Александра Огеньская - Старовский раскоп
Старшина дернул подбородком, встряхиваясь от размышлений.
— Значит, будем брать. В сущности, всё не так уж плохо… Сейчас же вызвонить всех, кто ходит в рейды. Молодняк не трогать, пусть сидят по домам. Список групп — мне. На маршруты по трое.
Согласно и понимающе закивал Дима. Костя переспросил:
— По трое? Двойки не сойдут? Народу мало. Перед праздниками поразъехались…
— По трое. С двойками эта тварь справляется на раз. Проверили уже, — вздохнул старшой. Сжал кулаки. — Чего рты поразевали? Не знали? Виталька погиб, когда они с Толей вдвоем на маршруте были. Виталькино тело нашли, а Толю так и ищут. Не думаю, что найдут, кстати. Поэтому — по трое. В подозрительные подворотни не лазить, в одиночку самодеятельностью не заниматься, за молодняком приглядывать, до геройств не допускать.
И ощутимый такой остренький взгляд в сторону Вадика. И Вадик со всей окончательностью внезапного откровения понял, под какой чертовски счастливой звездой он, придурок и идиот, родился. Про Толю он не знал. А знал бы… А, что теперь гадать. В груди забилась буйная радость — живой. Живой! И Наташка… Наташке позвонить.
— Алексей Иванович… а можно…
— А ты сидишь дома и больше не суешься никуда! На работу не ходишь, самостоятельных расследований не проводишь. Если это Пантера-маньячка, она за тобой придет снова. Попытается, во всяком случае.
— Да я, собственно… — смешался, растерялся под ставшим тяжелым взглядом главы. И почему перед ним ребенком себя чувствуешь? Глупым и неразумным? — Я… хотел просить разрешение на брак.
— Чего? — растерялся и глава, затряс своей стальной гривой. — Я-то здесь причем? В мае брачная ночь, если родители невесты не против ва…
— Она простячка, — и раньше, чем глава успели бы отказать, отрезать и запретить, и вообще… — Я всё равно на ней женюсь! Я, когда убегал, думал… думал… в общем, что если выживу, то только ради нее!
Вышло донельзя глупо и очень по-детски, только и оставалось топнуть ногой и, пожалуй, надуть губы. И момент, конечно, неподходящий совсем. Вадик покраснел и замер под… насмешливыми?.. снисходительными?… унизительно-сочувственными?… взглядами собравшихся в комнате ребят из "дозора", и, конечно, осуждающим — старшины Алексея Ивановича.
Молчание разлилось по комнате. Вадик покраснел мучительно, кажется, даже шеей, уткнулся взглядом в пол. Пол оказался неметеный, грязный, кто-то еще стряхнул на него пепел сигареты, ну и, конечно, у порога снег с обуви никто не обивал. Сам пол — деревянный доски, плохо пригнанные, наполированные сотнями ног и лап…
— Ну, раз всё так серьезно… — тихонько рассмеялся старшой, когда молчание сделалось уже невыносимым. — Ладно, Саат с ним! Если так — женись. Разумеется, с согласия ваших родителей. И — не раньше весны. И чтобы к этому времени твоя невеста знала наши брачные традиции как таблицу умножения. Чтобы на обряде мне за вас стыдно не было.
Вадик решился поднять глаза — старшой глядел с иронией, но вот издевки в его лице Вадик не обнаружил. Как и в лицах остальных собравшихся. А Дима даже ободряюще подмигнул из-за спины Алексея Иваныча — дескать, не дрейфь, всё путем.
И Вадик робко улыбнулся. А хотелось — перекинуться и бегать под луной, рыча от восторга, подвывая и раздувая мягкий, холодный, восхитительно свежий снег. Или лучше — прямиком к Наташке….
Алина.
Кто ходит в гости по утрам…
Город начал просыпаться рано, еще затемно. Стоял утренний морозец, но легкий, обещающий к полудню подняться до приемлемых и бодрящих минус пятнадцати. Алина проснулась тоже рано, вместе с городом. Взвизгнула за окном сигнализация, спросонья показавшись давешней ушибленной собачонкой из магазина, Алина подскочила в своем "гнезде" и с ожесточением протерла глаза. Огляделась. Омытые слабым светом фонарей, стеклянные шкафы блестели, а их внутренности просвечивали диковинными силуэтами волшебных сокровищ. Алина узнала янтарного бычка и сову… Тихо сопел хозяин сокровищ, как видно, к сигнализациям привычный.
Зевнула, никак не умея сообразить — лечь спать и дальше, либо же вставать и искать приложение своим пантерьим силам. Выбрала — вставать. Сна ни в одном глазу, да еще зудело… Андрей сказал, что пока еще рано возвращаться домой, да и всё равно ключей нет… Но вот мама с папой, наверно, с ума сходят. А у мамы такое слабое сердце. Она же просто…
Так что если быстро, по темноте еще, пока никто не видит, и еще можно, например, просто записку под дверью оставить… Ага, приблизительно так: "Привет, ма и па! Я тут случайно стала пантерой и пока не могу пока вернуться домой. Но со мной порядок. Скоро всё утрясется. Не нервничайте там. Любящая дочь Алина." Госсссподи! Ну и придет же в голову! Нет, всё-таки нужно поговорить. Хотя бы с мамой. На часах — половина восьмого. Пока доберешься до дома, это примерно восемь будет. На работу мама уходит в восемь пятнадцать, отец — в двадцать пять минут девятого. Времени хватит. Но назад придется возвращаться уже при утреннем солнце, что неприятно.
