Надя Яр - Тень от башни
Герман ярко увидел то, что она описала, хотя и припоминал, что в Тоссе де Мар не бывает льда и снега. Слова ведьмы подчас строили внутренние картины, которые можно было бы перепутать с вистами мультсенсорной маски, если бы не их недолговечность.
— Кроме того, у моря есть хозяин, — сказал Герман. — С ним рядом лучше не жить. Того гляди, бросит вторую Волну, что-нибудь снова ему не понравится в людях.
— Хозяин моря…
Она отозвалась эхом, и эхо повисло в воздухе, в звуке и растворилось дымкой тоски. Надя остановилась, повернулась к водам и полулегла на перила. Её кораллы коснулись камня.
— Говорят, башня блуждает, — сказала она. — Иногда она близко к берегу, можно увидеть со скал.
Герман молчал.
— Башню видели перед Волной.
Герман автоматически прикинул, сколько времени понадобится, чтобы дотащить Надю до вертолётной площадки отеля, если вдруг башня действительно выступит из воды. Кажется, успеваем.
— Ты знаешь, как это было? Читал?
— Давно, не помню, — соврал он. — Давай, расскажи.
Он читал, разумеется, целый сборник свидетельств, но ведьма должна была говорить, особенно что касается катастроф. Если Волна собиралась вернуться, видящая могла предупредить об этом.
— Я читала письмо Тома Шервуда Королеве. Он был английский моряк, adventurer — предприниматель и лихой парень. Когда всё это случилось, его корабль стоял в Барселоне. В те времена, перед разгромом Римской церкви, у католиков была привычка хватать инаковерных и каким-нибудь жутким способом убивать. Такое регулярно где-нибудь случалось, но так, чтобы окружающие не забили тревогу и не пошли войной, то есть достаточно редко. Оно как бы выдерживало паузы, чтобы не вызвать особенных подозрений. Времена были старые, информация передвигалась плохо, и это работало до поры. В те дни в каком-то испанском городе стало известно, что местный школьный учитель — деист, то есть неправильно верит в Бога. Его арестовала инквизиция, туда-сюда, приговорили к смерти и казнили. Со всеми прибамбасами: одели в шутовской наряд, провели по улицам, поиздевались всласть и убили. Устроили целый праздничный ритуал. У них там всё было расписано, все детали, очень бюрократично. Узнав об этом, Шервуд тут же вышел в море — он был протестантом, не стоило искушать судьбу. Отошёл от берега и решил идти в Португалию, откуда инквизицию тогда уже прогнали и можно было иметь дело с людьми. Стемнело, и Шервуд отметил только, что корабль сильно сносит с курса и вообще штормит. А на рассвете они увидели шельф. Море отхлынуло от берегов и собралось в прыжок. — Надя приподняла ладонь и собрала в кулак. — Корабль Шервуда оказался на гребне Волны. Представь себе: море — это дракон, а ты — муравей на его спине. И дракон атакует…
Она воздела руку, медленно, плавно, и Герман представил себе, как свинцовое — чёрное в ярости — море встаёт на дыбы.
— Волна разрушила побережье и прокатилась вглубь суши на много миль. После этого, как очухались, инквизицию разогнали. Учитель-деист стал последней официально обставленной жертвой демону в этой стране.
Девушка прикусила губу, глаза у неё блестели. Герман почувствовал, как к горлу подступает злобный смех — его обычная реакция на лик чудовищ.
— А как же жители приморских деревень? Целое побережье рыбаков…
— Ну, как. Нельзя убивать невинных людей, приносить в жертву бесам. Кто-нибудь может и возразить. Волна была возражением моря, выдержанным в крайней форме. Они, сам знаешь, склонны к крайностям, ведь они ближе нас к Абсолюту… Всё же, не всё так плохо. Выжили многие корабли. Корабль Шервуда остался невредим.
— Тогда он вряд ли стоял на гребне.
— Мог и стоять. Возможно, ему, — она ткнула пальцем в открытое море, — нужен был объективный свидетель, вот Шервуд и выжил. Волна его подняла и спустила с другой стороны. Шервуд остался на палубе, привязав себя к мачте, и видел, как она накрыла берег. Пишет, что чуть с ума не сошёл. Вид в море был, как у По, где рассказчик видит мальстрём… Корабль, конечно, долго мотало, Шервуд как следует наглотался воды. Когда море чуть успокоилось, он отвязался, расшевелил команду и пошёл к берегу, думая, может, кого-то спасти. По волнам плыли только обломки и трупы. Шервуд выловил деревянный сундук — он был, видимо, плотно закрыт — и в нём куча тряпья, два живые щенка и котёнок.
— Значит, вот оно как… — протянул Герман.
— Мм?..
— Сундук выловил, говоришь. Если искали выживших, почему сундук? Твой англичанин, верно, хотел чем-нибудь поживиться.
— Необязательно, — возразила Надя. — Он мог думать, что в сундуке кто-то есть. Например, ребёнок.
