Слеза Рода (СИ) - Васильев Андрей Александрович

Когда я вернулся в роскошную квартиру оборотистой бабушки, меня там уже ожидали два пожилых джентльмена, благообразных, в костюмах, пошитых в том веке, но при этом сильно непростых, судя по бриллиантам в галстучных булавках и запонках и карманным часам фирм, которые завоевали себе имя на рынке тогда, когда моего прадеда на свете не было. Думаю, с ними охотно пообщался бы мой наниматель, есть у этих дедков нечто общее со Шлюндтом. Некая аура значимости, что ли.

— Мое почтение, господа. — Я приложил руку ко лбу, после несколько раз крутанул ее в воздухе, при этом обозначив подобие поклона, затем открыл тубус, принесенный с собой, достал из него картину и, развернув ее, положил на черный массивный дубовый стол. — Вот обещанное. Созерцайте.

Старички неспешно подошли, переглянулись, а после склонились над наброском. Хозяйка молча стояла в сторонке, сложив руки на груди, я же уселся на банкетку века эдак восемнадцатого, обитую тканью, на которой амуры пуляли стрелами в красавицу, изображающую менуэтное па.

— Любопытно, — пробормотал один из них через пару минут, вставил в глаз какую-то хрень вроде той, которой пользовался Петюня, и чуть не носом ткнулся в творчество Караваджо. — И удивительно.

— Хм, — поддержал его второй и поскреб пальцем уголок холста. — Обрати внимание, Венечка, не следы ли это угля? Если да, то, выходит, замусоленная версия о том, что «Медуз» было не две, а больше…

— Мишенька, я всего лишь человек, причем немолодой, мне не под силу сделать спектральный анализ здесь и сейчас, — ответил ему приятель. — Но, если вспомнить первый вариант девяносто восьмого года, когда Караваджо изменил себе и использовал уголь… Очень любопытно.

Они шаманили еще минут двадцать, заставив меня то и дело поглядывать на часы, после же Венечка повернулся к хозяйке дома.

— Аннушка, если это и подделка, то такая, обладать которой вполне почетно. Но сразу скажу — без более детальной экспертизы не обойтись.

— Сколько времени нужно на то, чтобы ее сделать? — поинтересовался я.

— Неделю-две, — ответил Мишенька. — Может, дольше.

Хитрят, старые. За неделю-две как раз можно слепить пристойную копию, которой не зазорно будет обладать уже мне, посланному куда подальше с комментарием «подделка».

— День, — холодно констатировал я. — Максимум. Если нет — то нет. Часы мне нужны, но сейчас, а не через пару недель. Анна Христофоровна, завтра после обеда заскочу за ответом. Да — да, нет — нет. Все, я побежал, по времени у меня швах.

— Вы вот так просто нам ее оставите? — изумился Венечка, показав на картину. — Без расписки, без залога?

— Да. Дело в том, что я отношусь к тем людям, которые никогда ничего не усложняют, но при этом всегда забирают свое. Всегда, даже тогда, когда его не хотят возвращать очень и очень серьезные люди. Так что завтра я получу либо часы, либо Караваджо. А если нет, то станем играть в веселую игру «попробуй отними». Поверьте, это не угрозы и не просто слова, так оно и есть на самом деле. Потому — до завтра!

Если попробуют крутить, сам даже заморачиваться не стану. И некогда, и незачем. Уговорю Модеста, он эту старую хитрюгу навестит, растолкует ей, что к чему. Мой сосед мастер на такие дела. Или Ореста попрошу морок сотворить, да пожутче. Тоже весьма эффективное средство. Всегда срабатывает.

Но не думаю, что до такого дойдет. Да, у этой троицы наверняка есть и свои ресурсы, и некие покровители, я такие вещи всегда чую. Но тут им проще согласиться, чем воевать. Да и цена более чем справедливая.

Вот только в результате всей этой возни опоздал на встречу со Славой, который теперь обоснованную претензию высказывает.

— И главное — можно подумать, мне одному это нужно, — закончил напарник свою обличительную речь, открыл бардачок и протянул мне довольно толстую пачку пятитысячных купюр, затянутую оранжевой, в тон банкнотам, резинкой. — На, держи, вымогатель!

