Город тысячи богов (СИ) - Кожин Олег Игоревич
Вокруг окаменевшего исполина уже выросли строительные леса, и похожие на гномов работники горнодобывающих компаний умело разбирали мертвеца на составные части. Тонны золота, серебра, платины, драгоценные камни, за которыми не нужно нырять в недра земли, рыть тоннели. Которые нужно просто разобрать, рассортировать и развезти. Три Р-слагаемых горнодобывающего бизнеса Бограда.
Вереница машин двигалась медленно, поочередно просачиваясь в узкое бутылочное горлышко правой полосы. Пять регулировщиков сбивались с ног, направляя потоки. Я нервно крутил сигаретную пачку – Федор Семенович курение в машине не одобрял, а я предпочитал с ним не спорить.
Верная шестерка Охранителя словно вырезан из крепкого дерева, возможно дуба. У Федора Семеновича неприметный серый костюм, седые усы, сползающие к подбородку и идеальный пробор на правую сторону. Я подозреваю, что он голем. Прямой, как палка, с виду такой прочный, что копьем не проткнешь, бесстрастный, бесстрашный, и невероятно сильный. Лично видел, как он раскидал два десятка адептов Ареса-Марса, повернутых на боевых искусствах и холодном оружии качков. Хотя, конечно, голем такого уровня жизни – это нонсенс. Голем на службе Охранителя – нонсенс вдвойне. Искусственные формы жизни попадают под запрет даже местных, крайне либеральных законов.
Когда я, спустя полчаса, выкатился из подъезда, освеженный душем и виски, Федор Семенович невозмутимо стоял, плечом опираясь на бронированного «Мономаха» с лоснящейся глянцевой шкурой – личную машину Охранителя. В России на таких разъезжают президент и министры. Казалось, Федор Семенович ничуть не удивился, точно вышел я секунда в секунду. Выспрашивать у него подробности – дело глухое, и в этот раз это было даже к лучшему, у меня появилось немного времени для раздумий. Нет, я точно знаю, что Федор Семенович умеет говорить, но за годы нашего знакомства он сказал, должно быть, слов двадцать.
Мы ехали в частный сектор, метко прозванный в народе Могильником. Три улочки, тупичок, да два переулка одноэтажных деревянных домов и бараков, что остались еще с тех времен, когда Боград был крохотным поселком. Из удобств только электричество: отопление из печки, вода из колодца, сортир на улице. Здесь доживали свой век омы самого низшего десятого порядка, подрастерявшие силы, или не сумевшие наработать на обеспеченную старость. Почему Старик Юнксу осел именно здесь, оставалось только догадываться. Когда наши пути окончательно разошлись, я основал эскорт-фирму, а он председательствовал в совете директоров крупной горнодобывающей компании, но с тех пор прошли годы. Я не видел его лет десять, и знать не знал, где он, и что с ним сейчас. Да и, честно говоря, не хотел знать.
Ни разу не видев жилище Старика Юнксу, я, тем не менее, узнал его безошибочно. От этого старого сарая, обитого рассохшейся дранкой, за километр тянуло бедой. Как брошенный в колодец чумной труп отравляет воду, так место убийства ома первого порядка отравляет воздух, ауру, самую жизнь вокруг. Почувствовав, что еще немного, и желание взрезать себе вены станет необоримым, я поспешно активировал щиты, накрылся Эгидой и Анкилом. Стало полегче, и я добавил щит Кавииля. Федор Семенович почувствовал, стрельнул в меня глазами через зеркало заднего вида. Да и плевать, пусть считает меня перестраховщиком, но на место гибели ома первого порядка неплохо бы заходить в бронескафандре.
У дома стояли три оперативника и судмедэксперт, ом четвертого порядка. Абдусалам собственной персоной, вытянув длинные ноги, сидел на пустой собачьей будке. В полном составе убойный отдел Бограда, не считая секретарши. Когда все городское население вооружено круче любой армии мира, волей-неволей задумаешься об эффективности большого штата полицейских. Город-тысячи-богов жил в режиме саморегуляции, и Абусалам с его бойцами были нужны только в особых случаях.
За руку здороваться не стал, поберег щиты, только кивнул каждому. Ребята с пониманием кивнули в ответ.
- Зайдешь? – разглаживая пальцами тонкие усики, Абусалам указал головой на высокий порожек. – Интересно твое мнение.
