Новое назначение (СИ) - Васильев Андрей Александрович

— При Анне Иоанновне.

— Верно, — оценил его ответ Аркадий Николаевич. — Впрочем, Голицыну тоже досталось, хотя и не так крепко, вот тогда-то он склепы для своего корня и построил, а поверх них французский парк разбил, для маскировки. Кто подумает, что под такой красотой мини-некрополь находится? Сейчас парк этот стал частью культурного наследия, а про склепы вообще никто не помнит. Да и они о себе почти полвека знать не давали. Однако вот, проснулся князенька с чего-то. То ли сам, то ли помог кто — не знаю пока. Нужно разбираться.

— А люди? — уточнил Олег. — Саш, их-то спасли?

— Вывел, — кивнул Морозов. — Правда, натерпелись крепко, отец семейства вовсе заговариваться начал. Такие приключения для психики просто так не проходят, особенно для мужской. Женщины в этой связи куда покрепче. Вернее — погибче. Двери я запечатал, но надолго ли того запора хватит — не знаю.

— Мы с Леной туда на следующей неделе скатаемся, — пообещал Францев, — глянем, что к чему. А сейчас нам с тобой надо в центр, на Площадь Революции.

— О как! — проникся его словами Саша. — Мы идем в гости? Как умные люди, прямо с утра?

— Так информация имеет особенность портиться, — в тон ему ответил Францев. — Пока она горячая — польза есть, а коли к вечеру прокиснет, то толку от нее будет ноль. Только зря потратим время и надышимся вонью.

Олег понял — речь о Джуме. Они собираются наведаться к королеве гулей.

— Все, дуй на улицу, — велел Морозову начальник отдела. — Теперь ты, Олег. До больницы мы сегодня вряд ли доберемся, потому отложим этот визит на завтра. Понимаю — суббота, выходной, весна, но вот такая у нас здесь жизнь.

— Да я ничего такого и не думал, — мигом заявил Ровнин. — Надо — значит надо.

— Не сотрудник, а золото, — похвалил его начальник. — Одно плохо — через месяц ты таким исполнительным быть перестанешь и в таких случаях меня про себя материть начнешь. Начнешь-начнешь, уж поверь. Все вы одинаковые! Ладно, что я еще хотел-то? А, вот! Ты часика в три набери этот номер, скажи, что звонишь по моей просьбе. И имей в виду — с той стороны провода находится целый полковник, которого зовут Иван Тимофеевич Бунин. Так что веди себя соответственно и меня не позорь.

— Есть. — Олег забрал у Францева бумажку, на которой был записан номер телефона.

— У Ивана хорошие связи в информационном центре, я попросил его похлопотать о подборе статистики, так, чтобы побыстрее и без бумажной волокиты, — продолжил Францев, — иначе можно и месяц ждать. Если повезет, то, может, уже сегодня тебе ее отдадут, так что съездишь и заберешь. На вот, держи деньги, купишь девочке из центра конфет. Только красивую коробку выбирай, не экономь! А то Баженов как-то раз в подобной ситуации развесных конфет взял, представляешь? «Кавказских». Дескать, в коробке четыреста грамм, а он на те же деньги три кило купил. Ну не олух?

— Не надо, — смутился Олег. — У меня деньги есть.

— Так я тебе и не свои даю, — верно истолковал его поведение Францев. — Это фондовые, на оперативные расходы. И бросай ты эту свою стеснительную самодеятельность! Взрослеть пора. Итак — заберешь статистику, привезешь сюда. А завтра с утра, надеюсь, мы с тобой к Либману прокатимся и доведем дело до логического финала.

— Будет сделано.

— Да, вот еще что. — Командор было двинулся в сторону лестницы, но остановился. — Можешь прочесть то, что тебе отдадут. Просто у тебя же принципы, да?

— Какие именно? — совсем уж растерялся Ровнин.

— Такие. Ты в папку с бумагами не залезешь, потому что без спроса нельзя. Или залезешь и до завтрашнего дня будешь переживать о том, что я это замечу и плохо про тебя подумаю. Потому сам тебе говорю — можно!

Олег проводил начальника взглядом и печально вздохнул. Ну да, все так и случилось бы — с сомнениями, переживаниями и моментом, когда он сам себе сдастся.

А вот тоже вопрос — если документы отдадут в запечатанном конверте? Тогда как? Вроде и разрешили читать, но он тогда некрасиво будет выглядеть. В смысле — конверт.

И еще — чего ему сейчас делать? До трех часов чем заниматься? Не просто же так сидеть, в потолок плевать?

— Эй, новенький! — окликнула его с лестницы уборщица. — Чего застыл?

— Задумался, — не стал скрывать Олег. — Доброе утро, Павла Никитична.

— Да не сильно-то, — глянула в окно старушка. — Вон тучи какие наползают, не иначе как дождь начнется. Да и захолодает скоро. У меня бок сильно ноет, а он вернее любого барометра.

— У моей бабушки тоже к дождю поясницу ломит, — сообщил ей Ровнин.

— Так это ревматизм, — отмахнулась тетя Паша. — Им не страдаю.

— А бок?

— Мне его копьем пропороли крепко, — пояснила уборщица. — Весной двадцать шестого, на Цейлоне. Это остров такой в Южной Азии, сейчас Шри-Ланка называется. На лезвии яд оказался, но повезло, проводник антидот успел добыть, и я уже через неделю про эту рану забыла. А как годы приперли к стенке, так началось — только дело к похолоданию, сразу ноет, собака.

— Там-то вы что делали? — не выдержав, выдохнул Олег. — А, понял. Вы так шутите?

— Какие шутки? — нахмурилась Павла Никитична. — Чином ты, лейтенант, не вышел, чтобы я с тобой в остроумии упражнялась. Вот до генерала дослужишься — тогда уж ладно. Тогда можно. А на Цейлоне мы с Блюмкиным меч Виджаи искали. Царевич такой жил в сильно старые времена, много разных дел натворил, в том числе получил личное благословение от самого Будды еще до того, как тот достиг нирваны. А меч его одна из величайших реликвий всех времен, поскольку Виджаи являлся самым первым арием-полководцем. По преданию, тот, кто возьмет этот меч в руки и напоит его кровью врага, получит невероятную удачу в ратных делах. Личную или коллективную — без разницы.

— И как? Нашли?

— Нет, — равнодушно ответила уборщица. — Поманил нас меч, посмеялся над нами, а в руки не дался. Но оно, как мне сейчас кажется, и к лучшему. Попади он в руки того, кто нас за ним послал, крови в тридцатых ушло бы еще больше. Плюс мы с Яшкой и по дороге туда, и по дороге обратно так время в Гамбурге и Берлине провели, что до сих пор вспоминать приятно. Тогда, знаешь ли, в Германии редкий бардак творился, потому для таких, как мы с ним, там рай на земле был. И бардак — это не о беспорядке сказано, а о кое-чем другом. Выходит, что пропоротый бок за такие воспоминания — невеликая цена.

— А Блюмкин — он кто? — не удержался от очередного вопроса Ровнин.

— Жил такой человек, — ушла от ответа тетя Паша, — когда-то давно. Сначала жил, потом перестал. Я тебя чего позвала-то: Аркадий сказал, что у тебя время выдалось свободное, велел старыми делами снабдить, из тех, что попроще и попонятнее. Потому берем ноги в руки и идем за мной в архив.

Архив находился на первом этаже, в совсем неприметной комнатушке за «дежуркой», если не знать, что он там есть — ввек не найдешь. Павла Никитична, как только внутрь зашла, так сразу начала копаться на полках, до отказа забитых пыльными папками, некоторые из которых от возраста даже свой первоначальный цвет утратили, отбирать некоторые из них и совать в руки Ровнину.

— Это сколько же лет тут материалы копились? — поинтересовался у нее юноша, озираясь. — Триста? Четыреста?

— Меньше двухсот, — ответила уборщица, передавая ему еще одну папку. — Когда в 1812 году Москву подпалили, чтобы Наполеона обратно во Францию спровадить, прежний архив с ней сгорел.

— Жалко как, — искренне опечалился Ровнин.

— Не то слово, — согласилась с ним Павла Никитична. — Одна из самых больших бед за всю историю отдела. Отчеты, записки, заметки почти за двести лет прахом пошли. И архив Брюса тоже, что потеря не только для нас, но и для российской истории в целом. Отдел ведь его детище, именно сюда он отправил перед смертью на хранение большую часть своих документов.

Олегу очень хотелось спросить у нее, кто такой этот самый Брюс, но он не стал. Хотя фамилия ему показалась знакомой, где-то он ее слышал. То ли на уроках истории, то ли еще где.