Мария Артемьева - Темная сторона Петербурга
— Где ты тут «Н» увидал? Я две палки вижу какие-то… Не пойми что.
— Так… потрескалось дерево-то! — возмутился «синяк». Нижняя губа его затряслась. — Старинная вещь.
— Ага! — Ветлугин растянул на лице обидную ухмылку. Достал из кармана деньги и пошуршал мятыми десятками перед носом продавца. — Вот, тридцатку даю. Бери, пока дают. А то догонят и еще дадут.
«Синяк» глянул на деньги, посмотрел по сторонам — людей вокруг бродило много, но все они равнодушно проходили мимо: испитой продавец с невзрачным «зеркалом императора» был для них не более чем пустое место. «Синяк» глотнул, шевельнув сизым кадыком, и протянул руку:
— Ладно, давай!
— Не украл хоть? — спросил Пашка Ветлугин, выпуская из рук десятки. — Нет?
— Хотел бы красть — украл бы покраше, — проворчал мужик. Выхватил деньги и стремительно ретировался.
Пашка хохотнул, глядя в его удаляющуюся спину.
Итак, день прожит не зря: покупка удалась. Впереди — грандиозная сделка. Сколько получится с нее слупить?
— Свет мой, зеркальце, скажи… За сколько мы тебя Эльдару сдадим?
Торжествуя, Пашка нагнулся, взял в руки свое приобретение — зеркало оказалось тяжелее, чем можно было подумать, глядя со стороны, — и заглянул в мерцающую серебристую глубину. Чешуйки осыпавшейся амальгамы темными крапинками испещряли стекло. Веселое Пашкино лицо в отражении казалось изрытым оспой. Пока Ветлугин разглядывал себя, внутри зеркала что-то шевельнулось.
* * *— Алло? Эльдар Зиновьевич? Алло! Это Павел. У меня для вас интересный предмет…
— Что именно?
— Зеркало. Кабинетный формат. Франция, конец восемна…
— Да, понял. Очень хорошо. У меня через час самолет в Новосибирск…
«Уезжает? Вот невезуха-то!» Пашка чуть не швырнул трубку об стену.
— На нем вензель Наполеона!
— Я бы с радостью посмотрел, но…
— Ладно, Эльдар Зиновьич! Ради вас придержу.
— Да нет, так уж специально не надо. Но если что…
«Вот же хитрая сволочь — в своем репертуаре: ни да, ни нет. Чтоб тебе…»
— Удачного полета, Эльдар Зиновьич!
— До связи.
В бешенстве Пашка брякнул трубку на базу так, что та слетела с полочки и повисла на тоненьком проводке, едва не оборвав его к чертям.
Да, не повезло. Придется ждать, а значит, и цену хорошую выторговать не получится: товар, который ждет, — плохой товар. Что-что, а торговаться Эльдарчик умеет.
Что ж, жаль. Пашка полистал истрепанную записную книжку, прозвонил еще несколько номеров. Заинтересовался зеркалом только один из его постоянных клиентов: художник Сопрунов. Но он теперь и сам сидел на мели — за предыдущий заказ денежки уже промотал, а за новый еще не получил.
Надо же, как не повезло! Из всех Пашкиных клиентов именно Эльдар Зиновьевич больше всех любил западный антиквариат, а Наполеоном в особенности интересовался, это была его любимая тема. За Наполеона он отвалил бы, не скупясь…
Хотя, конечно, кто его знает — Наполеон или не на поле он?
Пашка усмехнулся и кинул записную книжку в ящик стола. Ладно уж! Чего там париться? Придется подождать с продажей. Зеркало постоит, черт с ним. Не помешает.
Пашка протер зеркало от грязи и водрузил его на тумбочку в прихожей, прислонив к стене и уперев краем в окоем тумбочки.
Зеркало в резной оправе как-то сразу обогатило непрезентабельный вид прихожки: расширило пространство, одновременно сделав его более загадочным.
В тусклом стекле отражался тесноватый коридорчик, ведущий в кухню, — точно такой же, как настоящий, но таинственный, серебристо мерцающий, словно его осыпали сказочной пыльцой с крыльев феи.
И пространство, в которое уводил коридор в зеркале, казалось темнее и глубже настоящего.
* * *Любой взрослый человек испытывал временами странное наваждение: сосредоточившись на собственных мыслях, проходишь мимо зеркала и вдруг пугаешься, заметив краем глаза какое-то движение рядом.
Потом, конечно, смешно: испугался собственного отражения! Но это случается снова и снова, особенно в полутьме, в серый час «между волком и собакой». Открывая в доме другое измерение и новое пространство, зеркало как будто предоставляет его некой альтернативной жизни.
* * *Ночью Пашка проснулся в липком поту. Ему показалось, что в комнате слишком душно. Ветлугин встал, открыл форточку и вышел в кухню попить воды. Свет он не зажигал.
