Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса III
Подумала: «Вот и я не усну. Буду лежать на кровати босая, в пальто, и смотреть в потолок. Такое времяпрепровождение, несомненно, подходит тонкой артистической натуре».
Рассмеялась. И, по сложившейся за годы одинокой жизни привычке, сказала вслух, обращаясь к потолку:
— Мне бы сейчас чайку горяченького. Сладкого, с лимончиком. Да где ж его взять? Нет в мире совершенства.
Однако совершенство в мире все-таки было. Потому что через минуту в номер тихонько постучали. Не успела ответить, а дверь уже распахнулась. На пороге стояла рыжая администраторша. Вовсе не заспанная, напротив, свежая, как роза. С подносом. На подносе — большой, чуть ли не литровый чайник, расписанный зелеными петухами и синими яблоками. А также чашка, ложка, сахарница, толстыми кусками нарезанный лимон.
Глазам своим не могла поверить. Чай! В номер! В полночь. Без всяких просьб. То есть по собственной инициативе. Немыслимо!
Вскочила с постели, оправляя пальто. Сказала:
— Боже мой. Спасибо. Вы меня спасаете. И балуете.
Спросила:
— Но как такое может быть? Я же не заказывала. Как вы догадались?
Поскольку рыжая помалкивала и только улыбалась, как Мона Лиза в соседских окнах, повторила:
— Но как?!
— Просто мы стараемся исполнять все желания гостей, — скромно сказала рыжая. И, подумав, добавила: — Но только высказанные вслух.
Не поверила своим ушам.
— То есть у вас во всех номерах подслушивающие устройства? Да бросьте! Даже если бы они были, вы бы просто не успели заварить чай.
— Нет-нет, что вы. — Рыжая почти испугалась. — Никаких устройств нет. Мы никого не подслушиваем. Просто…
Не дала ей договорить, махнула рукой:
— Да понятно, понятно же, что не подслушиваете. Но какое гениальное совпадение! Возможно, вообще лучшее в моей жизни.
Хотела еще спросить: «А может быть, выпьете со мной чаю?» — но почему-то постеснялась. Подумала: «Это я в отпуске, а человек на работе. Для меня дружеское чаепитие, а для нее — обслуживание клиента. Пусть отдыхает спокойно».
И только когда за рыжей закрылась дверь, подумала: «Ай, все-таки надо, надо было ей предложить!»
Но догонять не стала.
Чай выдула весь, до капли. С лимоном и сахаром, чего уже много лет себе не позволяла. А потом уснула и спала, как младенец, — не до девяти, не до десяти даже, а до одиннадцати. И поутру чувствовала себя так, словно родилась заново. И впереди теперь снова целая жизнь, настолько прекрасная, что впору огласить коридоры пронзительными младенческими воплями — просто от полноты чувств.
Спустилась вниз, счастливая и немного виноватая, как все заспавшиеся люди, с детства приученные думать, будто долгий утренний сон — порок, предаваться которому следует втайне от окружающих. Сказала рыжей, засевшей за стойкой администратора со стопкой каких-то бумаг:
— Завтрак я уже, понятно, проспала. Но может быть, еще можно получить чашечку кофе?
— У нас невозможно проспать завтрак, — улыбнулась рыжая. — Потому что его подают, когда гость проснулся. А не когда это удобно нам самим. Ну и кофе, конечно, тоже. Сколько пожелаете.
Тихонько вздохнула, не веря своему счастью:
— Господи, в каких только гостиницах я не останавливалась. Включая надутые буржуйские отели. Но такое слышу впервые. Вы — лучшие в мире.
— Спасибо. — Рыжая была смущена и ужасно довольна. — Мы просто очень стараемся, — простодушно добавила она.
— А я так до сих пор и не спросила, как вас зовут. Простите. Я часто упускаю, что у всякого человека непременно есть имя и его следует знать. И сама вечно забываю представиться. Со стороны это, вероятно, выглядит очень невежливо.
— Нет, что вы, — улыбнулась рыжая. — Имя — это совершенно неважно. Меня зовут Лина. И мне кажется, это вообще ничего не меняет.
— Ничего. Зато оно вам идет.
Усадила в столовой у окна, за которым сияло почти майское солнце. Принесла горячий омлет, положила хлеб в тостер. Спросила:
— Вам кофе прямо сейчас?
Кивнула:
— Да, если можно.
И, сделав первый, самый горький, самый вожделенный глоток, призналась:
— Локти вчера кусала, что постеснялась предложить вам чашку чаю. Может быть, хоть кофе вместе попьем? А то вы работаете, я ем. Теоретически так и должно быть, но все равно как-то неуютно.
— С удовольствием, — легко согласилась рыжая. Взяла себе чашку, села рядом. Спросила: — Вам вчера поговорить хотелось? В следующий раз не стесняйтесь. Поговорить я люблю. А ложусь очень поздно.
— А встаете очень рано.
