Даррен О'Шонесси - Город смерти
Я сошел на следующей остановке. Контролер у турникета спал на посту — дрых сидя в своей тесной будочке, подложив под голову фуражку. Я прошел мимо на цыпочках, чтобы не беспокоить зря человека.
На площади взял такси до Сонаса.
— А что же вы на поезде не поехали? — ворчал шофер. Подзаработать он был не против, но ехать черт-те куда в такую рань ему явно не хотелось. — Это же соседняя станция или вы не знаете?
— Мне нравится ездить на машине, — отрезал я, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.
Таксист высадил меня в центре города и покатил назад. Я немного постоял, озираясь кругом. Мимо проехал молочный фургон. Шофер приложил руку к кепке и кивнул мне. Я тоже приложил руку к шляпе в ответном приветствии. Пробежала кошка, злобно покосившись на меня и сделав широкий вираж вокруг моих ног — повадки незнакомых людей были ей отлично известны, и она опасалась нарваться на грубость. В остальном на улицах не наблюдалось никаких признаков жизни. Тихо, как в могиле. Я столько времени прожил в городе, где непременно что-нибудь грохотало или неслось во весь опор, что и позабыл о существовании таких вот захолустий, населенных пунктов, которые обходятся без ночных полицейских патрулей и проституток, рабочих ночных смен, гангстеров и клубной молодежи. Здесь, вдалеке от всего этого, в час, когда солнце, сонно моргая, только-только высовывалось из-за горизонта, я чувствовал себя изгнанником, раздетым догола и выброшенным в чужое время. От тишины становилось не по себе. Мне она определенно не нравилась — я уже начал тосковать по городу с его шумной, кипучей жизнью.
Я побрел куда глаза глядят. Шляпа и очки спасали мое лицо от ослепительного утреннего солнца, а также помогали мне игнорировать отражение моего невредимого лица в стеклах окон и витрин. Глаза бы мои не смотрели на это лицо! Мне ужасно не хотелось размышлять о его чудесном исцелении и о том, как эта загадка связана с другими.
Сворачивая с улицы на улицу, я ощущал, как оживают и множатся в моей памяти воспоминания. Я начал узнавать знакомые места. Вот спортивный магазин, где я купил первую теннисную ракетку. Мне было лет шесть-семь, не больше. Я буквально почувствовал ее в руке: деревянная рукоятка, сияющие струны — тогда я был абсолютно уверен, что моя быстрота и сила подачи одолеют весь мир.
Кинотеатр. Место, где в школьные годы началась моя интимная жизнь. Первый поцелуй в легендарном заднем ряду. Первое прикосновение к женской груди. Первый раз, когда девочка безропотно позволила моей руке подняться выше ее коленки.
Угловой домик «под старину» — кондитерская. Когда я был совсем маленький, мы отсюда воровали, я и большие ребята. Я попался. И, кажется, был выпорот, но тут уже за точность поручиться не могу.
А здесь я покупал все для садовых работ: газонокосилку, садовые ножницы и, конечно же — в летнюю жару без них никуда, — шланги. Парикмахерская. Посещаемая регулярно, раз в полтора месяца, если не считать пары школьных лет, когда я мнил себя «металлистом» и не стригся вообще. Парк: знойные дни, шорты, в руке — воздушный шарик, доверху наполненный водой. Метнуть им в мамашу с коляской и спасаться от разъяренных криков. Цепочки качелей связать морским узлом, а горку намазать джемом. Чего мы только не выделывали, и никакая кара нам была не страшна. Бильярдная: лампы в паутине, раздолбанный кий, прыщавые мальчишки и девчонки неуклюже обжимаются. В клубы их не пускают — малолетки!
Да, не город, а одно сплошное воспоминание. Здания и улицы, запахи и ощущения — все было знакомо. Наверное, я прожил здесь много лет — иначе все это не врезалось бы так глубоко в память, не осталось бы со мной, когда все остальное расплылось и кануло. Выстроить цельную картину я все еще не мог: многие здания ничего мне не говорили, а детальные воспоминания о людях пока были выше моих сил. Я смутно видел перед собой друзей и недругов, возможно, узнал бы их в лицо, попадись они мне въяве, но нарисовать их портреты или хотя бы точно описать не смог бы. Похоже на паззл, к которому не приложена картинка: обрывочные детали виднеются тут и там, но что из всего этого получится, заранее не предугадаешь.
Впрочем, мне все чаще представлялась «та женщина», из-за которой я отправился в эту поездку, единственный человек, которого мне надо было обязательно разыскать. Будем надеяться, что она все объяснит. Она фигурировала во множестве воспоминаний: мы вместе ели мороженое в торговом центре, обнимались в кинотеатре — не ее ли трусики стали первыми, к которым прикоснулись мои пальцы? Трудно сказать: в этом кадре я видел только ноги своей спутницы. Но имя не возникало. Никаких внезапных озарений, — никакой вспышки, разверзающей очи. Придется искать дорогу на ощупь. Ответов на мои вопросы я не находил ни на стенах зданий, ни на стволах деревьев.
