Евгений Щепетнов - Возвращение грифона
— Вы говорите…
— Да, — перебил второй мужчина, — речь идет о Генеральном секретаре. Нашем Леониде Ильиче. И задача очень, очень ответственная. Прежде чем мы продолжим беседу, предлагаю вам подписать необходимые документы — вот: подписка о неразглашении, предупреждение об уголовной ответственности. Вот тут распишитесь… так. Хорошо. Теперь я могу говорить откровенно. Если хоть слово из того, о чем мы тут говорим, выйдет наружу — вы будете осуждены за подрывную деятельность в пользу иностранных государств. Итак Леонид Ильич медленно, но верно сдает позиции по здоровью. Он сильный человек, но последний инсульт его подкосил. Его умственная деятельность нарушена, мозг ослаблен и не может далее функционировать в прежнем режиме. Что вы можете сделать для него?
— Дело сложное, — слегка подумав, ответил я, — первый путь — просто слегка оздоровить. Слабым заклинанием. Восстановить его до уровня, присущего его возрасту здоровья. Конечно, оно улучшится, но надо понимать, что это будет только средний уровень здоровья, присущий пожилому человеку. Понятно, да? Понятно. Путь второй: я полностью перестраиваю его организм так, что к нему вернется возраст двадцать лет. Будет просто молодой двадцатилетний Брежнев — все в нем будет соответствовать двадцатилетнему человеку. Абсолютно здоровый, молодой, свежий. В том числе и его лицо — лицо двадцатилетнего парня. Но как воспримет это страна? Не будет ли это воспринято так, что настоящего генсека подменили на какого-то молодого парня?
— Это неприемлемо, — в один голос ответили мои собеседники, — руководитель страны не может быть двадцатилетним парнем. Исключено.
— Есть и третий путь. Но он довольно неприятный. То есть я могу провести полное омоложение, а затем придать лицу генсека те черты, которые присущи… ну, например, сорокалетнему мужчине. То есть получится, что он где-то полечился, слегка омолодился, и снова на своем месте. Но для этого мне нужен его портрет — портрет сорокалетнего Брежнева, чтобы я смотрел на него и переделывал его черты. А еще куча всяких ингредиентов, в том числе пол-литра крови Леонида Ильича. Свежей крови, взятой не позже, чем за несколько часов до операции.
Мужчины долго молчали, фиксируя меня взглядами, затем один из них спросил:
— Вы гарантируете результат?
— На девяносто девять и девять десятых процента. Самое главное, чтобы те ингредиенты, что нужны для осуществления заклинания, были настоящими. Если это слезы девственницы — то она должна быть настоящей девственницей, то есть девственная плева цела, но есть и другие способы заняться сексом. Так вот — чтобы она была абсолютно чиста в этом отношении, невинна, как росток пшеницы. Если произойдет ошибка — результат не гарантирован. Может совершиться неконтролируемая мутация. И что получится — я не знаю.
— Вот черт! Чем мы занимаемся, мы, атеисты и коммунисты! — буркнул один из мужчин и потер лоб тыльной стороной мосластой руки. — Слезы девственницы! Представляю, как мы приходим в школу…
— Хватит! — прервал его второй мужчина. — Важен результат. Нам нужен результат, и мы его добьемся. А как — это подумаем потом. Иван, продиктуйте нам необходимые ингредиенты. Мы все добудем. Записываю.
Я начал диктовать, и по мере того, как мужчина записывал мои слова, брови его поднимались все выше и выше. Поставив точку, он вздохнул и сказал:
— Представляю, как я буду ЭТО докладывать начальству… Ладно — ерунда, ничего невозможного тут не вижу. Нацедим мы этих слез и отстрижем когти у сапсана, наши возможности если не безграничны, то простираются очень, очень далеко. Главное, чтобы результат был. Вы ведь ни разу еще не делали операций по изменению внешности человека?
Глаза мужчины буравили меня, как два сверла, и я как можно более невинно улыбнулся и ответил:
— Нет. Внешности — не делал. Но я знаю, что это можно сделать. Во всяком случае — ведь ничего не изменится? Если уж совсем приспичит, вы сможете гримировать Леонида Ильича каждый раз, когда он выходит к людям. Есть костюмеры, есть гримеры — сделают из него старика за милую душу.
— Может, это и выход, — задумчиво сказал мужчина, — зачем нам тогда его изменение внешности?
— Ну а вдруг пудра осыплется, кто-то заметит? И что тогда будет? — с усмешкой заметил второй мужчина. — Нет уж, если делать, то с умом. Как следует. Только вот что, товарищ маг — мы официально вам заявляем, что если генсеку будет нанесен вред, а тем паче вы попытаетесь как-то взять его под контроль — вы за это ответите головой. Вашей и головой вашей жены. Вы это понимаете? — глаза мужчины снова буравили меня, как электродрелью, и я с содроганием представил все, что может произойти, если они меня расколют. Ну я-то еще, может, и выберусь, а вот Маша… могу и не успеть. Могу не успеть. Но и не попытаться было бы просто глупо.