Я с сомнением оглядел двор, убогий даже по местным меркам. Жухлая прошлогодняя трава полегла под собственным весом. Косить ее никто не думал, ржавые косы, грабли и лопаты свалены под окном. Из травы торчат засохшие кусты борщевика, похожие на укроп-переросток. У сарая с провалившейся крышей, из которой выглядывают ветви мертвой яблони, гниет куча мусора – листья, газеты, разбитые банки, бутылки, перевитые серпантином картофельных очистков. Возле крыльца красный трехколесный велосипед без руля и сиденья. Лопнувшие покрышки, как черепа, увешивали косой штакетник. В прохладном воздухе тянуло печным дымом, весенней прелью, мокрой, едва отогретой землей. Отчетливо несло мертвецом. Этот запах чуешь не носом, его чуешь разумом. От него хочется нервно прядать ушами, встать в стойку, ощетинив загривок иглами шерсти, как охотничий пес.
- Вы не волнуйтесь, Владислав Арнольдович, - извиняющимся тоном пролепетал судмедэксперт. – Наши ребята все охранные растяжки сняли.
Я раздраженно отмахнулся. Двор давно просканирован, здесь действительно чисто, хотя остаточный след особо мощных растяжек еще сохранился. Мне не хочется заходить в этот дом, весь в ошметках голубой краски, будто обгоревший на солнце. Мне даже на порог наступать не хочется, но я должен узнать, что случилось со Стариком Юнксу.
Удивленно охаю, понимая, что уже стою у двери, вытягивая на себя тяжеленную створку. Петли не скрипнули, скользнули бесшумно и легко. Из сеней дохнуло пылью, сухим разложением, как в египетских гробницах. Я бывал под пирамидами, я знаю, о чем говорю.
Перебарывая себя, я шагнул через порог. Тугая пружина тут же притянула дверь обратно, погружая крохотные сени в полумрак. С торопливой нервозностью я толкнул вторую дверь, и вошел внутрь. Вернее, попытался войти.
Я провалился вперед, растянулся на полу – пальцы передали в мозг рисунок холодного, отполированного миллионами ног, камня. Колени отозвались болью, я зашипел, но тут же замолк, похолодев от затылка до копчика. Пустотелое эхо громадного зала зашипело в ответ со всех сторон. Волны густой темноты омывали мое лицо, я силился и не мог разглядеть собственные пальцы.Еле сдерживаясь, чтобы не заорать, я попятился. Вот сейчас мои туфли упрутся в дверь. Вот сейчас. Сейчас.
Дрожь пробежала по плечам, перекинулась на шею, затылок. Громко клацнули зубы. Дверь исчезла, растворилась во мраке, а шипящее эхо напротив, становилось все реальнее, объемнее. Абусалам, мразь, что ты натворил?! Куда ты меня забросил, гнида?!
Паника топила мозг, как слепого котенка. Невидимые руки сжимали мое горло, погружая в глубокую темноту, и она заливалась мне в глотку, заполняла легкие, захлестывала шею жгучими щупальцами. Я хотел кричать, и не мог. Хотел бежать, но застыл, точно ноги приколотили к полу гвоздями. Не хватало концентрации, чтобы сотворить простейшее заклятие. Осталось одно желание – сжаться, и по-рачьи ползти на выход, надеясь, что шипящее трескучее эхо не заметит, не услышит, не нападет.
Оно все же напало. Я только и успел почувствовать на лице поток воздуха, как нечто врезалось в меня, сминая, отбрасывая, пронзая. И все же я устоял на ногах. Почувствовал, как трещит, разлетаясь щепками, Эгида, как зеркальными осколками осыпается Анкил, а потом полыхнуло так, что темнота с визгом откатилась, проворно втягивая обожженные отростки. Огненный щит Кавииля, моя дурацкая, ненужная перестраховка, спасла мне жизнь.
Страха как небывало. Я вскочил на ноги, увеличивая яркость огня. Гори, чертова тварь! Слепни! Рукой замкнув круг, я обернулся, пытаясь понять, куда меня занесло. Даже в свете ревущего пламени не появилось ни стен, ни потолка – один лишь пол, ровно такой, каким ощутили его мои пальцы.
За стеной пламени верещало, стонало и корчилось. Что бы там ни было, оно не собиралось сдаваться. Я с ужасом увидел, как истончается мой щит. Попытки подпитать его ни к чему не привели – я вдруг почувствовал, как тяжело дышать, и горько рассмеялся. Умная зверушка! Нет кислорода – нет огня! И будто этого было мало, я понял, что из этого места не могу дотянуться до своего Луча!
