелует его первая. Все-таки он джентльмен, что бы ни говорила Айви. Эхо обвила руками его шею и притянула Роуана к себе. Когда они целовались, она чувствовала, что он улыбается.
Kalverliefde, подумала Эхо. Эйфория, которую чувствуешь, когда влюбляешься в первый раз.
Любовь. Сколько смысла в одном коротеньком слове, подумала Эхо, но Роуану ничего не сказала. Она запустила пальцы в нежные перышки на его шее, и он снова улыбнулся. Когда Роуан отстранился от нее, Эхо показалось, что он забрал с собой частичку ее сердца. На прощанье он чмокнул ее в нос и произнес:
– Ну, я пошел?
Роуан развернулся и направился в ту сторону, откуда они пришли, к казармам в другом конце Гнезда. Эхо закрыла рот рукой. Она все еще чувствовала на своих губах прикосновение его губ.
– Если ты закончила, дорогая, то у меня для тебя есть задание.
Вспыхнув от злости, Эхо обернулась. В дверях стояла Птера. Глаза ее светились беззвучным смехом.
Эхо покраснела так, словно под кожей у нее текла не кровь, а раскаленная лава.
– И давно ты так стоишь? Ты подсматривала? Что ты видела?
Птера подняла руки.
– Мне тысяча лет, я уже видела все, что только можно. Заходи, я расскажу тебе, что нужно будет сделать.
Не дожидаясь ответа, Птера скрылась в комнате. Окинув напоследок взглядом коридор – Роуана и след простыл, – Эхо последовала за ней. Внутри все оставалось таким же, как в прошлый раз, вот только вместо шоколадного печенья в вазочке лежали миндальные пирожные с кокосом. Фу, гадость, подумала Эхо.
Птера подошла к столу в центре комнаты, достала карту из музыкальной шкатулки и протянула ее Эхо:
– Я расшифровала координаты и, кажется, поняла, где именно спрятана первая вещь, – та, которая в Японии. Карта старая, мир сильно изменился с тех пор, как ее начертили, но если вещь по-прежнему там, где ее оставили, ты найдешь ее без особого труда. Точное местонахождение я написала на обороте.
На задней стороне карты небрежным почерком Птеры – вообще-то, подумала Эхо, практически бессмертное существо могло бы писать и поаккуратнее, – был нацарапан адрес в Киото. Прищурившись, Эхо посмотрела на карту, и ее охватил страх.
– Гм. – Она указала на место, где, предположительно, была спрятана вещь. – Но это же в самом сердце азиатских владений дракхаров.
– Увы, – вздохнула Птера. Выражение ее лица смягчилось. – Если не хочешь, не ходи, я не заставляю. В конце концов, ты еще ребенок.
Эхо понимала, что Птера не хотела ее обидеть, но эти слова лишь укрепили ее решимость. Если Роуана могут послать на войну, так уж Эхо тем более может отправиться на поиски в тыл врага.
– Разве я когда-нибудь отказывалась от твоих поручений? – Эхо перевела взгляд с карты на Птеру. – Дело не в этом… ты говорила, что карта приведет к жар-птице. Но эта штука, – Эхо ткнула пальцем в изображение то ли щита, то ли герба, – ничуть не похожа на птицу. То есть, конечно, я все равно ее найду и украду, просто хотела тебя предупредить.
– Я же тебе объясняла: жар-птица на самом деле никакая не птица. Увы, я понятия не имею, как эта карта поможет нам в поисках, могу лишь надеяться, что прольет хоть какой-то свет. – Она со вздохом опустилась на подлокотник бархатного кресла. – Ты должна понять: это задание ничуть не похоже на предыдущие. Оно опасно, гораздо опаснее всех моих прежних поручений, и должно остаться в строгом секрете даже от птератусов. Никто не должен знать о том, чем ты занята. И особенно – Альтаир и его подопечные. И когда я говорю «подопечные», я имею в виду их всех, без исключения. – Птера бросила на Эхо строгий взгляд. – Даже самых красивых. – Эхо зарделась. – В руках Альтаира жар-птица станет оружием.
Эхо фыркнула. Альтаир терпел ее присутствие лишь потому, что Птера была одним из самых уважаемых членов Совета, но это еще не значит, что он к ней хорошо относился.
– Ладно, договорились, я никому не скажу ни слова об этом волшебном оружии массового поражения, – пообещала Эхо. – И когда в следующий раз Альтаир придет ко мне в гости, чтобы посплетничать о парнях и заплести друг другу косички, я о жар-птице даже не заикнусь.
Птера крепко сжала руку Эхо.
