Даррен О'Шонесси - Город смерти
И с этим прощальным криком — Вами тоже закричал и ринулся было оттащить его от края крыши, но опоздал — Кардинал, сделав шаг в пропасть, упал в ночную тьму навстречу безвременной смерти, все время восторженно вопя, точно какой-то дьявольский младенец.
сарас raimi
Вот в общем-то и все. Вот как кончается биография Капака Райми. Незатейливая, в сущности, история: жил-был мальчик, приехал он в один большой город, повстречался с чудовищем, убил его и сам обернулся чудовищем. Мне не очень-то нравится человек, которым я стал, но и ненависти он у меня не вызывает. Сказать по чести, я перерос чувства и эмоции: ненависть, любовь, страх и вожделение — это реликвии далекого прошлого, черты обветшалой маски, которая постепенно спадает с моего лица.
Я пережил смерть Фердинанда Дорака. Пока его соскабливали с асфальта, я вел обескураженного Форда Тассо в свой кабинет и рассказывал ему о своем служебном повышении. Форд смирился со сменой начальства без звука: он нуждался в каком-нибудь хозяине, просто не мог существовать иначе. Он хранил верность Дораку потому, что тот был самым могущественным человеком в городе. Теперь, когда появился новый Кардинал, прагматичный Форд повиновался ветру перемен.
В миг, когда падение Кардинала оборвалось, Ама и Вами окаменели. Это было мгновенно и банально. Только что они приближались ко мне — каждый по своей причине — и вдруг обернулись статуями. На моих глазах их тела начали скукоживаться. Черты их лиц с каждой секундой становились резче. Их неподвижные тела неостановимо съеживались, руки, ноги и шеи постепенно срастались с торсами, утрачивали форму, превращаясь в плотные, неровные сгустки.
А потом они взорвались. Это происходило медленно и беззвучно. Тела распадались на стайки холодных зеленых искр, которые спустя несколько секунд сгустились в две огромные тучи знакомого зеленого тумана. Этот туман, густой и едкий, быстро окутал всю крышу — Форд Тассо даже упал, задыхаясь, на колени.
Спустя несколько секунд — направляемый, несомненно, невидимыми виллаками — туман начал сползать с крыши по стенам здания к земле, где неизвестным мне образом разросся и распространился по всему городу. Город оделся в него, как в саван, дней на десять. Все воспоминания о последней кучке айуамарканцев стерлись. Торговля и движение транспорта практически прекратились. Вполне уместный траур по свергнутому мистеру Дораку.
Я уселся на пробу в огромное кресло, что стояло в его кабинете. Оно сильно уступало в великолепии прежнему, но все равно сидеть в нем было приятно. Я спросил Форда, помнит ли он Аму. «Не помню такой», — ответил Форд. В его ноздрях стояли озера зеленого тумана. Я спросил насчет Леоноры Шанкар.
— Она к ресторану никакого отношения не имеет? — поинтересовался Форд.
Несколько недель я потратил, вычищая из архивов следы Амы, Кончиты, Леоноры и прочих айуамарканцев. Я сделал это лично. Аккуратность никогда не повредит.
За пределами города никто не обратил особого внимания на перемены. Кардинал был прав — людям не до того. За прошедшие с тех пор пять лет было несколько озадаченных приезжих и удивленных запросов, но с ними управиться легко.
Тассо стал для меня отличным помощником. Он показал мне тайные архивы Дорака — описания его планов достижения мирового господства, анализ моих собственных шагов, советы насчет наиболее эффективных темпов и преодоления наиболее вероятных препятствий. Пройдет еще много времени, прежде чем эти планы удастся проверить на практике, но я в них верю. У Дорака голова работала что надо, а также, несмотря на все его уверения в обратном, он отличался беспримерной дотошностью.
Порой я гадаю, не слукавил ли он, когда сказал, что я сам проложил себе путь наверх. Чем больше я размышляю над этим, тем меньше мне верится, будто такой умный человек мог положиться в столь серьезном деле на случай и стечения обстоятельств. Логика подсказывает мне, что меня направляли, что он знал о близости смерти и сам срежиссировал исход событий. Но потом я вспоминаю наши первые встречи, с каким видом он рассказывал о своих забавах с фондовой биржей, и мне больше не кажется, что в данном случае логика применима.
Тассо начал поговаривать о пенсии. Я буду скучать по этому старому гризли. Я подумывал убрать его после ухода, но он не так уж много знает, чтобы быть опасным. Подробности проекта «Айуамарка» Кардинал держал при себе. Я позволю Тассо дожить свои дни на почетной пенсии. Он это заслужил.
