Пока ты видишь меня - Хен Джу Пак

Мимолетное раздражение быстро рассеялось, как только мы увидели хрустящую курочку. Похоже, я очень по ней изголодался за все то время, что ел один только кимбап. Мы впились в сочную курятину, не говоря друг другу ни слова. Только тогда, когда я доел полторы тушки, тишину нарушил звук открывающейся крышки от кока-колы.

– А стаканы здесь есть?

Пока Чхоль оглядывался вокруг с пластиковой бутылкой в руках, Хан подошел к шкафу и выудил оттуда три бокала для вина. Чхоль, наливая в них колу, шутливо усмехнулся:

– Я впервые пью из бокала для вина!

Когда Хан увидел, с какой гордостью продекламировал это Чхоль, на его лице возникло смущенное выражение, как у меня тогда, на станции метро.

– Не кажется ли вам, что в наши дни в мире живых как-то беспокойно?

– Верно, беспокойно, – четко произнес я, делая глоток колы и глядя прямо на Чхоля. Имея в виду, что беспокойно тут именно из-за него. Но он только кивнул с серьезным лицом:

– Так и есть. Чувство, будто что-то должно произойти.

Хан, жуя куриную грудку, прищурился:

– В последнее время уж больно часто кричит ворон. Это определенно не к добру.

– Все не так зловеще, как раньше. Помнишь, что было во время войны? [15]

– Эх, не началось бы такого снова. Тогда мы были жутко заняты.

Чхоль вздрогнул, показывая, как ему тогда это надоело, и выпил колу залпом. Вряд ли будет война. Если бы виднелись хоть какие-то ее признаки, в Мёнбуджоне провели бы большую внутреннюю реорганизацию. Перегруппировка жнецов, отправленных в заграничные филиалы, укрепление контактной сети на случай чрезвычайных ситуаций для тех, кто работает на Корейском полуострове. Жнецов из отдела возвращения душ (отдел, который направляет души во время ритуальных обрядов и следит за их благополучным возвращением) на время перевели бы для работы в местных филиалах, типа наших. В таком случае и мы втроем, разбросанные по стране, собрались бы вместе, как сейчас, чтобы вести другую войну.

Мы сидели с растерянными лицами и молча ели курицу, запивая ее колой. Казалось, что-то произойдет, пусть это будет и не война. Потому что ситуации, когда мы все трое чувствовали беспокойство, происходили крайне редко. Как только я убрал руки от курицы, как будто у меня пропал аппетит, Чхоль совершенно естественным образом пододвинул ее к себе, не забыв и о маринованной редьке.

– Хён, вы не получали никакой информации?

– Я тоже ничего не знаю. Я не бываю в Мёнбуджоне, кроме как по делам, поэтому и времени что-то услышать не было.

– Ангел из вашего района ничего не говорил? Вы ведь вроде близки с ним?

– Мы только здороваемся. Чхоль, а у тебя?

– Если бы я что-нибудь услышал, разве сидел бы молча? Сам ничего не знаю, вот и спрашиваю. А не происходило ничего особенного?

Хан на мгновение задумался и сказал, что ничего такого не было, но я начал колебаться. Потому что внезапно мне вспомнился парень, которого я встретил в святилище Чонмё. Чхоль округлил глаза, словно спрашивая: «У тебя что-то случилось?»

Я щелкнул языком и небрежно заговорил:

– Как-то раз я не дал одному парню совершить самоубийство, но сегодня мы с ним случайно столкнулись. И он меня видел.

– Как? Ему что, недолго жить осталось?

– Его жизненный путь пройден не полностью. Похоже, ему снова захотелось умереть.

– Такие люди часто встречаются. Поэтому я не вмешиваюсь в дела, связанные с самоубийством.

– Ты все еще так себя ведешь? Совсем в тебе никакого сострадания! Можно и помочь, если проходишь мимо.

– И что, если помочь? Они сами не осознают своих возможностей и в итоге кончают с собой, приближая к себе врата в потусторонний мир, которые еще даже не открылись полностью. Они совершенно не подозревают, что так попадают в круговорот повторяющейся боли, которая и за смерть-то не признается.

