Даррен О'Шонесси - Город смерти
— У меня был неправильный прикус? — удивился я. Детства я не помнил, а потому считал, что всегда выглядел одинаково. Мне и в голову не приходило, что моя внешность должна была меняться, как и у всех людей, что сегодняшний мужчина, возможно, ничуть не похож на былого мальчика.
— Вообще-то нет, — сообщила она. — Просто зубы чуть выступали — взрослый насчет этого и волноваться бы не стал, — но ты очень переживал. Стоило обозвать тебя «саблезубым тигром», и ты уже ревел.
Мы оба прошли через эту предподростковую стадию, когда чурались друг друга, как огня. Вообще перестали разговаривать. Я общалась с девочками, а ты — с мальчиками. Три-четыре года вообще друг друга не замечали. А потом, в четырнадцать лет вновь открыли друг друга. Твоя девочка тебя бросила и начала ходить с моим бывшим мальчиком. Мы повстречались и начали их ругать, находя утешение в чужих страданиях. Нас сплотили муки, которые мы претерпели от демонов любви, соединили узы горя и отчаяния. Ну знаешь, обычная подростковая мировая скорбь. Ниточка завязалась, и спустя месяц ты стал моим мальчиком.
В семнадцать лет мы устроили помолвку. — Деб передернула плечами, стала качаться чуть быстрее, сморщила нос. — Безумие, конечно, но мы были влюблены друг в друга и хотели сделать вид, будто это навечно. Правда, у нас хватило ума не сочетаться браком. Мы рассудили, что подождем до окончания колледжа. Мы оба считали, что колледж все изменит. Мы поступили в разные колледжи, в разных концах округа, и могли встречаться только по выходным и по праздникам. Как ты мне потом признался, ты думал, что наша помолвка не доживет и до первого Рождества. Потому ты и сделал мне предложение: рассчитывал, что разрыв пройдет легко. Тебе нравилось иметь невесту, но ты даже вообразить себе не мог, что придется выполнить обещание и жениться на мне.
— Нет! — расхохотался я. — Не мог я быть таким бесчувственным чурбаном! Невероятно. Даже в молодости.
— Ой, ты был еще хуже, — засмеялась она, вторя мне. — Ты был храбрым и нахальным. «Завидный жених», — говорила мне мать. Умный, красивый, остряк. Но при этом порядочный. В тебе чувствовалось хорошее воспитание. Умненькие мальчики в этом возрасте обычно бывают несносными, но к тебе это не относилось.
Короче, мы так и не разошлись. На первом курсе мы пробовали друг другу изменять, но из этого ничего не получалось, а при каждой нашей встрече мы влюблялись друг в друга заново. За три года мы разорвали помолвку всего четырежды, и то через несколько дней мирились. Обычно мы проделывали это перед сессией, от нервов. Нет, ты можешь себе это вообразить? Пробыть вместе все студенческие годы? Среди всех наших знакомых мы были единственной парой, которой это удалось. Судьба определенно предназначила нас друг для друга.
Спустя пару месяцев после получения дипломов мы заключили брак и стали мистером и миссис Робинсон. — Она состроила гримасу. — Это был единственный изъян. «Миссис Робинсон» — фу, как у той старухи в песне! Я хотела, чтобы ты сменил фамилию, но ты не согласился. Они даже в газетах насчет этого прошлись, когда напечатали нашу свадебную фотографию. Ой, я была готова придушить Саймона и Гарфункеля. Не могли другую фамилию выбрать? И все же, если это было самое худшее последствие моего брака с тобой, я решила, что в принципе мне еще повезло.
— Наши фото были в газетах? — переспросил я.
— Только в местных. Ну знаешь: они дружили с пеленок, а вчера отпраздновали свадьбу и так далее, и тому подобное.
Среди гостей были такие-то. Желаем счастья. Обычные перлы захолустной прессы.
— А-а. — Я погрузился в мысли о нашей свадьбе. Представил Деб в подвенечном платье, попытался вообразить безоблачное небо и свои гипотетические радостные чувства. Но ничего не вспоминалось. — Наверно, наши родители были счастливы, — заметил я.
— Ты не помнишь? — опечалилась она.
— О чем?
— Твой отец умер, когда тебе было шесть.
Вероятно, это был огромный удар, но поскольку отца я напрочь не помнил, то выслушал эту новость спокойно.
— Вот тогда-то ты и занялся теннисом всерьез.
— Теннисом?
— Ты был отличным теннисистом. Тебя начал учить отец, пока был жив. После его смерти ты весь отдался теннису — на корте ты с головой уходил в игру, забывал о своем горе. Твой отец все время повторял, что ты станешь вторым Боргом, и ты решил в память о нем оправдать его доверие. У тебя был настоящий талант. Ты подумывал стать профессиональным спортсменом, но в итоге выбрал высшее образование. «Теннис — игра для молодых, — говорил ты, — и год от года теннисисты становятся все моложе». Тебя не устраивала профессия, где человек оказывается на пике своих возможностей в двадцать лет от роду. Играть ты не бросил, но лишь в качестве хобби. Ты выиграл массу призов на любительских турнирах.
