Александра Огеньская - Старовский раскоп
И он успевал. Перемахивая через невысокие детские снежные крепости, через тротуарные ограждения, через сугробы, наваленные на задних дворах магазинов. Ему нужно было почти на окраину. В сторону химзавода. Только за два квартала свернуть направо — дворами, потом пойдет частный сектор, а там и дачи…
Чудовище не отставало, но и слишком уже больше не приближалось. Всё-таки территория Волков, Пантерам здесь даже природа не рада. Не пантерье это дело — по снегам шастать.
И вот уже он — домишко крошечный, одна комнатка всего, непрезентабельный, косящийся на бок, весь какой-то жалкий и ободранный. Последний алкаш не позарится лезть и что-то воровать. Да и не сумеет — барьер запускает только своих. Зато внутри — тепло. В окошке свет. Значит — ждут. Бдят. Дежурят. Свои. Родные.
Вадик рванул в полнейшем восторге, рыкнул торжествующе…
И напоролся на под снегом незамеченный штырь. Правой передней лапой.
Глава 4.
..Третья ночь Кошачьей весны — ночь свадеб. Она самая веселая и долгожданная, всегда выпадающая на новолуние, когда "слабенькая незрелая лунка едва-едва просвечивает через темно-голубой небосвод и стесняется ярких ядреных звезд, когда сладко дурманят цветущие яблони, когда сирень пышной пеной вскипает на почти голой еще проволоке кустов, когда, по преданию, пляшут на берегах озер полупрозрачные голубоватые русалки, когда соловей поёт, как безумный, как влюбленный, как… Когда Сибирь-матушка после злой зимы празднует свое пробуждение во хмелю и цвету" (И. Ивельева, поэтический сборник "Звонкая весна"). Третья ночь — особенная.
Первая ночь — она для богини с незапамятных времен, чтобы не сердилась на детей своих Желтоглазая. Проводят её в посту и смирении и в мыслях о благодеяниях и чудесах Великой, о процветании клана, и в делах — во славу Саат, на благо братьев и сестер по крови. Говорят знающие люди, "тьму лун назад, в самую первую из всех ночей на еще юную и девственную землю упало семя — плод любовного слияния Сат Великолепной и Небесного свода. Упало семя в благодатную непочатую землю — и проросло. Листьями серебряными, стеблем рослым и бутоном тяжелым, янтарным. Солнце светит — тянется цветок к нему, листьями поблескивает. Ветер подует — проливаются с листьев серебряные звоны. Дождь пойдет — набухает бутон зрелыми соками. День набухает, месяц набухает, шесть месяцев набухает, и девять месяцев — никак не разродится. Тягонько уже цветку, никнут серебряные листья, гнется рослый стебелек, не летят уже с него звоны… Спрашивает солнце: "Отчего ты, мил друг, от меня клонишься, лик свой воротишь. Аль не любо я тебе больше? Аль не грею я тебя, как прежде? Я ль тебя не холило и не лелеяло? Я ль тебя теплом не дарило, светом не купало?" "Мило ты мне, солнышко, мило ты мне, красное, — цветок в ответ. — Да мочи уж нет держать в себе плод и не разродиться." Спрашивает ветер: "Отчего ты, мил друг, не звенишь мне навстречу больше? Отчего грустен твой лик и листья вялы? Я ль плохо дую, я ль не несу тебе прохладу и покой? Аль не мил я тебе больше?" "Мил ты мне, друг-ветер. Мил ты мне, друг студеный, — цветок в ответ. — Да мочи уж нет держать в себе плод и не разродиться." Спрашивает дождь: " Отчего грустен ты, милый друг? Отчего голову буйну свесил? Аль не мил я тебе больше? Аль не питаю я тебя сладкой водицею с высоких гор? Аль не пою землю, чтобы не стала камнем и пылью?" "Люб ты мне, дождик милый, — цветок в ответ. — Да мочи уж нет держать в себе плод и не разродиться." Собрались тогда солнце, ветер и дождь совет держать, как цветку помочь, и решились великую богиню за него просить. И услышала богиня их мольбы и ровно через год от падения семени спустилась на землю. И отверзла бутон, и вышли оттуда две первые Пантеры — Эрле и Нэрле, и велела Саат им плодиться и размножаться, и от союза их все кланы пантерьи начало берут. А день тот и ныне надлежит посвящать владычице великой" (фрагмент устного предания, записанного в селе Варфоломеевка Нововерского района).
Вторая ночь — для поминовения всех тех, кто ступил уже на трудный путь к Желтоглазой. Дабы не забыли дороги, не заплутали и не попались в ловушки, которые расставляет на их пути Канкун, злой песий бог, в эту ночь сжигают на семи травах листочки с нарисованными спиралями — "планами пути в подземном мире", зажигают свечи, как бы размечая усопшим дорогу, оставляют на могилах подарки для Саат — обычно куски сырой телятины и лепешки из дрожжевого теста, иногда вяленую баранину и хлеб. Кстати, второй в году день поминовения приходится на новолуние декабря и, например, в селе Варфоломеевка этот день как раз и считался основным и поминали усопших именно в декабре, а весной старались не омрачать веселья и второй день посвящали подготовке свадеб.