– Я не шучу.
– Я тоже, – ответила Эхо. – Не станет Альтаир совать нос в мои дела. Он меня терпеть не может. Если я загорюсь, он на меня даже не плюнет, чтобы потушить. – Эхо накрыла руку Птеры своею. – Не бойся, я все поняла и справлюсь. Пусть у меня нет перьев, но вы моя единственная настоящая семья. И если жар-птица нужна тебе и птератусам, я ее найду. Даже если для этого придется сразиться с самим Повелителем драконов.
Птера с улыбкой похлопала Эхо по руке.
– Будем надеяться, до этого не дойдет. – Она испустила усталый вздох. – Я понимаю, что ты скорее всего совсем без сил, но отправляйся как можно скорее, хорошо?
– Для тебя – все что угодно. – Эхо вспомнила про почти пустой мешочек с сумеречной пылью в кармане куртки. – Только заскочу к Перрину в лавку, возьму кое-что.
Эхо подошла к Птере, чмокнула ее в щеку, такую же черную, но без перьев. Птера шутливо оттолкнула ее, но та и сама уже уходила.
– Эхо! – окликнула Птера, когда девушка была уже на пороге.
Эхо обернулась и, придерживая бедром открытую дверь, спросила:
– Что?
– Не рассказывай никому. Даже друзьям.
Глава девятая
Шрам зудел. Так бывало, когда Дориан волновался, злился, в общем, испытывал любое сильное чувство. Или когда собирался дождь. Но сейчас шрам чесался явно не на погоду. С трудом удерживаясь, чтобы не потереть веко, Дориан смотрел на трех своих подчиненных-стражников, которые выстроились на скалистом берегу за стенами крепости. В любое другое время на них были бы зелено-бронзовые доспехи – цвета Гая, – но сейчас Дориан приказал им одеться в гражданское и прикрыть чешуйки. Им нельзя было привлекать к себе внимание.
Чтобы перенестись вместе со стражниками на берега реки Камо в Киото, он мог бы воспользоваться массивной аркой на территории крепости, но предпочитал естественный портал между сушей и морем. Вода всегда манила Дориана, словно звала домой, и океан был ему куда милее холодного железа главных врат крепости.
Дориан засунул палец под повязку, которую носил, чтобы прикрыть изувеченную глазницу. Однако стоило ему коснуться заскорузлого шрама в том месте, где когда-то был глаз, как зуд усилился. Столько времени уже прошло, но он к этому так и не привык. Сама повязка не давала ничего забыть. Все дракхары знали, что Дориан лишился глаза в битве с птератусами, и прятал он свое увечье лишь потому, что под любопытными взглядами шрам нестерпимо чесался. Тщеславие, конечно, но есть грехи и похуже.
Ты мой повелитель, и я пойду за тобой на край света.
Дориан рассмеялся бы над этими словами, но это был бы смех над самим собой. Он давным-давно научился говорить только то, что от него хотят услышать. Да, он действительно был готов пойти за Гаем на край света и даже в ад, если бы только Гай намекнул Дориану, что нуждается в его обществе.
Воспоминание об их знакомстве саднило, как незаживающая рана. Это случилось в тот день, когда Дориан потерял глаз. Он тогда был новобранцем: его только-только отобрали на службу из многих и многих дракхарских сирот, рвавшихся доказать свою смелость и показать, на что они способны. Битва казалась Дориану чудесным приключением. Он мечтал, что завоюет честь и славу, а вместо этого получил ножом в глаз. Дориан лежал на скалистом берегу, так похожем на тот, где он стоял теперь, посреди забытого богом клочка земли в Гренландии, и умирал от боли. Все его сознание свелось к пульсирующей пустоте там, где прежде был его глаз. Пряди серебристых волос прилипли ко лбу, залитому его собственной кровью. Он не видел ничего из-за красной пелены, застилавшей оставшийся глаз. Река, у которой лежал Дориан, кипела розовой пеной от крови павших. Ледяная вода обжигала раны, но у него не было ни сил, ни желания двигаться.
Птератус, лишивший Дориана глаза, головорез с пронзительным взглядом орла и бело-коричневыми перьями, заляпанными кровью, бросил его умирать посреди тел товарищей. Кто-то еще корчился в агонии и в изнеможении шептал последние молитвы. Они вот-вот испустят дух, как и Дориан. В холоде и одиночестве. Как когда-то его родители. Он едва помнил, как они выглядели. У матери были серебристые волосы, точь-в-точь как у него, но воспоминание о ней было призрачным и расплывалось. В эту минуту он понял, что скоро встретится с ней.