Я кивнул. Это объясняло мои успехи на корте в городе.
— А моя мать? — спросил я.
— Она умерла, когда ты учился в колледже, на втором курсе. Сердце. Оно у нее давно пошаливало. Потому-то, помимо всего прочего, мы поженились так рано: ты остался совсем один, но с домом, в который мы могли немедленно переехать. Ты не хотел ждать, а я не хотела видеть, как ты страдаешь в ожидании. Неужели ты их совсем не помнишь?
Я мог представить себе лицо матери. В памяти всплывали смутные воспоминания, ноющая боль в груди после вести о ее смерти, но ничего такого, что заставило бы меня в данную минуту окаменеть от горя. Факт смерти матери взволновал меня больше, чем известие об отце, но мать не была для меня реальным человеком. Я не чувствовал этой утраты.
Итак, я покачал головой.
— Практически не помню. Только слова. Мама. Отец. Понятия вместо людей. Значит, мы переехали сюда и счастливо зажили вместе?
— Да. Иногда мы ссорились, из-за крыши — тогда она была покрыта дранкой — и из-за печки, и насчет того, не пора ли сменить окна и двери. Все это потребовало бы огромного труда, а тебе не очень-то хотелось возиться. Не потому, что ты лентяй — просто ты из сентиментальных соображений не желал никаких перемен. — Она сделала глоток из чашки.
— Когда ты меня покинул, я осталась здесь. Вначале потому, что переезд означал бы что-то вроде измены. Показалось бы, что я тороплюсь порвать с прошлым, с годами нашей совместной жизни. Затем я обнаружила, что очень свыклась с этим домом. Незаметно поддалась его обаянию. — Она очарованно огляделась по сторонам. — Ты сам мне говорил, что в один прекрасный день мне тоже станут ненавистны перемены. Тогда я лишь хихикала, а теперь признаю: ты прав. Я уже сто раз могла переехать, но так и не… Последнее время мне кажется, что я никуда уже отсюда не сдвинусь. Не знаю. Может быть, если у меня появится новый друг или… — Тут, осознав, с кем она разговаривает, Деб с ужасом поглядела на меня.
Я примирительно шлепнул ее по колену.
— Не переживай. Ты мне ничего не должна. Я не знаю, почему я ушел и что случилось под конец моей жизни здесь, но виноват во всем я, дело ясное.
Деб покачала головой, попробовала было что-то сказать, но у нее перехватило дух. Я вновь наполнил ее чашку и попросил продолжить рассказ о моем прошлом — до настоящего так и так скоро доберемся.
— Мы оба работали в городе, — сообщила она. — Обычно ходили туда пешком, иногда, если совсем уж ленились, добирались на велосипедах. Машины у нас не было. Ни ты, ни я так и не научились водить. Мне ненавистны автомобили как таковые — скорость, опасность, ядовитые газы, — а тебе… Видишь ли, твой отец погиб в автокатастрофе. Я обожала ходить пешком вместе с тобой — рано утром отправляться в город, а вечером, после утомительного дня, возвращаться. Мне даже кажется, что если бы люди больше ходили пешком, они сразу стали бы намного счастливее.
Я работала в туристическом бюро. Непыльное занятие. Года через два мне даже пришлось перейти с полной ставки на частичную и работать только три дня в неделю — очень уж мало было клиентов. Меня это вполне устраивало — мне нравилось иметь много свободного времени. А твоих заработков вполне хватало на жизнь нам обоим — мы ведь экономили на машине и на жилье. Наш банковский счет пребывал в добром здравии. Менеджер искренне радовался нашему приходу.
— А кем работал я?
— Учителем.
— УЧИТЕЛЕМ? — вытаращил я глаза. — В школе? С подростками?
Она кивнула. От мистера Чипса до Аль Капоне? Огромный прыжок. Теперь мне стало понятно, почему в моей памяти все время всплывали орды детей, но я никак не мог вообразить себя у доски, ведущим урок. Это уж точно не в моем духе. С другой стороны, в отношениях с Кончитой я проявил такт и терпение — и даже сам удивлялся, как мне удается с ней сладить. Похоже, ответ найден. Капак Райми — гангстер в профессорской мантии, учитель и мучитель в одном лице.
— И что же я преподавал?
— Физкультуру, — ответила Деб. — Это был твой профилирующий предмет. Вполне естественно, если учесть твои спортивные таланты. Тебя охотно взяли бы в университет, но ты предпочитал учеников помладше. Меньше стресса и никаких университетских интриг. Также ты преподавал… — Она широко заулыбалась. Кресло раскачалось от ее хохота. Я озадаченно уставился на нее. Над чем она смеется? — Ты… преподавал… историю, — выдохнула она. — Историю!