Проходя коридором, почувствовал холодное дуновение от входной двери, будто ее сквозняком приоткрыло. Повернул голову… И увидел в зеркале чью-то тень.
Человек стоял прямо, развернув плечи параллельно раме зеркала, тогда как Пашка стоял к ней левым боком.
Но ведь в прихожей никого, кроме Пашки, не было.
Тесный коридорчик просто не мог вместить двоих человек одновременно, они бы касались друг друга. И если в зеркале не Пашка, то кто?..
Ветлугин примерз к тому месту, где стоял. Тысячи крошечных ледяных игл царапали вены, продираясь по резко сузившимся сосудам к сердцу; неутомимый биологический насос, с рождения день ото дня качающий кровь, испытал чудовищную перегрузку и едва не засбоил.
Едва дыша, Пашка отвернулся от зеркала и двинулся вперед шагами заводной механической куклы. Мгновение спустя он ускорился — и обнаружил себя тяжело дышащим на кухне. Рука инстинктивно дернулась к выключателю — но, включив, он тут же вырубил свет, зажмурив глаза.
Он опасался увидеть за своей беззащитной спиной ту же черную фигуру на фоне ночного окна.
Постоял, прислушиваясь, в темноте — сердце прыгало, в ушах колотилась разгоряченная адреналином кровь.
Сосчитав до двадцати, Пашка открыл глаза. И все-таки зажег свет.
Глянул сквозь ресницы — в окне, за плечами маленького съежившегося Пашки, стояла ночь, далекие огни горели на проспекте — и ровно ничего инфернального.
Отдышавшись, Ветлугин отвернул кран и, припав к нему ртом, обливаясь, жадно выпил холодной воды. Постоял, подумал.
— Идиот, — сказал сам себе вслух. — Достукался? Уже мерещится, как старой бабке. А ведь предупреждал тебя, дурака, Минздрав — не пей, не кури, не играй в преферанс со студиозами по ночам!
Звук собственного голоса, такой знакомый, сугубо материально сотрясающий воздух, — успокаивал.
Болтая разную чушь, Пашка прокрался в коридор и быстро зажег там свет. Ничего сверхъестественного в прихожей тоже не оказалось.
Стараясь не смотреть в зеркало, Пашка проскочил мимо него обратно в спальню, кинулся на кровать, зарылся в одеяло и, сосчитав до трех тысяч семьсот пятидесяти четырех овец, все-таки уснул.
Свет, зажженный им в кухне и прихожей, горел до самого утра.
* * *— Ну, ладно, — сказал себе Ветлугин на следующий день. — Рассмотрим все обстоятельства…
Умывшись и выпив кофе на кухне, с солнечными пятнами на цветастых финских обоях, Пашка и сам уже не понимал — чего он так испугался вчера. Зеркало? Тень? Чепуха! Игра воображения. Показалось.
Без особого пиетета он взял зеркало из прихожей и перенес его в спальню, уложил на застеленную кровать «лицом» вниз и принялся рассматривать тыльную сторону в поисках какого-нибудь клейма.
Деревянный задник и рама оказались настолько загрязнены и потерты, что невозможно было разглядеть подлинный цвет дерева и разобраться: береза это или дуб, липа или сандал, кедр или мореная елка?
Пашка вооружился лупой с четырехкратным увеличением и приступил к подробному осмотру, тщательно протерев зеркало тряпкой.
В правом нижнем углу рамы отыскался написанный чернилами четырехзначный инвентарный номер. Выходит, зеркало обреталось где-то на официальных началах: оно было кем-то учтено, внесено в реестр собственности какой-то организации. Или хранилось в большой частной коллекции, грамотно оформленной и ухоженной.
С одной стороны — это хорошо. У предмета есть история, можно подтвердить реальный статус. С другой — а вдруг зеркало все же украдено? Хм…
Пашка перевернул зеркало и, стараясь скользить глазом по отражению, как водомерка по воде, изучил раму спереди.
Замысловатый резной узор из листьев, цветов и виньеток местами был отколот, расщеплен и погрызен мышами.
В самом низу, в некрупном деревянном медальоне, просматривался какой-то герб. Из всего на нем изображенного более-менее сохранился только восьмиугольный крест, равноудаленные лучи которого сходились к прямоугольному щитку. Крест был слегка вдавлен, и на внутренних частях еще белели следы светлой эмали, которою, видимо, он был когда-то покрыт полностью. Никаких других красок и заметных элементов опознать не удалось — зеркало явно хранили в неподходящих условиях.
То, что владелец-«синяк» полагал императорским вензелем Наполеона I, было вырезано на сильно обтертом силуэте гербового щитка над крестом и, по мнению Пашки, больше напоминало две параллельно поставленные палки, нежели букву «Н». Цифра I читалась четко.