Герман оскалился, думая о своём. Ребёнок. Где-то тут жил ребёнок, девочка или мальчик, у него были живые игрушки — котёнок, щенки. Когда Волна пошла на город или село, ребёнок её увидел, спрятал своих зверушек в сундук и закрыл. Только ребёнку могло прийти в голову в этот момент спасать не себя, драгоценности или близких людей, а щенят и котят, бесправных, ничего не стоящих существ. Волна обрушилась на дом, разбила его, как скорлупку и, отступая, уволокла сундук. Ребёнок погиб, но живые игрушки спаслись. Вода, которая просочилась внутрь, была впитана старыми платьями и простынями. Даже воздуха им хватило. Сундук подобрал английский корабль…
— Вернувшись в Лондон, Шервуд подарил животных Королеве, представил ей свой доклад. Потом доклад издали крупным тиражом… Герман?
— Хм?..
— A penny for your thoughts.[19]
— Да ничего, — сказал он. — Ничего.
* * *— Что бы ты сделал, если бы сейчас пришла Волна?
Об этом он уже думал.
— Отнёс бы тебя на крышу отеля, высоко поднял бы вертолёт и летел вглубь страны. Потом — в ближайшее русское консульство.
На случай возвращения Волны про себя он рассматривал следующий вариант: передать Надю коллегам, сесть в консульский вертолёт и отыскать в море башню. Всадить в неё полный боекомплект — пулемётные ленты, ракеты, гранаты, что Бог пошлёт. Имело бы смысл идти на таран — врезаться в башню на крайней скорости, как камикадзе, надеясь, что топливный взрыв и добровольная жертва отбросят проклятого монстра из этого мира в иной. Но что-то шептало, что жертва будет напрасной, башня останется невредима, не упадёт. Ни человек, ни машина, ни даже ядерный взрыв не могли убить море. Слишком оно глубоко.
— Давай поставим за них свечу, — сказала Надя и резко поднялась с парапета.
* * *Обитель свеч была черна — пещера-ниша. Вдоль стен ярусами горели огни — ряды прозрачных свечных стаканов, жёлтых, сиреневых, синих, алых. Целые батареи, отряды огней. Некоторые свечи уже мигали, погасая, другие были ещё молоды, сильны. Их ставили явно не для туристов — разные люди в разное время. Простая народная вера была жива, вступила в рамки системы без всяких потерь. Ведьма сунула монету в прорезь кружки, взяла толстый синий стакан и шагнула в альков. Герман протянул ей зажигалку, но Надя просто склонила фитиль к одной из горящих свеч. Лицо девушки было тёмным, по коже бродили сполохи, тени. Лепной святой на стене у ниши прижимал к груди свиток. На щите за его спиной восседала птица.
— У меня нехорошее чувство в старых католических храмах, — сказала Надя, когда они вышли из церкви на площадь. — Как будто здание может обрушиться, чтобы похоронить меня под собой.
Герман резко дёрнул её за руку, повернул к себе:
— И ты вошла в эту?!
— Почему нет. Резвится моя паранойя.
Всё, больше в латинские церкви не ходим, зарубил Герман на воображаемом носу. Никогда с ней не скажешь, какой глюк окажется истиной.
— Забыла, что случилось с Эдди? — сказал он, глядя на её макушку, шелковистую, чёрную в сумерках. Хрупкую. Приятель ведьмы Эдуард Стекловский, адъютант и палач воеводы, командир опергруппы «Зенит», сумел обезвредить три из четырёх зарядов, заложенных Сашей Плятэром на северодвинской АЭС. Последний заряд взорвался. Потолок в помещении рухнул. Стекловского хоронили в закрытом гробу.
— Здесь нет взрывчатки, — она высвободила руку и пошла через площадь. — К тому же, ему поделом.
С исходом зимы Надя перестала скорбеть о погибшем, перестала цитировать его стихи. Причиной мог быть рассказ Германа о его боевой подготовке. СБ-шный лагерь в Тимишоаре готовил не телохранителя, а убийцу. Его учитель Йон Торнеа дал понять, что от Германа Граева ждут ликвидаций наиопаснейшего противника в схватке один на один. Тогда же Герман проанализировал курсирующие в среде СБ слухи и пришёл к выводу, что первой его задачей в Москве будет убить Стекловского и занять его место — не как адъютант, разумеется, а как палач. Эти планы сменились, когда террорист успел раньше. Причиной смены ведьминых настроений могло быть, однако же, и другое — она слегка повзрослела, элементы позапрошлогодней мозаики легли в голове как надо, и вышло, что Эдди совсем не играл предателя. Он им был. Воевода не удостоил его кремации, отдал червям. Люди скорбели и окружали могилу героя цветами, и Герман уже не ждал, что публике скажут правду. Арсеньев решил оставить этот образ светлым в памяти народа — жест милосердия системы, элемент самоподдержки, чистый синтез, госрезон. С точки зрения обывателей это было несправедливо — сырая могила, прах, гниль, распад; но она льстила им, символически им небожителя возвращая. Крылья воском расплавились, не долетел.
