Черная кровь ноября - Хаан Ашира

Люди боялись магии, боялись света, боялись всего живого.

И хуже всего – он не чувствовал, что мир подчиняется ему. Природа – да. Все живое откликалось на его зов. Растения делали невозможное, выплетаясь в немыслимые формы по его воле. Животные подчинялись приказам. Люди сдавались перед любой магией.

Стоило ему найти очередное убежище, где мрачные мужчины и усталые женщины разводили костер, чтобы разогреть на нем месиво из железных банок, и запустить туда ворох золотых искр, как глаза этих людей вспыхивали любопытством.

Интересом.

Любовью.

Кто-то поворачивался прямо там к своему соседу или соседке и те откликались на призыв, протягивали руки, касались губами губ – и через пару минут их обнаженные тела сплетались так горячо, словно им было снова семнадцать.

Кто-то вдруг расправлял плечи, сбрасывал с плеч унылый плед и выходил наружу, с непривычки щурясь на яркое солнце.

Кто-то вдруг начинал смеяться, кто-то напевать, кто-то – вскакивал с места и неумело, неловко, но с энтузиазмом пытался воспроизвести танец, подсмотренный когда-то в интернете.

Все без исключения начинали улыбаться.

Все вдыхали полной грудью.

Все двигались, не осторожничая, словно у них снова было много сил и ничего не болело.

Самые упорные начинали хлопотать по хозяйству, придумывая, как получше устроить свой убогий быт, направляя энергию в изобретение нового.

Такие люди Ирну начинали нравиться.

Но едва искры иссякали, все возвращалось на круги своя.

Поспешно одевались любовники, ныряли обратно беглецы и смущались танцоры, забиваясь в дальний угол.

Люди как будто не хотели чувствовать счастье. Оно было им непривычно.

Мир не хотел возвращаться в норму, предпочитая наматывать на себя обрывки цепей, от которых его освободил Ирн.

И еще его беспокоили те места, куда он не мог проникнуть. Никак. Они продолжали сопротивляться магии, даже когда сердце вернулось на положенное место в его груди.

Что-то такое было у Алексея, что не давало Ирну попасть в его владения. И это было опасно.

Еще опаснее было то, что в одном из таких мест держали Кристину.

Ирн был настроен на нее, словно птицы на магнитный полюс, будто черепахи, точно знающие место своего рождения. Он знал, где она в любой момент времени, даже не прислушиваясь к магии.

Золотые струны, держащие мир, огибали те места, где еще царила власть Алексея, но то, где была Кристина – сияло ярче солнца.

Может быть, потому что она была наследницей другой последней носительницы крови фейри, что была сейчас в мире?

Ирн хотел так думать, но он знал, что это не так.

Были и другие. Их кровь была разбавлена настолько, что даже глаза не становились золотыми и былая власть над миром не заставляла их стремиться к власти над людьми. Но были.

Ему надо было понять, почему она его так влечет. И заодно разобраться с остатками власти Алексея. Может быть, тогда мир отряхнется от прошлого и начнет жить?

Попасть к ней было нелегко. Магия почти не действовала там, где мир подчинялся технике. Это было… неприятно. Но Ирн смог сначала послать разведчиков, а потом появиться и сам. Однако сигнальные системы у них были гораздо лучше защитных. Нужно было найти способ просочиться так, чтобы не обеспокоить их охрану.

…в сны…

54. Кристина

Санаторий спал. После ужина, состоявшего из жареной рыбы с рисом и компота из сухофруктов, безвкусной, пресной еды для тех, кто не доверяет своему телу и устал с ним бороться, большинство обитателей разошлись по своим комнатам. Обычно они ходили смотреть кино, но именно сегодня усталость сморила их раньше обычного. Они никак не связали это с букетами бледно-голубых цветов, расставленных в столовой тут и там. Помощница сестры-хозяйки Наташа, девушка девятнадцати лет, работавшая в санатории по протекции своей тети, именно сегодня отчего-то решила порадовать постояльцев. Все равно в зимний сад теперь запрещено ходить – подумала она. Почему бы не срезать там цветы, которые все равно никто не увидит?