Свадебная ночь — целое театрализованное представление, в котором у каждого участника есть своя, определенная многовековыми традициями роль. Главные действующие лица, конечно, молодые пары, желающие вступить в союз. Девушки здесь представляют Саат, а юноши, соответственно, Небесный свод, поэтому все этапы обряда тесно связаны с так называемым Основным мифом. Свадебные игры начинаются, едва на небе проступает первая звезда. Девушки клана выходят охотиться на своих избраннихов — явный пережиток матриархата, когда жених вступал в род невесты, а не наоборот. На "брачную охоту" девушка часто выходит не в одиночку, а с близкими подругами, устраивая веселую облаву. Охота сопровождается ритуальными прибаутками и веселыми комментариями "подсказчиков", длится обычно до тех пор, пока женихам не надоест прятаться и убегать, тем более что обычно пары сговариваются гораздо раньше официальной ночи свадеб. Большая редкость, если на охоту выходит ранее не сговоренная девушка. После поимки "добычу" доставляют родителям невесты, чтобы те, прежде всего мать, оценили достоинства жениха и решили, подходит ли он их дочери. Здесь за жениха вступаются его дружки, а подружки невесты поют куплеты, живописующие тяжкую долю замужней Пантеры:
..Ой ли тебе, ясноликой,
Жизнь губить,
Тебе ли, ясноглазой,
Не бегать больше по лесам?…*
Затем начинается традиционный торг, в котором жених должен подтвердить свои охотничьи качества количеством добытой пушнины и состоятельность — размером калыма. Получив согласие родителей, женихи и невесты парами подходят к родовому огню, где приносят клятву перед ликом Саат хранить друг другу верность (кроме сезонных браков, заключаемых на определенный срок) и вместе поют гимн Саат. И, для того, чтобы Саат была благосклонна к новым союзам и послала им многочисленное потомство, девушки исполняют колыбельную своим будущим детям.
…Спи, моя радость, усни,
Солнце скатилось с небес.
Спи, моя радость, засыпай,
Солнце упало монеткой в рукав…
* — здесь и далее дословный пер. И. Ивельевой.
Фрагмент из книги "Певучие легенды сибирских Пантер" лингвиста и писателя Царёва А. В., с. 14–16.
— Ну, герой, рассказывай.
Слово "герой" старшина Алексей Иванович произнес с явной иронией, а чувствовал себя Вадик препаршиво. Откровенно говоря, перетрусил, замерз, лапа… теперь уже правая рука, крепко и аккуратно перебинтованная от запястья к локтю — горела огнем. Вадика всё еще трясло, но уже не от холода, поэтому горячий чай, сунутый в здоровую руку старшим товарищем Костей, помочь ничем не мог. Мысленно Вадик всё еще был там — в ста метрах от домика дежурных, на дурацком огородике, заваленном арматурой. И Вадик всё еще лежал на спине, жалко скуля и прижимая раненую лапу к груди, и видел звёзды и глаза своей преследовательницы, желтые и холодные. Возможно, на какую-то долю мгновения он даже потерял сознание, потому что бесконечный страх закончился внезапно и словно бы без перехода — обступили со всех сторон, помогли подняться и доковылять до домишки. Куда девалась пантера, Вадик не видел, не знал, и знать не хотел.
— Мне моя… девушка сказала, что сегодня видела… Алину Ковалеву… Ну, черт, ту девчонку, которую в розыск объявили! И что Алина странно себя вела, и у нее были желтые глаза — сказала. Ну я и подумал, что…
— И пошёл проверять, — закончил, насмешливо выгнув бровь, старшина. Вадик кивнул, неловко стукнув зубами по краю стакана. А куда деваться — дурак. Сам теперь видел, конечно.
— Дурная голова ногам покою не дает, — выразил робкую Вадика мысль Алексей Иванович. — Ну да ладно. Как бы там ни было, благодаря тебе у нас появился след. Теперь никуда от нас не денется, сволочь.
Задумался. В комнате почтительно молчали и смотрели на старшого. Вадик тоже смотрел — четкий профиль на фоне темного окошка, целая грива волос, как и полагается старшине — пепельных, в масть второму облику. Не седой, просто белый. Какие они такие получаются — пепельные старшины клана, Вадим как-то раньше не задумывался. И вправду, рождаются уже такими что ли? Этот глава молодой относительно, но, например, есть фото отца с предыдущим главой, Иваном Геннадьевичем. У того точно такая же грива — заиндевелой стали цвета. Только прежний старшина был очень старый. Отец говорит, тот всё поминал царя-батюшку Александра Александровича. А это черт знает, когда еще было! Этот, нынешний — молодой еще. Не с чего ему седеть. Сильный, по-здоровому агрессивный и насмешливый, и, говорят, это он развязал войну Кланов, только Вадик не особо верил.
