Салли Грин - Половинный код. Тот, кто спасет
Мы бросаем «Ауди» и проходим последние мили две пешком.
– Ее найдут. Целую и невредимую, разве что бензина чуть меньше станет, – говорит Несбит.
– А тебя это разве беспокоит? – спрашиваю я.
– На некоторых машинах установлены системы спутникового оповещения. Так что поматросить и бросить – вот мой совет.
У ворот мы встаем под камерами и ждем. Несбит уже нажал кнопку звонка и теперь говорит в переговорное устройство.
– Эй! Это я. А это Натан. Помнишь, я думал, что он умер? Так вот, – Несбит пожимает плечами, – оказывается, нет.
Я бросаю на него злобный взгляд.
– Он хороший мальчик. – Несбит поднимает голову и, глядя прямо в камеру, громким и членораздельным сценическим шепотом сообщает: – Письма у него.
Все тихо, даже система входа не издает никаких звуков.
Солнце жарит во всю, асфальт у нас под ногами раскалился, как духовка. Железные ворота, похоже, вибрируют от жары, но оказывается, они просто начали тихо отъезжать в сторону, и вскоре мы уже идем к дому по длинной и прямой подъездной дорожке. Я оборачиваюсь, ворота закрываются. На земле по внутреннему периметру стены и под воротами положена толстая колючая проволока. Этот дом не только крепость, но и тюрьма. Впереди из-за высоких сосен виднеется строение из стекла и камня.
Из него выходит какой-то мужчина и стоит, следя за нашим приближением. На нем безукоризненный бледно-голубой костюм. Такой бледный, что кажется почти белым. Брюки широкие, под пиджаком жилет, того же бледно-голубого цвета. Подойдя ближе, я вижу, что сорочка на нем белая, галстук светло-розовый, а из нагрудного кармана пиджака высовывается уголок носового платка в тон галстуку. Мужчина поворачивается к нам спиной и входит в дом. Он высок, выше, чем я, и строен. Его волосы напоминают мне Сола О’Брайена – того же льняного оттенка, так же гладко зализаны и ровно подстрижены над шеей. Только тут мне приходит в голову, что до сих пор я считал, будто в доме будут только Габриэль и Ван Даль, а тут, оказывается, есть кто-то еще.
– Кто это? Кто здесь еще есть? – спрашиваю я у Несбита.
Глянув на меня, он вдруг начинает кружиться и, похлопывая себя по бокам руками, приговаривать:
– Никого здесь нет, только мы, цыплятки, никого, только мы, ребятки… – И так, смеясь, напевая, хлопая руками и кудахча, он входит в дом.
Через просторный прохладный холл мы попадаем в гостиную, целую стену которой занимает панорамное окно, а за ним спускается прямо к Женевскому озеру огромный гладкий газон. Комната просторная, в самый раз для хорошей вечеринки или даже бала, но сейчас она разделена на три части диванами, сгруппированными вокруг низких столов.
У одного из них спиной ко мне стоит тот самый мужчина. Он берет со стола серебряную зажигалку и закуривает сигарету, повернувшись ко мне в профиль. У него чистая бледная кожа, которая прямо сияет здоровьем, а когда он затягивается и выпускает струйку дыма, я понимаю, что это не он, а она. Это и есть Ван Даль.
Она поворачивается, глядит на нас обоих, и меня поражает ее красота. Она похожа на мальчика и в то же время на девушку лет примерно двадцати.
– Итак? – Она обращается к Несбиту. Ее голос совершенно не соответствует ее наружности, зато соответствует привычке курить. Судя по тому, как он звучит, за день она выкуривает сигарет шестьдесят, не меньше.
– Итак. Здравствуй, Ван. Рад тебя видеть, рад возвращению. Это Натан.
Ван глубоко затягивается сигаретой и медленно выпускает тонкую струйку дыма. Подходит ко мне ближе и говорит:
– Счастлива познакомиться. Просто счастлива. – Глаза у нее светло-голубые, такие же, как ее костюм. До сих пор я видел глаза только двух Черных: Меркури и моего отца. У обоих они были разные, но при этом совершенно не похожие на глаза Белых Ведьм, – у тех в глазах, по крайней мере, на мой взгляд, то и дело словно мелкие серебристые кристаллы взвихряются и опадают. Но у Ван в глазах сапфиры – они вращаются, уменьшаясь, а при столкновении рассыпаются снопами искр, из которых возникают новые сапфиры. Красивее глаз я еще не видел.
– Письма Габриэля у тебя? – спрашивает она меня. Я обращаю внимание на то, что дым, выходящий из ее рта, не серый, а нежно-розовый, как ее галстук. Словно живой, он оборачивается вокруг шеи Ван, а потом поднимается, смешиваясь с воздухом, отчего ее глаза становятся еще темнее.
Я смутно понимаю, что отвечаю на ее вопрос, но не знаю, что именно.