То, что цветы росли ровным кругом не навело ее ни на какие мысли. Ее воспитывал телевизор, а не бабушкины сказки, поэтому она не знала, что это значит. Она просто опустилась на колени в середине круга… И вышла из зимнего сада, неся в руках охапку сонных камелий, а в сердце – семечко чужой жизни. Фейри умели вербовать сторонников.

Санаторий спал – и Кристина тоже спала. На ее столе стоял особенный букет, в котором камелии перемежались с серебристой травой, с которой разлеталась пыльца, от которой она даже пару раз чихнула. Но все равно, поднимаясь из-за стола, не удержалась и вынула из букета одну стрелку этой странной травы. Пока шла в свою палату, она ее грызла, наслаждаясь горьковато-кислым вкусом, а там – легла спать, поленившись даже раздеться.

Снился ей июньский полдень, последний школьный день в восьмом классе. Он пах сиренью, мелом и раздавленным бананом, который мама положила ей с собой перекусить, а Кристина забыла о нем и села на свою сумку.

– Идем, идем! – кричали ей девчонки, среди которых была и Варя. – Давай, побежали в лес, никто не узнает!

Наяву она отказалась, испугавшись, что будет ругаться мама. А во сне она почувствовала такую тоску по Варе, по их дружбе, беспечной болтовне и вечным спорам, что закинула сумку на плечо и помчалась следом. Но между девчонками, убегающими по дорожке прямо в парк, где солнце золотило поляны, заросшие сочной зеленой травой и Кристиной, вдруг встала стена тумана. И прежде чем она узнала по силуэту того, кто шел ей навстречу из этого тумана, она поняла, что больше не выглядит как пятнадцатилетняя девчонка в клетчатой юбке и футболке с рисунком задорного авокадо. Она была собой – восемнадцатилетней женой бога этого мира, садиста и извращенца. Спрятанной в закрытом санатории. Худой и бледной женщиной в казенном халате в цветочек.

Пока она рассматривала себя, Ирн оказался рядом. Он был одет в простые белые джинсы и футболку с таким же смешным авокадо, как у нее в пятнадцать лет. Только на его рисунке авокадик с трудом поднимал штангу и выражение лица у него было потешно напряженным.

– Пойдем на качели? – предложил Ирн.

Наяву площадка с лесенками, качелями и скамейками была построена на пару лет позже, но во сне она была тут. Пустая, как и весь школьный двор, по которому только что носились ошалевшие от долгожданных каникул дети.

– Пошли, – отозвалась Кристина и по пути вдруг подумала, что раз это сон, ей не нужно носить этот унылый халат. Пусть опять будет юбка с футболкой. И любимые кеды, которые были куплены прошлым летом.

Ирн сел рядом с ней на широкое деревянное сиденье, ухватился за веревки и оттолкнулся босыми ногами. Кристина пискнула и тоже вцепилась в веревки, чтобы не свалиться, невольно прижавшись к нему. Отодвигаться не хотелось – он пах чем-то сладким, как мамино печенье, и чем-то свеже-горьковатым, как кусты сирени после дождя.

А еще внутри него чувствовалось что-то теплое. Что-то влекущее. Что-то очень успокаивающее. Что-то очень похожее на то ощущение всеобъемлющей любви, что она чувствовала раньше только в церкви – и еще в Айя-Софии. И немного – возле Стоунхенджа. Будто бог все-таки существовал, но был не грозным существом в небесах, всеведущим и справедливо жестоким, а добрым другом, с которым можно поделиться бедами и попросить о чем-нибудь тайном и заветном.

Ее волосы развевались, когда качели взмывали вверх и смешивались со светлыми волосами Ирна, который продолжал отталкиваться от земли и посылать их обоих все выше и выше – к прозрачному летнему небу с белыми облаками.

Грозный и жестокий воин, требовавший от нее невозможного, превратился в такого же юного, как она, парня, который улыбался тонкими губами и щурился зелеными, как молодая трава глазами на яркое солнце.

– Ты настоящий? – спросила она, чувствуя, как замирает сердце от высоты.

– Откуда я знаю? – засмеялся он. – Это же твой сон.