Александр Светин - Anamnesis vitae. (История жизни).
Он улыбнулся: кажется, придумал! Даже и выжидать не придется, сейчас — самый удобный момент для того, чтобы нанести последний, завершающий удар. Оставаясь при этом в полной безопасности и недосягаемости для этих… людишек и пса.
Но сначала — надо заняться раной. С каждым алым фонтанчиком из Него уходили силы. А они еще ох как понадобятся!
Он вытащил из брюк ремень и, морщась от боли, перетянул импровизированным жгутом плечо. Рука тут же онемела, но зато кровь течь перестала. Он поразмыслил немного, отправился на кухню и сунул в топку печи конец кочерги. А сам уселся рядом, задумчиво наблюдая, как неторопливо краснеет ее металл.
Когда кочерга раскалилась добела, Он здоровой рукой вытащил ее. Помедлил секунду-другую, примериваясь, — и прижал раскаленное железо к ране на кисти…
Его собственный вопль перекрыл слабое шипение. Комната моментально наполнилась отвратительной вонью паленого мяса. Он выл, будто попавший в капкан волк, глаза ничего не видели сквозь мутную пелену слез, но рука упрямо вдавливала бело-оранжевый конец кочерги в рану.
Наконец, когда многострадальная кисть уже перестала ощущать боль, Он сунул кочергу обратно в печь и внимательно осмотрел руку. Удовлетворившись осмотром, кивнул и осторожно ослабил ремень на плече. Выждал несколько секунд — и снял его совсем.
Кровь не потекла. Он осторожно пошевелил обугленной кистью — хоть и больно, но пальцы двигаются. А кровь — остановилась!
Он довольно хмыкнул и встал. Немного кружилась голова от кровопотери и пережитой боли. Ну да это пустяки. Главное — сейчас Он сделает наконец то, к чему шел все это время. И уже никто — ни люди, ни звери — не смогут Ему помешать.
Он дошел до кровати, улегся и закрыл глаза. Потянулся другим взглядом, но не к тем, кого вознамерился убить, а совсем к другому месту…
1 октября 1987 года, 19.45, Кобельки
Терентий Иванович поудобнее улегся на древнем топчане, водрузил на нос очки и раскрыл книгу. Прочитал, как обычно, пару абзацев — и задремал.
Проснулся от приглушенного знакомого скрипа. Кряхтя, сел и прислушался: скрип не прекращался. Спросонок старик никак не мог сообразить, отчего этот звук так ему знаком. А когда наконец понял — похолодел.
В соседнем помещении скрипел, поворачиваясь, ворот. Тот самый, поднимающий створы дамбы!
Сторож выругался вполголоса, быстро натянул сапоги, схватил карабин и ринулся к двери с надписью «Не влезай — убьет!» И не поверил своим глазам: засов был задвинут и заперт на большой амбарный замок, который сам же Терентий Иванович и навесил, проводив внука.
Старик озадаченно потрогал замок рукой: самый настоящий — холодный и твердый. Так ведь кроме как через эту дверь, к воротам попасть невозможно! Ни окон, ни каких-либо других отверстий в помещении не было.
А скрип между тем продолжался! Только теперь к нему присоединился еще какой-то звук, поначалу неясный, но с каждой секундой нарастающий и грозный — рев освобожденной воды.
Чувствуя, как по спине стекает холодный пот, Терентий Иванович трясущимися руками вставил ключ в замок и повернул. С легким щелчком дужка замка отскочила. Старик вытащил ее из засова, отодвинул его и распахнул дверь.
В помещении было темно. Сторож привычно ткнул пальцем в выключатель: тускло вспыхнули лампы.
— Руки вверх! Отойди от ворота! — приказал старик, вскидывая карабин и целясь в спину склонившегося над чугунным колесом огромного человека в дождевике.
Тот неторопливо разогнулся и обернулся. Капюшон слетел с его головы.
— Ты?! — сторож растерянно опустил карабин. — Как ты сю…
Закончить вопрос старик не успел: незваный гость стремительно ринулся к нему и выбил из рук карабин. А самого Терентия Ивановича схватил поперек туловища, сделал вместе с ним несколько шагов — и швырнул старика прямо сквозь стекло в окно сторожки, под которым, в двадцати метрах внизу, торжествующе бурлила освобожденная вода…
1 октября 1987 года, 19.48, Кобельки
Милицейский «уазик» несся вдоль чахлой речушки, нетерпеливо подпрыгивая на кочках. Семен при каждом новом толчке кряхтел и хватался за нос.
— Болит? — сочувственно спросил я, не отрывая взгляда от темной дороги.
— Угу, — прогнусавил он. — Из носа в голову стреляет. И обратно.
