Основы человечности для чайников (СИ) - Шашкова Екатерина Владимировна

— Хорошо.

— Ничего хорошего. Ладно, я начинаю, а ты… ну… постарайся выдержать.

— У меня выбора нет. Если я умру — Ксюха расстроится. Да и ты тоже, наверное.

— Я всё ещё тебя ненавижу, — напомнил Тимур, но скорее сам себе. А потом накрыл одной ладонью густое скопление кровавых трещин на ноге Людвига, а другой — метку на его животе. — Но я не хочу тебя убивать.

Дальнейшее запомнилось Ксюхе очень смутно.

Тимур с бледным и совершенно бесстрастным лицом творил магию, но внешне это почти никак не проявлялось. Иногда он шевелил пальцами, сверялся с лежащей на полу шпаргалкой или шептал вполголоса что-то неразличимое. По татуировкам на его руках изредка пробегали искры, символы на полу и на коже Людвига вспыхивали и гасли, кровавые трещины пульсировали.

А Людвиг выл.

Совершенно беззвучно, зажмурившись, сцепив зубы. Иногда хрипел — и это уже вслух. Дёргался всем телом, но невидимая магия ограничивала его движения, более-менее свободно он мог двигать только головой, а её держала Ксюха.

Пыталась удержать.

Пыталась удержаться.

На самом деле ей тоже хотелось выть. Отголоски чужой боли ввинчивались в мозг, и от этого дыхание перехватывало, в ушах гудело, а глаза слезились. Если Ксюхе во время подобной процедуры казалось, что в позвоночник ей вкручивают штырь, то Людвигу этот самый позвоночник дробили кувалдой. И рёбра тоже. А потом склеивали и дробили снова. И всё это без анестезии.

Телесный контакт только усиливал ощущения. Ксюха знала, что если отдёрнет руки, то станет легче, но продолжала держать. Под пальцами ощущались вздувшиеся от напряжения вены на висках и на лбу. Кожа Людвига была горячей и влажной, и у Ксюхи тоже быстро вспотели ладони от волнения, а спина, напротив, замёрзла и покрылась мурашками.

Мысленный вой вскоре перешёл во вполне реальные, только очень уж слабые стоны. Тимур на них не реагировал, так и сидел с совершенно непроницаемым лицом.

Ксюха не реагировать не могла, но старалась всхлипывать как можно тише, почти бездумно гладила Людвига по голове и осторожно промокала краешком рукава пот и слёзы. Не свои, конечно, слёзы.

Лучше бы платком, но тот остался в школьной сумке. В Доме. Почти в прошлой жизни.

— Тимур… — «Игоревич» тоже потерялся где-то в прошлой жизни. — Он больше так не выдержит. У тебя нет в запасе какого-нибудь магического обезболивающего?

— Третьей руки у меня в запасе нет, — бросил Тимур. — Он сам велел делать на две точки.

— Ты его убиваешь!

— Я его лечу. И я предупреждал!

Толку от лечения было немного. Ксюха следила за алыми линиями в надежде, что они вот-вот начнут бледнеть или хотя бы истончаться, но ничего не происходило. Кажется, они мерцали даже сильнее, чем раньше.

Тимур с тоской смотрел на них — и выше, на маркерную отметку, похожую на змею, свернувшуюся в районе солнечного сплетения. Она единственная выглядела совершенно обычной — не сияла, не меняла цвет, не бледнела, впитываясь в кожу. Просто рисунок без капли магии, до которого невозможно дотянуться.

Мысли Людвига, и до того не слишком чёткие, превратились в совершенный хаос. Он уже не пытался строить из себя терпеливого героя. Вообще ничего строить не пытался, просто не мог: дёргался, скулил, силился вырваться из пут боли, которая прошивала тело насквозь, захватывала каждый орган, каждую клеточку.

Ксюха тонула в этой боли вместе с Людвигом. Захлёбывалась ей, задыхалась, барахталась почти вслепую, но чувствовала, что этого недостаточно. Она хотела бы забрать эту боль. Не просто ощущать её отголоски, а впитать хотя бы часть, поделить ощущения на двоих.

Она ведь уже выдерживала это — значит, сможет выдержать снова!

Да, тогда заражение было не таким обширным, Тимур вылечил его намного быстрее и легче, ну и что с того? Ксюха знала, что может вынести гораздо больше. Пусть ей будет плохо, зато Людвигу — хоть немножко легче. И, возможно, именно это «немножко» спасёт ему жизнь, поможет не свихнуться от болевого шока.