Виллаки…
С этими ребятами я на ножах. В принципе они держатся в тени, но несколько деловых встреч у меня с ними было, и каждый раз их разговоры мне не очень-то нравились. У них свои планы. Они хотят, чтобы я заперся в городе, наплевав на весь остальной мир. Их волнуют только их собственные шкурные интересы и благоденствие города. Когда-нибудь из-за них возникнут проблемы. Надо не спускать с них глаз.
Долгое время мне казалось, что мир вот-вот опомнится: реальность, продрав глаза, поймет, что мне здесь не место, ухватит меня двумя пальцами и выкинет. Но этого пока не произошло, и спустя пять благополучных лет я начинаю предполагать, что и не произойдет. Похоже, фортель сошел нам с рук.
Время от времени на мою жизнь покушаются. За несколько месяцев после смерти Кардинала амбициозные конкуренты отделывались от меня раз шесть, если не больше. Меня убивали пулями и ножами и даже взрывали. Покушений становится все меньше — я перебил кучу претендентов на трон, а прочие начинают догадываться, что мои намерения серьезны, что я — не ноль без палочки, а опасный и беспощадный враг не хуже моего предшественника, — и все же они случаются с интервалами в один-два месяца.
Что бы они ни делали, я все равно возвращаюсь. Даже если меня убивают, сжигают тело и развеивают пепел над морем, день-два спустя я оказываюсь на знакомом вокзале, зажав в руке билет. Иногда голова варит плоховато, но вскоре все проходит.
Всякий раз на площади меня ожидает крохотный островок дождя со странными, абсолютно вертикальными струями. Он стал нашей местной достопримечательностью, привлекающей туристов со всего мира. Я спрашивал о нем виллаков — кто-кто, а они должны знать о его смысле, — но слепцы держат язык за зубами.
Люди начали теоретизировать на мой счет. Меня называют богом, вторым Христом, Дьяволом, инопланетянином. Я им не мешаю. Им подумать полезно, да и моя репутация улучшается. Все идет по плану. Гангстер, бизнесмен, политик, Бог. Естественная эволюция, верно?
Думаю, впереди меня ждет хорошая жизнь. У моих ног будет множество разных стран, столько денег, власти и влияния, сколько не имел ни один человек на свете. Если мы когда-нибудь отправимся к звездам, я тоже полечу, чтобы прижать к ногтю все цивилизации, какие нам попадутся. Куда бы ни двинулось человечество, куда бы его ни понесло, Капак Райми не отстанет от него. Это непогрешимый папа римский преступного мира. Это бог, приставучий, как репей. Мой голос зазвучит повсюду, и его послушаются.
Но не все так радостно. У меня бывают кошмары. Лица мертвецов клянут меня за бессердечие. Деб, Ама, Кончита. Даже молодой Капак Райми, тот, который смотрел дурацкие филь-, мы, умел смеяться и любить. Венцом его мечтаний было совсем иное. Порой по ночам я просыпаюсь с криком, весь в холодной испарине, и мне чудится, будто я похоронен заживо.
В такие ночи я жалею, что не поступил по-другому: не остался, как честный человек, в Сонасе с Деб; не сохранил верность Аме, не пощадил ее, не выполнил просьбу Кардинала об отсрочке. Я жалею, что не сбежал из города с Кончитой, чтобы разделить с ней краткую неделю счастья. Я жалею, что вообще был создан и что не могу изменить свою природу.
Из-за этого — из-за моей природы — я много терзался. Но теперь начинаю понимать, что волноваться тут нечего. Что толку? Я есть я. Изменить ничего нельзя — остается только смириться.
Я превращаюсь в человека, которым мне было на роду написано стать. Каждый день приближаюсь к готовому продукту, к холодному, бессердечному, бесстрастному агрегату, каким меня изначально задумал Кардинал. Однажды я проснусь, посмотрю в зеркало и увижу в нем нечто, ничуть не похожее на человека, и в этот день я пойму, что цель достигнута. Я на вершине.
Рассказ окончен. Возвращаться в прошлое всегда интересно, но с меня хватит. Текущий момент слишком громогласно призывает меня к себе. Пора дела делать. Убирать людей. Скупать страны. Пусть мне нельзя покидать этот город больше чем на три-четыре дня кряду — иначе я «умираю» и вновь прихожу в себя на вокзале, — но это меня не сдерживает. С крыши «Парти-Централь» я заглядываю за горизонт.
Что-то я, кажется, впал в сентиментальность от всех этих воспоминаний. Вскрою-ка я пару банок и позову пару шлюх. Сегодня у меня «стрелка» с коллегами. Парочкой мятежников, которые образовали коалицию и задумали меня сместить. Вероятно, на «стрелке» меня попробуют убить. Наверно, я им позволю, чтобы потом хорошо посмеяться. Позвоню им по видеофону, когда мое тело вернется в нормальную форму, и полюбуюсь их отвисшими челюстями.
