Сергей Шангин - Осень для ангела
— М-да, до утра прокопаемся с этим стадом, — тяжело вздохнула Кудряшка и поправила что-то под белоснежной накидкой.
— Может гуртом их в ловушку схлопнуть, а там разберемся без спешки? — обернувшись вполоборота к подельщикам, поинтересовался Франт.
Равнодушно так спросил, словно речь шла не о душах святых и трепетных, а о мухе надоедливой — прихлопнуть ее газетой, да и всех делов.
— Можно и гуртом, но ловушки же запрещены! — поморщилась монашка. — Залетим мы с ней, не по-детски.
— Да и не положено гуртом, — в унисон прозвенела Кудряшка, — по уложению душа сама определяется с местом и временем…
— Может нам тут митинг провести и диспут устроить, упал-отжался? Пока они тут определяться будут, все сроки выйдут! — взорвался раздраженным воплем Франт.
Он потряс кулаками, покрутил пальцем у виска и сплюнул на землю, потом болезненно сморщился, приложив ладонь ко лбу — словно похмелье давало себя знать.
— Вот и я говорю, времени в обрез. Их еще нужно оприходовать, сдать по описи в чистилище, отчет накатать о проделанной работе. Будем разговоры разговаривать, опоздаем, как пить дать опоздаем, — давила монашка.
— За такое по головке не погладят, — неодобрительно поежилась Кудряшка. — Но, если все «ЗА», — она моментально взбодрилась, — то я присоединяюсь, прошу учесть вынужденно присоединяюсь, к большинству! Ловушечку готовить? — бодренько прозвенела Кудряшка, обращаясь к Монашке.
Монашка молча кивнула, давая разрешение.
— Цып-цып-цып, мои маленькие! — встрепенулся Франт и, расставив руки пошире, начал сгонять души в общую кучу.
Монахиня, рукоятью косы помогала ему. В это время Кудряшка вытащила из-под накидки какую-то штуковину. Штуковина моргала огоньками и слегка потрескивала, в воздухе распространился запах серы и озона. Совершенно определенно троица задумала некую пакость и нужно немедленно пресечь безобразие, хотя бы по праву директора, руководителя данной территории.
Иван Васильевич сделал шаг вперед и, вскинув руку в легко узнаваемом жесте «Всем стоять, никому не двигаться!», негромко, но весомо поинтересовался.
— Извиняюсь, а что это вы тут делаете?
Странная троица удивленно посмотрела на него, потом переглянулись между собой, и молча пожала плечами.
— А сам не видишь что ли? Порядок наводим! — ухмыльнувшись, за всех ответил Франт.
— Извиняюсь…
— Да ты мужик не извиняйся, иди себе, куда шел!
— Нет уж, я извиняюсь, но за порядком тут я присматриваю. А вас, господа, что-то не припомню. Вы заявление на ночное мероприятие подавали или самоуправством занимаетесь?
— Мы это, мы тимуровцы… гы-гы-гы… наведем порядок и адью.
— Нам тут тимуровцы не требуются, давайте сразу адью, пока неприятностей не случилось! — в голосе Ивана Васильевича звенел металл, взгляд был грозен и внушителен.
По крайней мере, он надеялся, что именно так это выглядит со стороны. А значит хулиганы, устрашившись его грозного вида, должны немедленно извиниться и убраться восвояси, чтобы навсегда забыть дорогу на кладбище.
— Мужик ты чего привязался, как репей к заднице? Тебе сказали — топай отсюда, не мешай процессу! — без малейшего страха в голосе отмахнулся Франт.
— Немедленно прекратите хулиганство и покиньте территорию! — приказал Иван Васильевич еще более грозным тоном, таким тоном, по которому сразу видно, что возражений не ожидается.
— Странный тип! — как-то равнодушно отметила Кудряшка.
— Псих! — подтвердил Франт.
— Не отвлекаемся! — строго прикрикнула Монахиня.
Они продолжили свое дело, словно и не заметив его гневного выпада, словно авторитет Ивана Васильевича, его должность ничего для них не значили. Это же явное оскорбление, плевок в душу, наглое пренебрежение!
— Да как вы смеете игнорировать законную власть? — сорвавшись на фальцет, крикнул директор. — А пятнадцать суток за хулиганство не хотите? Я не позволю на подведомственной мне территории безобразничать!
Франт обернулся на ходу, выразительно покрутил пальцем у виска и молча продолжил свое черное дело. Жест, не требующий пояснений, оскорбил Ивана Васильевича до глубины души. Да, он не совсем нормальный, точнее не такой как все прочие, но это не значит, что он сумасшедший!
— Сам ты псих ненормальный! — закричал вслед Франту директор, на всякий случай отступив на шаг назад.