Центр остался позади. Я шел в сторону пригородов — этих очаровательно-пошлых кварталов, которые одинаковы во всех больших и малых городах мира. Я шел, не думая, двигаясь туда, куда меня несли ноги — они-то отлично помнили маршруты, позабытые моим разумом. И чем дальше я шел, тем комфортнее мне становилось. Вот где я проводил почти все время — здесь, на окраине. Лазал по деревьям-великанам, играл в футбол на полях, бегал, радостно вопил, жил. Город был связан для меня со школой, магазинами и праздниками. Но именно здесь я дышал полной грудью и рос.
У самой городской черты, где деревьев было больше, чем домов, где по луговинам бежали речушки, а птицы и белки заботились о потомстве, я нашел свой дом.
Маленький, белый, он скрывался от посторонних глаз за настоящими дебрями кустарников, высоких трав и плюща. Это был коттедж из необработанного камня. С образом дома, сохранившимся в моей памяти, не вязалась лишь крыша, на которой, вероятно, недавно сменили черепицу. Небольшие круглые окна. Дорожку, ведущую к дому, окаймляли высокие живые изгороди — зеленые, как на пути в Изумрудный город. Невысокая деревянная калитка была украшена резным букетом цветов. Если остановиться перед ней и поглядеть прямо перед собой, казалось, будто ты заглядываешь в туннель вроде того, в который свалилась Алиса. Все одно к одному: после странного путешествия и прочих необыкновенных обстоятельств я пришел к домику, словно украденному со страниц книги сказок.
Я отодвинул щеколду на калитке и сделал еще один шаг к правде.
Медный дверной молоток отлично проворачивался на своих петлях — масла хозяева не жалели. Я осторожно ударил им по двери — нет, слишком тихо, не услышат. Вновь потянул его на себя и стукнул еще раз. Только в этот момент до меня дошло, что обитатели дома — если в нем вообще кто-то есть — наверняка еще спят. Я посмотрел на часы. И восьми нет. Может быть, прийти попозже, когда…
Послышался шорох, и спустя несколько секунд дверь распахнулась. На пороге стояла женщина, полностью одетая. Сложив руки на груди, она удивленно улыбалась — никак не могла взять в толк, что делает незнакомец в темных очках на ее крыльце. Но страха она не чувствовала. В Сонасе мало боятся — бояться-то нечего.
Передо мной была «та женщина». Я узнал ее мгновенно. Она. Совсем рядом. Во плоти. Мое тело сотряс трепет, с которым я был не в силах бороться, трепет, стоящий десятка кулачных ударов Кардинала.
— Чем могу помочь? — приветливо спросила она, вероятно, принимая меня за заблудившегося туриста.
Дрожащей рукой я снял очки и шляпу.
Она раскрыла рот. Глаза у нее вытаращились, руки бессильно упали вдоль тела. Она попятилась, почти валясь с ног. От изумления она забыла закрыть дверь. Глухо вскрикивая, она замотала головой, беззвучно произнося «Нет, нет». Закрыла лицо руками. Вылитый Макбет при встрече с призраком Банко.
Я последовал за ней. Мои руки сами потянулись обнять ее, успокоить. Увернувшись, она опустилась в удобное кресло-качалку около огромной чугунной печки. В ее глазах стояли пылающие вопросительные знаки. Голова продолжала качаться, точно женщина надеялась стереть мое изображение ею, как ластиком. Я прикрыл дверь. Медленно подошел к креслу. Присел на корточки. Прикоснулся к ее колену правой рукой. Она вновь глухо вскрикнула, отдернула ногу, затем замерла. Вытянула руку и осторожно, опасливо, прикоснулась к моей, начала ощупывать ее сложенными в щепоть пальцами — так гладят змей.
— Я не желаю вам зла, — сказал я как можно более приветливым тоном. — Я пришел к вам с самыми добрыми намерениями. Вы меня знаете, правда? Вы знаете, кто я такой?
— М… М… М-Мартин? — выдохнула она свистящим шепотом, заикаясь от изумления. — Это т-т-ты-ы?
— Мартин? — призадумался я. — Мартин. — Повторил это имя про себя. Оно мне понравилось. Оно мне подходило. — Да, это я и… — Тут это имя потянуло за собой другое слово, фамилию, и мне наконец-то стало кое-что известно о себе. — Мартин… Роббинс? Нет. Робинсон? Да. Мартин Робинсон. Я — Мартин Робинсон. А это мой дом. Вот где я жил. Теперь вспоминаю. Пока все смутно, как во мгле, но… А вы… — пристально уставился я на женщину.