– Так разве мы не поэтому им помогаем?

– Я не настолько любезен. И добродушием не отличаюсь.

Хан резко закончил и поднялся, сказав, что ему нужно вымыть руки. Когда он направился в ванную, Чхоль с яростью ткнул в него пальцем. И почему он, даже прожив столько времени, ведет себя все так же по-детски?

– Хён, хочешь, я помогу?

– Что? Если ты про курицу, ты и без того ее ешь.

– Я не о курице, а о том пацане, который тебя видит. Я помогу.

– И как же?

– Ну можно же что-то сделать, совет, например, дать? Что он вообще за человек?

Что за человек? Я посмотрел на колу, из которой медленно выходили пузырьки. Так она становится лучше. Кола, которая уже немного выдохлась, была слаще и не так сильно щипала, как та, которую только что открыли. Короткий миг, когда пузырьков еще достаточно, чтобы было приятно пить. Я сделал несколько глотков напитка, плескавшегося в моем бокале.

– Обычный.

– Вот как?

– Именно. Просто один из людей, проходящих через обычные страдания.

– А страдания могут быть обычными?

Вслед за ухмыляющимся Чхолем я тоже слегка улыбнулся. Когда я поставил на стол пустой бокал, Хан уже как раз выходил из ванной.

Глядя на его недовольное лицо, я прошептал:

– Для нас-то это повседневность.

Для жнецов страдания – это часть повседневности. Это не значит, что они сами испытывают боль, для них это скорее часть «работы», пронизывающая всю обычную жизнь. Потому что смерть зачастую сопровождается страданиями. В то же время через смерть люди достигают свободы иного уровня. Это подобно боли, которую люди испытывают при рождении, так они переходят в новый мир.

– Иди в ту сторону.

Когда я указал на черные и мрачные, но величественные врата, молодой человек растерянно повернул голову.

[Сильно пахнет бензином. И в ушах звенит.]

Тон мужчины в костюме был таким же безучастным, как его пустое выражение лица.

– Теперь все кончено.

Услышав мой мягкий, но странно звучный голос, мужчина моргнул. Его взгляд упал на тело, лежащее у его ног. Жертва автокатастрофы с кровотечением из головы. А машина была изуродована до такой степени, что больше напоминала груду металла, а еще, как он и сказал, вокруг сильно пахло бензином. Осколки стекла были рассыпаны по земле, как порошок. Мужчина, не осознавая, что это он умер, продолжал бормотать:

[Я ехал на встречу…]

С этими словами он посмотрел на свое бездыханное тело. Он наклонил голову, словно громкий шум вокруг, многочисленные взгляды и вой сирен, бивший по ушам, совсем его не интересовали.

[Странно, но мне совсем не грустно.]

Ощущения, эмоции и воспоминания мира живых уже стали для него чем-то чужим. Хотя раньше он их испытывал, сейчас встал на шаг позади и просто наблюдал. Когда он через врата войдет в мир мертвых, он увидит великий смысл жизни, за которым гонялся все это время.

– Иди.

Медленный жест рукой – и врата тихо открылись. За ними не было видно ничего, кроме черных остаточных изображений.

[Что это за место?]

Спросил он, а на его лице отразилось то ли понимание, то ли непонимание. Иногда встречаются такие души. Даже зная, куда они направляются, задают вопросы по привычке, приобретенной в мире живых. Для них, покинувших тела сущностей, воспоминания и знания не имеют значения. Они осознают все вокруг интуитивно.

– Там будет твой хваран [16].

Хваран. Прежде чем попасть в Мёнбуджон, душа смотрит на свою жизнь через изображение, которое появляется в форме картины или книги. Она встречается с громадной историей, в которой следы жизни, казалось бы, разбитые на части, как пазл, на самом деле связаны в единое произведение искусства. Души, проходящие через этот процесс, смиренно все принимают. Будь то воздаяние или карма, для души это не страдание, а драгоценное осознание.

Мужчина, обратившись в сущность, которую люди из мира живых не могли увидеть, стоял перед вратами. Затем он вошел в них за один шаг, словно у него не оставалось никаких сожалений. Тьма поглотила его, а врата закрылись так же тихо, как и открылись.