— Ну и дурак! — без малейшей обиды в голосе парировал оскорбление директора Франт.
Директор возмущенно ринулся к троице и хотел было растолкать их, сбить с ног, дать леща, влепить затрещину, но пролетел мимо них, словно сквозь легкое облачко. По пути споткнулся о камушек и позорно свалился на траву.
Троица все с тем же равнодушием к его действиям прошагала мимо, стремясь быть ближе к призракам. Иван Васильевич не осознал полностью причины своей промашки и на всякий случай цапнул монашку за подол, но рука его прошла насквозь, не задев ничего материального.
— Призраки! — ошеломленно захлопал глазами директор.
Получается, что призраки пришли за призраками и что-то собираются с ними сделать. А вдруг не призраки, вдруг самодеятельные колдуны-шаманы? Намазались какой-нибудь мазью дьявольской, вот его рука и соскальзывает с них.
— Товарищи души, соблюдайте спокойствие, не слушайте их, не поддавайтесь на провокации, спокойно расходитесь по дома… извинюсь, по могилкам, — закричал Иван Васильевич, вскакивая на ноги и отряхиваясь. — Это шарлатаны, проходимцы, обманщики!
— Ну-ну, кричи громче, может, покойничков разбудишь! — захохотал Франт. — Куда же они пойдут, милай, кто же их пустит?
Директор лихорадочно перебирал в голове способы борьбы с черной магией. Святой воды под рукой нет, контрзаклинаний он не знает, даже креста нательного и того не имеет. Но есть же народные средства!
— Сгинь, нечистая сила! — завопил Иван Васильевич, творя крестное знамение трясущейся от волнения рукой.
— Не понял, это он про нас что ли? — обиделся Франт. — Эй, мужик, ты слова то подбирай!
— Пусть себе мелет что хочет! Нам это не мешает, делаем дело, утро не за горами!
— Не подействовало! — едва слышно прошептал Иван Васильевич.
Седьмым чувством он понял, что творящееся необычайно страшно для него лично. Вполне может быть, что и душам это событие чем-то может повредить. А самое главное, не вмешайся он, именно сейчас может произойти несправедливость. Кто еще, как не он, отец родной для всех этих овечек бесплотных, спасет их?
— Не дам! — Иван Васильевич пулей пролетел сквозь бестелесную троицу, грудью встал между ними и душами, раскинув руки крестом, всем видом выказывая крайнюю решимость бороться до конца за праведное дело.
Но троица все так же спокойно прошла сквозь него и продолжила свое гнусное дело. Ему показалось, что Франт при этом обидно ухмыльнулся, а Кудряшка укоризненно покачала головой, словно пеняя несмышленому проказнику.
Кудряшка открыла штуковину, которая и была, по всей видимости, загадочной ловушкой. Монахиня, зажав косу под мышкой, сплела странным образом пальцы и что-то забормотала себе под нос. Франт запрыгал чертом вокруг испуганно сгрудившейся толпы душ, с каждым кругом заставляя их все ближе и ближе подходить к ловушке.
Вот уже первая душа оказалась совсем близко от нее, вспыхнул еле видный свет, и душа моментально пропала, словно ее и не было. Затем следующая и еще и еще. Ловушка, словно пылесос, втягивала в себя одну душу за другой.
Троица продолжала свое грязное дело, не обращая ни малейшего внимания на возмущенно прыгающего среди них Ивана Васильевича. Они делали вид, что не слышат его обвинений и проклятий, едва заметно поеживаясь от особо грубых эпитетов.
Возмущенный до глубины души Иван Васильевич не стеснялся в выражениях, обзывая наглецов фашистами, садистами, идиотами и прочими неприятными словечками. Казалось бы, в душе его открылась некая заслонка, препятствующая дотоле излиянию подобных слов.
Мысли в голове Ивана Васильевича скакали как белки в колесе, перемалывая из пустого в порожнее одну и ту же глупую мысль: «Что делать? Что делать?». На память приходили всякие глупости типа все тех же святой воды и распятия. От тех вещей якобы злые духи сильно страдают, а то и вовсе пропадают.
Но где, бога ради, в двенадцать часов ночи на кладбище взяться той святой воде и распятию. Окромя забытой лопаты никакого оружия. Боже, если ты есть на этом свете… Стоп! А ведь это идея, покруче святой воды! В безнадежной ситуации тонущий хватается за соломинку, а коммунист за библию.
— Господи-и-и-и! — вскричал Иван Васильевич голосом полным боли и страдания. — За что дозволяешь твориться такому безобразию? Если ты есть на небесах, стукни по загривкам этих кровососов, сунь их в геенну огненную, накажи, чтобы другим неповадно было!