«Отдай мне. Поделись со мной», — мысленно попросила она, сжимая его голову в ладонях.

В глазах потемнело, дыхание перехватило, но вместо ожидаемой боли Ксюха ощутила нечто совсем другое. В пальцах закололо, потом руки словно одеревенели, стали на мгновенье чужими и непослушными. Вдох — и в лёгкие ворвался поток свежего воздуха — и ещё чего-то, тоже свежего, острого, пузырящегося, как газировка, — и это было одновременно жутко и прекрасно. Нестерпимо прекрасно, до восторга жутко.

Как полёт.

Как близкая молния в грозовую ночь.

Как сбывшаяся мечта.

Как магия!

— На змею надо просто нажать или ещё что-то сделать? — быстро спросила Ксюха, боясь, что наваждение вот-вот развеется.

— А? — вскинулся Тимур.

«Это не змея, а самех», — обречённо мелькнуло в мыслях.

И одновременно туда же ворвалось яростное: «Жми!»

Ксюха даже разбираться не стала, кому какая фраза принадлежит. Просто перегнулась через голову Людвига, дотянулась — и нажала.

Символ под ладонью нагрелся почти мгновенно. Тимур так же мгновенно напрягся. Руку свело. Людвиг коротко выдохнул — и обмяк.

А одна из кровавых линий, конец которой находился совсем рядом с рукой Ксюхи, вдруг побледнела и истаяла без следа.

— Есть! — воскликнул Тимур и облизнул губы. — А ну давай, скотина, ползи обратно.

Ещё одна линия начала бледнеть.

— Ты просил следить, чтобы Людвиг не отключился… — Ксюха запоздало подумала, что надо было сперва усесться поудобнее, а потом уже врываться в чужое заклинание. Потому что сейчас она едва сохраняла равновесие в не самой устойчивой позе и даже опереться ни на что не могла. А руку тем временем сводило всё сильнее. — Так вот, он, кажется, вырубился.

— Ещё бы… Сердце бьётся?

— У него? Вроде да.

— Вытянем. Главное — не отпускай.

— Я не знаю, что я делаю… Я же ничего не делаю, просто держу.

— Вот и держи.

— У меня голова кружится, — созналась Ксюха. Она бы, конечно, перетерпела, но очень не хотелось внезапно грохнуться прямо на Людвига, не доведя дело до конца.

— Держи, — не то велел, не то взмолился Тимур.

Что делать, пришлось держать.

Держать.

Держать.

И ещё немножко…

— Да чтоб я ещё раз… — буркнул Тимур, когда последняя трещина в коже Людвига затянулась, оставив после себя только тоненький светлый шрам. Такие шрамы теперь украшали почти всю ногу — видимо, там поражение было самым глубоким и никак не хотело исчезать бесследно. — Отпускай. Можно.

— Я упаду, если сдвинусь с места. — Ксюха аккуратно, на пробу, шевельнулась — и комната сразу же поплыла вбок. Кажется, вместе с телом. — Ой… я уже…

Сознание отключилось всего на секунду, но за это время Тимур как-то ухитрился подхватить Ксюху и уложить здесь же, на полу, рядом с Людвигом.

— Всё хорошо, Ксюш, всё хорошо. Ты молодчина. Отдыхай.

— Спасибо… Вам бы тоже, наверное, полежать. — Сведённые мышцы медленно расслаблялись, в глазах начало проясняться и сразу стало заметно, что Тимур уже не просто бледный, а такой… цвета собственных обоев. Молочная белизна с серыми разводами. Даже природная смуглость не спасала.

— Мне рано. Надо ещё этого придурка в себя привести. Выдержит он на две точки, как же, экспериментатор хренов! Эй, ты живой вообще?

Людвиг не среагировал ни на оклик, ни на тычок под рёбра. Даже не моргнул.

Даже не попытался моргнуть.

Ксюха почувствовала, как внутри снова начинает скручиваться тугая пружина беспокойства. Хотелось немедленно вскочить и тряхнуть Людвига за грудки, но получилось только с трудом приподняться и дотянуться до холодной, почти ледяной руки.

— Люд… — осторожно позвал Тимур. — Да чтоб тебя! А ну очнись немедленно! Я зачем тут вообще корячился? Чтоб ещё и тебя потом хоронить⁈

Мёртвым Людвиг не выглядел, скорее — умиротворённым, сладко спящим после тяжёлого дня. Впрочем, откуда Ксюхе вообще знать, как выглядят мёртвые? В кино-то их всё равно живые актёры играют…