— Когда как. День на день не приходится. И потом, почти всегда можно вздремнуть после обеда. В это время уже никаких дел.
Почти не слушала. Думала о своем. И сама не заметила, как заговорила вслух:
— Сейчас мы с вами находимся в очень интересной точке. Мизансцена допускает любой диалог. Абсолютно любой, вы только подумайте. Руки наши, таким образом, развязаны. И одновременно связаны — общепринятыми условностями, помноженными на индивидуальные представления о том, как следует себя вести, нашим темпераментом и сиюминутным настроением — оно, возможно, вообще самый важный фактор. Но некоторый выбор у нас есть. Можно завести светскую беседу о погоде; впрочем, сегодня она того вполне заслуживает — хороша, чертовка! Можно расспрашивать друг друга — вы меня о Москве и моей работе, я вас — легко ли содержать гостиницу в не самом популярном среди туристов городе Восточной Европы. Еще я могу предаться сентиментальным воспоминаниям, и тогда вам предстоит выслушать длинную-длинную историю моей дружбы с Расой, нашей общей юности, и как я каждый год собиралась приехать летом к ней в гости, то есть сюда, в Вильнюс, но так и не сложилось; один раз я даже от поезда отстала в Смоленске и тогда решила: ну все, точно, не судьба. Не нужно мне в Вильнюс. И больше не пыталась — до позавчерашнего дня. Но слушайте, как же я рада, что все-таки доехала! И кстати, вот нам еще одна возможная тема для светской беседы: я могу взахлеб рассказывать, как мне тут понравилось, а вы — слушать и любезно кивать, куда деваться. Выслушивать восторженных туристов — важная часть вашей работы, это я понимаю и от души вам сочувствую. Впрочем, вместо восхищенного лепета я могу выступить в жанре недоуменного сетования. Буду, скорбно цедя кофе, жаловаться на нашу с Расой вчерашнюю встречу. Рассказывать, какая она стала старая и скучная. И я, следовательно, тоже, мало ли что мне самой кажется. Но это совсем уж неинтересно, поэтому Расу вычеркиваем. Будем считать, я ее просто выдумала, как повод махнуть на выходные в Вильнюс. Я сама уже почти в это верю.
Отхлебнула кофе и решительно заключила:
— Но самое замечательное, что мы можем вычеркнуть не только бедную, ни в чем, в сущности, не повинную Расу, которая гуляет сейчас в парке с внучкой и не знает, что вероломная московская гостья внесла ее в черный список вымышленных друзей. А вообще все традиционные темы банальных диалогов разом — чего мелочиться? И просто говорить что взбредет в голову. Только о том, что волнует вот прямо сейчас. Не церемонясь и не стараясь подладиться под собеседника. Не опасаясь быть неправильно понятой, оконфузиться, не понравиться — вообще ничего не опасаясь. Какой вариант выбрали бы вы?
— Это неважно, — улыбнулась рыжая. — Потому что вы-то определенно выбрали последний. И так энергично взялись его реализовывать, что пути назад уже нет.
Улыбнулась.
— Просто так интереснее. Всякий раз, когда спрашиваю себя, чего хочу на самом деле, честный ответ один: хорошего спектакля. И чтобы ставила его не я сама, а кто-нибудь другой, желательно неизвестный мне режиссер, загадочный и непредсказуемый гений, великий мастер сбивать всех с толку. Потому что в последнее время мне все чаще хочется чего-нибудь совершенно невозможного. И даже откровенно абсурдного. Кажется, я просто устала все всегда лучше всех понимать. И вот прямо сейчас я хочу, чтобы посреди этого моего дурацкого монолога… ну, например, открылась дверь и в холл вошла синяя лошадь в шляпе, украшенной искусственными фруктами, остановилась возле стойки администратора, взяла ключ и отправилась по лестнице в номер, а мы…
Еще говорила и говорила бы, вдохновленная доброжелательным вниманием слушательницы, но тут хлопнула входная дверь.
— Погодите минуточку, — сказала Лина. — Сейчас вернусь, только ключ отдам.
Кивнула, отвернулась к окну. Стала ждать. Сидела с полным ртом прекрасных фраз, идеально подходящих для внезапно прервавшейся беседы, ни дать ни взять хомяк, набивший зерном защечные мешки. Заготовленные слова не желали спокойно ждать своего часа, бурно множились, менялись местами и прирастали смыслами. Минуту спустя поняла, что лопнет, если не закончит хотя бы дурацкую реплику про лошадь в шляпе — немедленно! Встала и вышла в холл.
Вернее, собиралась выйти, но застыла на пороге, уставившись на меланхоличную лошадь цвета майского неба, неторопливо шествующую к лестнице с большим медным ключом в зубах. Соломенная шляпа, украшенная бумажными яблоками и тряпичным виноградом, съехала на одно ухо, откуда должна была бы по идее свалиться на пол, но каким-то чудом удерживалась на этом последнем рубеже.