— Вымогатель — это если ни за что денежки требуешь, — я принял пачку и большим пальцем провел по одному ее краю, не без удовольствия услышав приятный треск, — а я отчитаться за траты могу. Ну, разве что без подтверждающих документов. Не выписывает колдовская братия товарных чеков.

При нашем последнем разговоре, в самом его финале, я сообщил Баженову, что хотел бы получить некоторую сумму, которая возместит мне накладные расходы, понесенные в процессе поисков Аркашки. Тот изрядно удивился, что я обращаюсь к нему с такой просьбой, но я сразу же пояснил: кто эмиссар Шлюндта, тот и платит. Был Стрелецкий — рассчитывался он. Теперь его сменил Слава — значит, будь любезен, выдай средства. При заключении договора с Карлом Августовичем было сказано что? Все дополнительные расходы на его стороне.

Правды ради, та сумма, которую я еще в Черногории получил, так и лежит почти нетронутая в сейфе, но о чем Шлюндт не знает, то ему не повредит. Ну и потом, если есть возможность срезать с клиента чуть больше шерсти, чем предполагалось, не навредив при этом никому, так чего бы это не сделать? Плюс часть этой пачки уйдет Оресту. Паушши мертв, но с ним-то ничего не случилось, а, значит, расплатиться я обязан. Плюс за мной еще и должок останется в виде нескольких поездок в качестве сопровождающего. И если их не оплатит Троицкий, то пусть это сделает Карл Августович.

Радости никакой Слава, ясное дело, от моих обоснований не испытал, но деньги все же привез. И не удивлюсь, если после согласования этого вопроса со Шлюндтом, который сказал что-то вроде «не бубни и выдай». Тем более что наличные как раз его стиль.

— А где наша Ануш, где этот цветок граната, выросший на корявом вурдалачьем древе? — осведомился я, убирая купюры во внутренний карман куртки.

— В багажнике лежит, — пояснил Баженов. — Не в салон же ее сажать?

— И мне здесь неудобно! — донесся до меня голос мертвячки. — Он меня связал. И веревка сильно жжется!

— Понятное дело, — хмыкнул Слава. — Ты нежить, а она с серебряным плетением внутри. Убить не убьет, но дискомфорт гарантирован.

— Суров ты, боярин, — уважительно заметил я.

— Но справедлив. Нечего было пробовать меня покусать вчера. В лифте набросилась, понимаешь!

— Ну, может, и не покусать, — усмехнулся я. — Может, целоваться лезла? Ты мужчина видный, брутальный, а я ее тогда маленько подзавел на детской площадке. Вот она и надумала с тобой пошалить. Девка молодая, горячая, решила узнать — если ли в загробной страсти какие-то свои плюсы?

— Полагаешь? — заинтересовался напарник. — Хм. С этой точки зрения я на данную проблему не смотрел. Ну да, она ко мне с лаской, а я ее по сусалам.

— Вы оба идиоты и извращенцы! — выкрикнула Ануш, а после добавила что-то на армянском.

— Извращенцы — да. Но идиоты? — возмутился Баженов. — Ты давай на нас не наговаривай. И вообще — хорош лясы точить. Пошли уже!

Мы достали Ануш, замурзанную и со связанными руками, из багажника, причем она в какой-то момент начала извиваться, как видно решив, что это я ее специально за задницу схватил.

— Не дергайся, — велел ей Слава. — Кому ты нужна, дохлятина? Шутим мы. Шутим.

— Мизогинисты, — прошипела вурдалачка и попыталась в меня плюнуть, правда, промахнулась. — Ненавижу!

— Если нежить подалась в феминистки, самое время уходить в монастырь, — констатировал мой напарник. — Нет, Макс, вот куда мир катится?

— Без понятия. Я так глубоко не копаю, нет у меня ни времени на это, ни желания. Ну и потом — мир велик, я мал, мне его не изменить.

— Пораженческая точка зрения, — осудил мои слова Слава. — Иногда соломинка спину верблюду ломает. Ладно, потом пофилософствуем, когда все кончится, где-нибудь в баре, за кружкой светлого нефильтрованного. Был на Остоженке один неплохой кабачок, если не закрылся, в него завалимся. Так, молодая-неживая, но красивая, слушай меня. Если чего не то выкинешь, сдохнешь первой. Мы так и так уйдем, а ты исчезнешь навсегда. Постановка вопроса ясна?

— Да, — выдавила из себя Ануш. — Но ты же меня отпустишь? Потом?