— Ничего, сейчас приедем — обезболим, вправим и шину наложим, — подбодрил я его. — И снимок сделаем обязательно. Поглядим, что с головой.
— А чего ей сделается? — усмехнулся лейтенант. — Это ж кость!
Сзади вопросительно гавкнул Найт. Видимо, последнее слово вызвало у него гастрономический интерес.
— Да, кстати! — вспомнил Семен и обернулся к пассажирам, сидящим сзади. — Зара, я тебе хочу пару вопросов задать, пока едем. Ты как, можешь отвечать?
Цыганка кивнула:
— Да, могу. Я в порядке. Теперь — в порядке, — и прижала к себе спящего у нее на руках сына.
— Помнишь, ты рассказывала Палычу о вашем поверье? Ну, о том, что тот, кто соберет девять нерожденных душ, станет здоровым, бессмертным и тэ дэ?
— Помню, конечно! — удивилась Зара. — А что?
— Нам нужно, чтобы ты вспомнила, не рассказывала ли ты об этом еще кому-нибудь? И если рассказывала, то когда именно и кому? Это очень важно!
Цыганка задумалась на минуту. В машине повисла напряженная тишина.
— Да, было такое… Примерно три-четыре месяца назад. Я действительно рассказала о нашем поверье…
— Кому?!! — наши с Семеном голоса слились в один.
Найт недовольно зарычал и покачал головой.
Мол, чего орать-то так?
Зара испуганно съежилась на заднем сиденье, затравленно переводя взгляд с покореженного лица лейтенанта на мой затылок и обратно.
— Зара, ты не пугайся. Никто тебя ни в чем не обвиняет. Просто нам очень важно знать, кто еще знал о поверье, — спохватился Семен, попытавшись улыбнуться.
Получилось кривенько, но убедительно. Цыганка расслабилась.
— Да, я понимаю, — робко улыбнулась она.
— Так кому ты рассказала эту легенду?
И Зара назвала имя. Услышав его, мы оцепенели.
…— Твою мать! — первым пришел в себя Семен, забыв о присутствующих здесь дамах.
Я чувствовал себя препогано.
— Я должен был догадаться! Ведь все, все сходится! И время, и мотивация! На поверхности же все было, а я… — В сердцах я топнул по педали газа, от чего «воронок» подпрыгнул на очередной кочке гораздо выше, чем прежде.
Лейтенант тихо взвыл и схватился за нос. Я опомнился и сбавил скорость.
— Ты, Палыч, это брось! — строго сказал Семен. — Задним умом мы все крепки. Если уж на то пошло, я должен был с самого начала принять твою версию с легендой. Глядишь, и раньше бы все прояснилось!
— Ладно, чего уж теперь самобичеванием заниматься! — вздохнул я. — Что делать будем?
— Брать надо. Срочно! Прямо сейчас! — возбужденно заявил лейтенант.
— Отлично. А как? — приземлил его я.
— Просто — приезжать и брать. А при сопротивлении — пристрелить подонка. Не бессмертный же он, в самом деле!
— Видимо, нет, раз так стремился выполнить условия поверья. Там, если помнишь, одним из бонусов как раз и было бессмертие, — заметил я.
— Ну да, он же еще не собрал свою… коллекцию! — Семен передернул плечами. — Так что пока — смертный, гад! Поехали, Палыч! Дорогу я покажу.
— Ты кое о чем забыл! — одернул я лейтенанта.
— О чем?!
— С нами — женщины и ребенок. Хочешь ехать с ними?
— Ах, да… — Семен озадачился, но ненадолго. Повернулся назад и ободряюще улыбнулся притихшим женщинам. — Мы вас ненадолго оставим в надежном месте…
— Нет!
— Ни за что!
— Мы с вами!
Аля с Зарой перебивали друг друга, выражая свое горячее несогласие с предложением лейтенанта. Я, честно говоря, тоже засомневался:
— Семен, а «надежное место» — это где?
— Тихо все! — прикрикнул участковый.
В машине воцарилась тишина.
— Объясняю: сейчас мы поедем на дамбу. Там есть сторожка. Сторожем при дамбе — Терентий Иваныч, мировой старик. Он, кстати, вас и нашел тогда, Аля. У Иваныча есть оружие, и он знает, как им пользоваться. Найт останется с вами — думаю, это самый надежный фактор защиты, если верить тому, что вы мне рассказали о сегодняшней битве с маньяком, — лейтенант перевел дыхание. — Вот. Какие будут контраргументы?
Контраргументов не было. На пса и в самом деле можно было положиться. Вкупе с вооруженным стариком они представлялись не менее надежной защитой для Альки с Зарой, чем мы с Семеном.
— Мне кажется, план хороший. Что думаешь, Кошка?
Аля кивнула:
— Хороший. Пока мы с Найтом — маньяк к нам не сунется.
