Анна Шульгина - Отдел "ППП"
В следующий раз пришла в себя от негромкого разговора совсем рядом. Шептались двое, обоих я без проблем узнала: Алексей и моя мама. Странный тандем.
— … будет ещё продолжаться?
— Я не знаю. Твой сын сказал, что она приходила в себя, это хороший знак. Значит, организм постепенно справляется.
Кто-то заботливо поправил одеяло, надо сказать, зря — мне было и без того жарковато. То ли кондиционер в палате не предусмотрен, то ли меня опасались простудить, но духота стояла неимоверная, я аж взмокла. Но продолжала спокойно лежать, симулируя сон — если спрошу о состоянии здоровья напрямую, вряд ли скажут, чтобы не нервировать больную, а так есть шанс узнать правду.
— А как с её силой? — Леша сидел по другую сторону от меня, теперь различила это четко. Как и ощутила легкое поглаживание по пальцам.
— Нужно время, — тем не менее, сквозь неплотно сомкнутые ресницы смутно рассмотрела, как её руки плавно проходят вдоль моего тела, задержавшись чуть дольше на уровне груди. Не касаясь, ладони совершили неправильный круг и исчезли из поля зрения. — Аура не просто пострала, её изодрало на куски, до сих пор не понимаю, как она смогла выжить после такого. Так что про восстановление дара речь пока не идет, справиться бы с последствиями.
Они оба замолчали, а я крепко задумалась. Похоже, слиянием биополей не ограничилось, я как-то умудрилась «подключить» Юру к себе, стягивая его раны за счет собственных жизненных сил. А он ещё заикался когда-то о презрении к вампирам, сам же только за счет вытягивания чужой энергии и выжил. Тогда понятно, почему мне так хреново.
Но главное, мы оба живы, пусть и немного потрепаны.
Затягивать с «пробуждением» не стала, с каждой минутой риск выдать себя все возрастал, поэтому пришлось изобразить пару сонных гримас, подергивание рукой, а потом уже и открывать глаза.
К моему удивлению, мамы рядом не оказалось. То ли она исчезла, пока я размышляла, то ли и вовсе была галлюцинацией. Хотя за первую версию говорил едва ощутимый аромат её духов. Зато Алексей сидел возле кровати, прожигая таким взглядом, что захотелось снова потерять сознание.
— Привет, — слова мне давались чуть легче, чем при первом пробуждении, но голос оставался сиплым.
— С возвращением, — несколько секунд пристального внимания, а потом он наклонился, прижимаясь лбом к моему лбу. — Не смей больше так делать.
О чем именно он говорил, я не поняла, но на всякий случай согласилась:
— Хорошо.
Не знаю, как выглядела сама, но фраза «краше в гроб кладут» была про Лешу. Резко углубившиеся морщины на землистого цвета лице сделали его старше. И губы бледные до синевы.
Хоть укладывай на соседнюю койку. Кстати, где мы?
Этот вопрос я ему и задала. Наверное, спросила что-то не то, раз он нахмурился. Но все-таки ответил:
— Ведомственная больница. Здесь с пониманием относятся к нестандартным пациентам.
А, значит, стационар для оборотней. Даже не знала, что у нас такой есть.
— Когда меня выпишут? — спина затекла от долгого лежания, но когда попыталась встать, Алексей тут же прижал к кровати, слегка надавив на плечи. Зря, потому что понималась я не для демонстрации живучести, а по самой неотложной надобности.
— Когда мы решим, что уже можно. И встанешь тогда же.
— Встать мне надо сейчас, а насчет остального подумаем.
Видимо, он понял, какая необходимость меня посетила, потому что взгляд стал задумчивым, словно решал какую-то сложную задачу. Чтобы облегчить принятие решения, сразу предупредила:
— Если предложишь принести «утку», на голову тебе её надену.
Чувствовала я себя паршиво, от правды не укроешься, но не до такой же степени.
Эти слова окончательно его убедили, что умирать не собираюсь, поэтому вместо того, чтобы согласиться и помочь встать, Леша внезапно крепко меня обнял и горячо прошептал на ухо:
— Ещё раз такое устроишь, сам тебя задушу.
Спасибо, родной, я тоже люблю тебя.
Пусть знаю о тебе слишком мало.
Например, понятия не имею, кто твои родители и живы ли они. Понятия не имею о некоторых аспектах жизни, зато точно знаю, что чай размешиваешь строго против часовой стрелки, когда зол, слушаешь старый рок, а во сне часто улыбаешься.
И пока этого вполне достаточно.