Алина с опаской поглядела на спящего Андрея… Записку ему оставить? А и оставить! А то проснется и испугается.
На листке черкнула: "Ушла уладить срочное дело. Приду через полтора часа. Алина." А записку положила на кухонный стол. Хлебные крошки от вчерашнего ужина стряхивать с него не стала. И от завтрака воздержалась.
На улице мороз щипал нос, люди спешили на работу и по прочим своим заботам, автомобили выхлапывали сизый едкий дым, который не поднимался как положено вверх, в небо, чтобы исчезнуть в облаках, а стелился по накатанному льду шоссе. Алина неузнанной проскользила в плотной толпе через остановку "Хлебная", через пролесок пробежала, кутаясь в шарф, а дальше начинались монотонные гаражи. Среди них Алина расслабилась, поправила шарф и сменила с чужого плеча, неудобную куртку на шерсть. Хорошо, когда можно так — тенью скользить через щели в заборах, через собачьи лазы и тесные просветы домов, вытанцовывать и виться…
***
У мамы непорядок с сердцем. На самом деле. И еще Алина подумала, какая она дура. В смысле, не мама, конечно, а сама Алина, которая, помня о мамином непорядке, вот так вот легко позвонила в дверь, легко шагнула через порог и опрометчиво кинулась на шею к родной:
— Здравствуй, мамочка!
Та охнула, отшатнулась, тяжело осела на подвернувшуюся тумбу:
— Алина?! — придушенно всхлипнула. — Артем! Артем, иди сюда!
И сунула ладонь под левую грудь.
— Ох…
— Мам, ты что это…?!
Выбежал папа, ошалелыми глазами поглядел на блудную дочь, тоже охнул, но за сердце хвататься не стал:
— Света? Светочка, что с тобой? нехорошо?
Обошлось. От радости, говорят — оно не бывает сильно плохо. Отец принес каких-то таблеток, мама вытряхнула одну на язык, порозовела и перестала хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыбешка. Зато показалось — сильно сдала мама. Постарела и побледнела, что ли. Может, малость похудела. Отец залпом опустошил стакан воды и тоже перестал глядеть дико. Жаль только, что Алина не придумала заранее, что будет говорить. Вышло так себе.
— Вы… только не волнуйтесь больше! Я пока не могу рассказать, но со мной нормально! Я сейчас уйду, а… в общем, как смогу, так сразу и вернусь. И в милиции ничего не рассказывайте, ладно?… Нет, пап, это не криминал! Всё в порядке! Никто меня не шантажирует! Пап, ну подумай сам… Мам, ты ведь не сильно нервничала?… Ой, ладно… сама знаю, что глупость сморозила… Только не смотрите на меня так, я не специально! Мам, ну не плачь… пожалуйста. Я ж живая! Честное слово…
Уф…. И вам же на работу? Слушайте, а моя старая одежда еще лежит? А ключи запасные от моей квартиры?… Ладно, я тогда переоденусь и пойду… Да, конечно, еще увидимся! И очень скоро. Мам, ну не плачь снова… Как же ты на работу-то? С таким лицом?! А… там привыкли уже? Мам, извини меня… Ладно?
Нашлась старая курточка, не ношенная с четвертого курса университета, в одном месте прожженная угольком от костра. Это еще с выезда, с "зимника", который устроили на Вальпургиеву ночь. Костер, гитара, вино и водка — все как положено. Даже еще — надо же! — самую малость пахнет одежка костром. А дырочка почти незаметная. Нашлись старые джинсы и рубашка. Ведь говорила родителям — выкиньте это древнее барахло. А мама всё жалела — мало ли, когда понадобится. Милая бережливая мама. У самой слезы на глаза навернулись.
Мама всё-таки ушла на работу, вровень с отцом. Закрыли за собой дверь, оставив в тишине дома детства. Тут, кажется, всё как прежде осталось — даже гномик из глины, школьная поделка, стоит на полке в кухне…
Алина торопливо переоделась, глянула на себя в зеркало коротко — что-то в облике изменилось, неуловимое, так сразу и не скажешь. В зеркале, без сомнения, Алина Ковалева, но…
***
Дежурство — с половины второго ночи до десяти утра. А больше — бессмысленно. Днем брать? Это вряд ли. Днем кошки отсыпаются. Вот повезло, так повезло. Среди ночи телефонный звонок — и пожалуйте на рейд! И плевать, что благоверная шипит, плюется ядом — дескать, кто пенсию по утрате кормильца потом выплачивать будет, кто детей на ноги подымет?! Да это-то точно будет, с голоду не помрут. Своих в беде не оставят. Знает она. Просто боится.