По-прежнему глядя своими сапфирами прямо мне в глаза, Ван говорит:
– Несбит, я же приказала тебе забрать их. – И смотрит на него.
Я делаю шаг назад, но это трудно. Мне приходится заставлять себя отвести взгляд от Ван.
Несбит отвечает:
– Я должен был доставить их сюда, я это сделал. Конечно, я мог бы изъять их у Натана, при необходимости, но пришлось бы применить силу, а этого лучше было избежать. Он прилично дерется, этот малыш, хотя и нетрадиционным способом – будит в себе зверя. Но он сам здесь, письма при нем, и он ждет не дождется увидеть своего дружка Габби.
– Значит… – говорит она. И подходит ко мне совсем близко, еще ближе, чем раньше, так близко, что я чувствую ее дыхание на своем лице. Оно пахнет не дымом, а земляникой.
– Значит… – повторяю я.
Земляничный запах едва ощутим, и я вдыхаю глубже, чтобы насладиться им. Удивительная женщина, второй такой я не видел. Я делаю еще один вдох и говорю:
– Мой друг Габриэль… Несбит говорит, что ты спасла ему жизнь. Спасибо. Я хочу его увидеть.
– Конечно, хочешь, – отвечает Ван. – Как и он хочет увидеть тебя. А мы хотим увидеть письма.
Письма лежат в той же коробке, где хранил их Габриэль; я открывал ее только раз – в тот день, когда нашел их в женевской квартире Меркури. А теперь меня так и подмывает вынуть коробку из рюкзака. Но когда я нагибаюсь к нему, то вдыхаю другого воздуха, который не пахнет земляникой. И снова выпрямляюсь, держа в руках рюкзак, но не письма.
Ван улыбается мне, и я чувствую, как у меня слегка подгибаются колени. Анна-Лиза красавица, но в Ван Даль есть что-то гипнотическое. Она по-настоящему оглушает. Надо держать ее на расстоянии.
– Мне надо на воздух, – говорю я, подхожу к окну и открываю скользящую стеклянную дверь. – Давай поговорим на улице.
Воздух там чистый. Без земляники. Хотя очень жарко.
Ван идет за мной и жестом приглашает меня в патио, где можно посидеть в тени. Я подхожу к низкому дивану, но не сажусь, а жду, пока усядется она, и встаю напротив.
Она зовет Несбита.
– Попроси прийти Габриэля и принеси лимонада и чаю на четверых. – Она жестом показывает мне сесть: – Садись, пожалуйста. Габриэль сейчас выйдет.
– Несбит говорил мне, что в Габриэля стреляли, но он поправился. Это правда?
– В него попали дважды, а пули Охотников – опасная вещь. Но да, Габриэль прошел через это. – Она стряхивает пепел со своей сигареты, снова глубоко затягивается и добавляет: – Он еще не совсем поправился. Он очень любит тебя, Натан, и я боюсь, что Несбит, мой идиот-помощник…
– Деловой партнер, – поправляет тот, появляясь в патио с кувшином лимонада в руках, который он ставит на стол между нами.
Ван продолжает:
– Несбит, мой идиот-помощник, сказал нам, что ты мертв. Как я уже говорила, Габриэль очень любит тебя. Он…
Справа от меня какое-то движение. Я оборачиваюсь и вижу Габриэля, который, пристально глядя на меня, медленно входит в патио. Я вижу, что он не верит своим глазам. Он сильно исхудал и говорит что-то очень тихим голосом.
Я встаю, не зная, что сказать. Слова тут неуместны. Мне хочется сказать, что я обязан ему жизнью, но он и так это знает.
Я делаю к нему шаг, он бросается ко мне и обнимает меня, а я его. Он опять говорит что-то очень тихо, по-моему, то же, что и в первый раз, только это по-французски, и я не понимаю.
Он отводит голову назад и заглядывает мне в глаза. Он не улыбается, лицо у него худое и серое. Глаза все те же, фейнские, карие, белки подернуты красной сосудистой сеткой.
Я по-прежнему не знаю, что сказать, и выпаливаю первое, что приходит в голову.
– Я ждал в пещере. Благодаря тебе я смог выбраться из Женевы. Я так надеялся, что ты жив. Я бы умер, если бы не ты.
Раньше он ответил бы на это каким-нибудь едким комментарием, но сейчас он только прислоняется ко мне и снова говорит что-то по-французски.
Так мы и стоим. Я обнимаю его, чувствуя, как он исхудал, как у него торчат ребра. Я не отпускаю его, пока он сам не разжимает объятия.
Он говорит:
– Я думал, что ты умер. – И я соображаю, что именно это он и говорил по-французски. – Несбит сказал, что видел твое тело.
– Несбит дурак, – чирикает Ван за нашими спинами.
Несбит входит с подносом, заставленным чайными принадлежностями, и говорит:
