Ведунские хлопоты (СИ) - Билик Дмитрий Александрович

Беда заключалась в том, что имелось и в-четвертых. Я не сразу обратил взгляд на еще одного рубежника. Я их столько повидал, что кощеем больше, кощеем меньше — тоже мне событие. К тому же, стоял он спиной, ведя диалог с Великим Князем и глядя в окно.

Вот только когда появились мы, разговор внезапно прекратился, и пожилой мужчина повернулся. Повернулся и улыбнулся. А вот мне было совсем не до смеха. Потому что в нем я узнал того самого «пенса», который хотел убить меня в пещере крона.

1. В особняке Брусницыных используется кессонированный лепной потолок, окрашенный под дерево. Кессон — углубление квадратной, прямоугольной или иной другой формы на поверхности свода, купола, плафона или на внутренней поверхности арки. Самый известный пример кессона — «Храм всех богов» (он же Пантеон) в Риме. Главный герой почему-то всего этого не знает (прим. автора).

Эпилог

Уезжал Тимофей Валентинович Трепов из Твери с тяжелым сердцем. Во-первых, потому что не был до конца уверен в успешности собственного замысла. Во-вторых, имелись дела, пусть и не неотложные, но требующие именно его вмешательства здесь, в родном городе. В-третьих… у этого в-третьих было имя.

Как и планировал, Дед пригласил в Созвездие на место Шуйского князя Высоковского. Тот совсем юнец по-рубежным меркам. Стыдно ли признаться, сорок восемь годков ему. А хист всего несколько лет назад получил, когда отца, Николая Красного, в какой-то сомнительной заварушке на границе тяжело ранили. И это еще повезло, едва за сынком поспели, да все равно Николай мучался, пока Ромка до него добирался.

И теперь вот Высоковский, ведун о восьми рубцах, стал частью Созвездия. Правда, на благо ему это не пошло. Он и раньше был парень глуповатый, да еще родившийся с серебрянной ложкой во рту. В естественной среде, ежели не дай бог с отцом и матерью что случается, такие редко чего добиваются. А теперь Высоковский и вовсе возгордился. Еще бы — вон кто на него внимание обратил.

Ходит он, на вид самый обычный мужчина средних лет, смотрит на прочих — и чужан, и рубежников презрительно. Себе по облику он ни года не убрал, в каком возрасте хист принял, на тот и выглядел. Хотел казаться старше, чем есть на самом деле.

Да полбеды было бы, если бы просто ходил, да гордыней мерился. Так недотепа решил, что ему теперь все дозволено. На прошлой неделе двух чужан молодых возле особняка убил, потому что они на него плохо посмотрели. Третьего дня машину на оживленной дороге опрокинул — там опять же, внутри авто все наглухо. А когда Дед домой к Роме поговорить пришел, выяснилось, что у него не фамильный особняк, а целая пыточная.

Понимал Тимофей Валентинович, чего Высоковский добивается. Не зря отца его Красным прозвали. И дед, и прадед таким же прозвищем обладали. Хист у Высоковских был старый, суровый. И рос, когда его обладатель мучил человека. Чем хуже страдания людские, тем промысел скорее возвышается. А еще знал Трепов, что ранее хорошо пошумел на Руси этот род. Так хорошо, что даже затаиться пришлось, да фамилию сменить.

Дед подобной легкомысленности не одобрял. Речь не про жестокосердие или пытки чужан — да черт бы их побрал. Вон сколько развелось, при всем желании не перебьешь, как мыши плодятся. Дело в другом. Хочешь поскорее кощеем стать, так бери бездомных или шваль опустившуюся. Тех, кого не хватится никто.

Так нет же, Высоковский слыл эстетом. Больше всего нравилось ему издеваться над чужанами знатными или известными. Таким образом он свое самолюбие тешил. Мол, нет такого у князя, чего бы он получить не мог. Сколько денег уходило, чтобы хвосты после всего этого подчищать — даже страшно подумать.

Дед же сразу заявил, чтобы Роман пыл свой поумерил. Либо действовал так, дабы никто на него и внимания не обратил. Да посмотрел так, как только Трепов умел. Чтобы пробрало недотепу. И вроде бы тот понял, осознал, покаялся. Однако все равно беспокойно на душе у Деда было.