— Все понятно. Когда мы встретимся с товарищем Брежневым?
— Имеете в виду, когда вы сможете начать лечение? Когда мы соберем нужные вам ингредиенты, не раньше. Мы вас известим об этом.
— Скажите… а Леонид Ильич в курсе происходящего? Дело в том, что необходимо его согласие. Он — согласен на операцию такого рода?
— С ним беседуют на эту тему, — уклончиво ответил комитетчик, — предварительно скажу, что Леонид Ильич очень ответственный человек, в высшей степени ответственный, и всегда делает то, что необходимо для Партии и страны. А сейчас необходимо, чтобы он был здоров. Вы с ним встретитесь завтра, в одиннадцать утра. Вам назначено. Обоим — я же знаю, что вы против того, чтобы ходить куда-либо без своей супруги. В общем — завтра вы встретитесь с генсеком и все обговорите. Да — вот еще что — не беспокойтесь, что вас всегда будут сопровождать охранники. Всегда и везде. Вы слишком важны для страны, вас нужно должным образом охранять — мало ли что случится… (Сбежим, например! — с усмешкой подумал я.) И вот еще что — за операцию вы получите сто тысяч рублей — премия. За работу… и молчание. Страна умеет ценить тех, кто работает на нее. И умеет наказывать тех, кто ей вредит. Учтите это.
Домой мы ехали молча. Маше ужасно хотелось поговорить, она все время пыталась раскрыть рот, что-то спросить, но я показывал ей пальцем — молчи! И она разочарованно затихала. Машина, само собой, была нашпигована подслушивающей аппаратурой, так чего тут распинаться? Неожиданно пришло в голову:
— Меняем маршрут. Отвезите нас в ресторан.
— Какой ресторан? — спокойно спросил водитель, невозмутимо державший баранку пальцами, похожими на сосиски. Похоже, что он мог ими завернуть в трубочку лезвие штыковой лопаты.
— «Арагви». Я другого-то и не знаю, — усмехнулся я.
— Хорошо. Едем в «Арагви».
Маша удивленно посмотрела на меня, подняв брови — знала, что я не особенно люблю походы по увеселительным заведениям, чего это мне взбрело в голову? Я тихо ответил на незаданный вопрос:
— Поедим. Проголодался я. На людей посмотрим. Поговорим…
Она понимающе кивнула и расплылась в улыбке — все-таки женщины обожают хождение по ресторанам, а еще больше — по магазинам. А я ненавижу магазины. Ненавижу рассматривание барахла, примерки, ощупывание и оглаживание купленных вещей. Не мужское это дело — шастать по магазинам.
Швейцар у входа надменно посмотрел на нас с Машей, так, как будто перед ним появились две гниды и пытаются проползти в общество людей. Только я собрался положить его сонным заклинанием, как нас обогнал один из охранников, пошептал что-то, и халдей склонился в угодливом поклоне. (Теперь мне сам черт не брат! Так и тянет побеспредельничать — ведь я обслуживаю небожителей! Шутка, конечно, но не люблю угодливых халдеев. Сталкивался с этим явлением на службе и вне службы.)
Роскошно, только и скажешь. Советский ампир, или сталинский ампир — так, что ли, это называется? Цены смешные, на мой взгляд — в наше время… Впрочем, если пересчитать на деньги и зарплаты — не такие уж и смешные. Это нам сейчас смешно — при наших доходах, а человек, получающий сто пятьдесят рублей зарплаты, точно не может сидеть в таком ресторане. Впрочем — может. Пару часов. Оставив тут всю зарплату.
Нам стеснять себя не в чем. Заказал столько, сколько и не съем. А уж Маша тем более. Только тут почувствовал, как проголодался — сметал все, как снегоуборочная машина, даже не разбирая вкуса. Потом заказал пива и сидел, наслаждаясь ледяной жидкостью из запотевшего высокого бокала. Хорошо! Нет — с деньгами можно жить при любом режиме, это точно. Если тебе это позволяют.
Столики в ресторане заняты лишь наполовину — вечер еще на начался, сейчас только около пяти вечера. Маша ела мало — поковырялась в салатах, размазала по тарелке черную икру, рисуя с ее помощью какие-то неведомые дали, и в конце концов изобразила домик с высокой трубой. Интересно, что бы сказал по этому поводу психолог? Что означает этот самый домик с крышей и трубой? Не жажду ли семейного очага?