В течение следующих пары дней я ощутила себя почившим генсеком — вся в цветах, а мимо идут экскурсии.
Ко мне по очереди прибегали все знакомые, потом зашел наш отдел в почти полном составе. Даже пришлось уточнить, на кого они оставили родные пенаты, а ну как там случится разгул правонарушителей? Смеющийся Славик заверил, что Воропаев в последние несколько дней навел такого шороху, что преступный элемент тихо сидит по домам и клацает зубами. После чего добавил, что явление это, конечно, прекрасное, но так можно дождаться урезания зарплаты, да и вообще работать станет скучно. И попросил чаще, чем раз в год, умереть не пытаться. Шутник, блин.
Антон ограничился модным букетом из каких-то мелких, но очень ароматных цветочков, на запах которых слетелись все окружные мошки. И надо было видеть, с каким удовольствием Леша запихивал этот веник в мусорный пакет. И мне избавление от насекомых, и ему радость.
Кстати, насчет «умереть» Славик не так уж приврал — как выяснилось, привезли меня сюда в состоянии клинической смерти. Второй раз сердце остановилось утром в воскресенье. Поскольку при мне неотлучно дежурили, успели откачать. А потом, когда попыток тихо отойти во сне больше не предпринимала, нас с Юрой поселили в одной палате, чтобы тот за мной приглядывал. Зачем это нужно, если рядом, сменяя друг друга, была мама или Алексей, я не особо поняла. Но первым же делом вытребовала ширму, слишком интимным выглядело такое соседство. Как ни старалась убедить, что мне уже лучше, к тому же наблюдать, как они с Людмилой, поселившейся в соседней палате, воркуют круглыми сутками, надоело уже на следующий день, на все претензии медсестры и врачи только извиняющее улыбались и разводили руками. Мол, приказ сверху, а мы ничего сделать не можем, терпите. Утешалась только пониманием того, что страдала я не одна, Юра тоже высказывал недовольство, что приходится наблюдать за тем же действом только в исполнении собственного отца. Ему тоже улыбались и так же разводили руками. В конце концов, единым фронтом удалось убедить это «сверху» расселить нас по разным комнатам. Хотя почти все свободное время продолжали проводить втроем — практикант, время стажировки которого уже почти закончилось, старался не выпускать меня из виду, Людмила прикипела душой и телом к Юре, а я, к собственному удивлению, начала тяготиться одиночеством. Поэтому их компании была рада, хотя иногда хотелось накрыться подушкой и посидеть полчасика в тишине и покое.
Усугублялось это тем, что восстановление шло медленнее, чем хотелось бы. Нормально встать на ноги смогла только к вечеру, и то больше ковыляла, чем шла. За спиной маячила целая группа поддержки, готовая подхватить в любой момент, чем неимоверно раздражала. Да и вообще характер от долгого сидения взаперти неуклонно портился, но окружающие терпели. Некоторые из последних сил, это я поняла, когда медсестричка так загнала в ягодицу иголку, что потом полдня нога волочилась, как парализованная.
Поговорить с мамой получилось только через несколько дней. Узнав о смерти Марьяны Никитичны, я не порадовалась, но и выражать лицемерную скорбь тоже не стала. Она причинила много горя как мне самой, так и остальной родне, но не нам её судить. Да теперь это уже и на важно. И о причине смерти спрашивать не стала. Хотя мама вскользь упомянула что-то о сердце. Надо думать, в официальном заключении напишут или инфаркт, или острую сердечную недостаточность, вряд ли кто-то захочет упоминать о том, что сердце просто вырвали.
А перед глазами проплывали смутные воспоминания, как Марьяна Никитична пытается следующим выстрелом убить Лешу. И матерый зверь с тронутой сединой шерстью бросается на старую ведьму. Крики… Или они мне привиделись? Я была не в том состоянии, чтобы здраво оценивать окружающую обстановку, но все же не могло мне все это почудиться. И даже если все произошло именно так, я не виню Алексея, он сделал то, что должен был сделать, чтобы защитить нас.
— Тебя больше не тронут, побоятся связываться со мной, — мама была бледна, и серый шелк строгого платья это подчеркивал. Должность главы клана обязывала выглядеть представительно и дорого, и я в очередной раз порадовалась, что эта честь пройдет мимо меня. — Все равно первое время лучше быть осторожной. О том, чего стоит сила нашей семьи, знали немногие, но лучше не рисковать.
Уж чего-чего, а подставляться только из желания узнать, все ли знающие поддерживают позицию моей матери, я не собиралась. Слишком дорого далась свобода.
— Кто-то оспаривает твое право быть главой семьи?