Старый он стал. Пусть и хистом старался пользоваться постоянно, чтобы тот не застаивался, да тело укреплял упражнениями чужанскими, да возраст свое берет. От него таблеток нет. Это первые две-три сотни лет кажется, что ты всегда будешь молодым. А потом ты начинаешь стареть, тщетно пытаясь за все мази волшебные, артефакты, а порой латая дыры хистом напрямую.

Больше всего хотелось Деду сесть в своем кабинете, посасывать молодое полусухое вино из Португалии или Испании (даже тут он старался к юности тянуться), да вспоминать веселенькие дни. Вместо того приходилось делать ровно обратное. Все время бежать, чтобы остаться на том же месте, что и раньше. Чтобы не утратить былых позиций. Да еще разобраться с захожим.

— Присматривай за Высоковским, на тебя вся надежда, — наказал он на прощание Старику.

Впрочем, то же самое в приватной беседе сказал и Агате, и Виктору. Но с теми проще, они относились к Роману пренебрежительно. Молокосос, да еще ведун — не ровня им.

— Может, остался бы? Стоит ли сейчас уезжать? Я вот с Хотеном почти договорился. Ты же знаешь, он не брезгует грязной работой.

— Ты вот вроде старый, Миша, а иногда такие глупости говоришь. И что будет, когда крон, да не простой, а состоящий на службе у воеводы Тверского, соседского рубежника убьет?

Старик прошамкал нечто невразумительное, однако ничего не ответил.

— Лучше навещу мальчишку. Лет десять уже его не видел, а тут и повод такой — Ольга Никитинская замуж выходит за Григория Режь-Ногу.

— Это из Тирлинских который? — уточнил Старик. — Молодой кощей.

— Да, все надеется к мальчишке поближе стать. В общем, съезжу, навещу. Не каждый день старшая сестра Великого Князя Новгородского под венец идет. А там, глядишь, может, и дело обстряпаю. Чужими руками жар загребу, чтобы самому не обжечься.

— Помогай тебе Господь, Тимофей Валентинович.

Обнялись старики, да на том и попрощались. Дед добрался до вокзала, сел на поезд, да отправился в Санкт-Петербург, где и должна была пройти церемония. Быстрее, конечно, дойти Изнанкой. Однако появление с той стороны кощея, да еще из другого княжества, всегда воспринималось с самым хмурым выражением лица у Охранки. А Дед не хотел привлекать лишнего внимания и вообще старался выглядеть в пристальных взглядах новгородцев «божьим одуванчиком».

Потому и поехал, как самый обычный чужанин, для удобства выкупив весь спальный вагон.

Великий Князь, даром что совсем мальчишка, отправил встретить старого приятеля отца целую делегацию, что Дед тоже отметил. Того же дня он увиделся со Святославом. За то время, пока Трепов его не видел, мальчишка превратился в молодого, полного сил кощея. Статью Никитинских бог не обидел, а хист доделал все прочее. Правда, поговорить толком не дали. Мальчишка сам позавчера прибыл в Санкт-Петербуг, потому занимался различного рода проверками и инспекциями, как и надлежит мудрому правителю.

Дед славился тем, что мог сходу определить важные и нужные качества в человеке. Конечно, у него хист другой, не как у воеводы Выборгского, которым буквально заткнули дыру на границу княжества, но прежде чутье Трепова его не подводило. Правда, мальчишку, то есть, уже Великого Князя Святослава Пятого, он раскусить не смог. Слышал прежде много: что тот любит все новинки чужанские, будто даже кое-что перенимает; что окружил себя и старыми вояками отца, и молодыми рубежниками; что, как егоза, на месте не может усидеть.

На деле все равно непонятно оказалось. Князь хоть и улыбчивый, светлоликий, а все время смотрит так, словно прямо сейчас промеж себя мысль какую имеет. Потому и не торопился Дед начать разговор о самом главном, присматривался. Трепов тем временем ходил по Питеру, навещал знакомцев, подносил подарки, улыбался и жаловался на старость. Даже к молодежи в именитых семьях присматривался — не для дела, а больше так, по привычке… Можно сказать, что жизнь здесь не сильно отличалось от его обычной.

Таким макаром дождался и свадьбы, где Трепову выделили неожиданно более почетное место, чем следовало. Смотрел Дед на молодоженов, улыбался, хлопал в ладоши и делал вид, что ему любо все происходящее — даже сил никаких нет. Будто бы век здесь сидел и радовался.