Читай меня вслух. Том 1 - Юркина Евгения

– Так, – за напечатанными буквами скрывался тяжелый вздох Кати, которым она выразила и усталость от сложного разговора, и уныние от правдивых замечаний Ника. Он не мог слышать этого вздоха, но точно уловил настроение, вложенное в одно блеклое слово.

– Сегодня выдался непростой день, – заметил Ник, словно оправдывая ее скверное настроение. – Тебе пора отдыхать.

– Дожили. Персонаж из книги диктует мне, когда нужно ложиться спать, – написала Катя, тыкая одним пальцем по клавиатуре. Фраза набиралась долго, но Ник терпеливо выжидал, читая по буквам.

– Мне иногда тоже хочется командовать! – парировал Ник. Их разговор зашел в тупик, и ему достаточно было замолчать, чтобы прекратить его. Однако безмолвному уходу Ник предпочел прощание. Неумелое, робкое, интуитивное: – До завтра, наверно. Пиши, если появится что-то интересное. Или просто если захочешь что-нибудь рассказать мне.

– У меня обязательно появится что-то интересное! – пообещала Катя. Уголки ее губ дрогнули от слабой улыбки и тут же опустились, вернув лицу прежнее выражение.

И когда казалось, что в их разговоре поставлена точка, курсор выдал два адреса. Катя обреченно вздохнула, понимая, что теперь не отвертеться. Настойчивый Ник уже схватил ее за руку и повел по городу: по узким улочкам с цветочными лавками, а затем дальше, по широким проспектам, ведущим к консерватории с эклектическими колоннами и балкончиками. В этом городе было проще заблудиться, нежели отыскать нужного человека.

Когда первая волна паники улеглась, включилась логика. Выбирая между двумя Лизами, цветочницей и музыкантшей, Катя решила начать свои поиски с консерватории. Там появление журналистки будет более естественным, ведь сочинить легенду о том, что пишешь статью о молодых талантах, проще, нежели о цветочных ларьках. Поэтому, вооружившись блокнотом с ручкой и защищаясь удостоверением журналиста, Катя отправилась в консерваторию на следующий день, сбежав с работы на полчаса раньше. Притвориться, что она спешит по рабочим делам, было несложно: первые холода стали катализатором множества коммунальных проблем, самые глобальные из которых должны были упоминаться в ее колонке. Скользкие тротуары, отключение отопления, грязные улицы – стихия обеспечила автору коммунальных хроник большое поле для творчества. Но ни один из этих вопросов не волновал Катю, которая ехала в автобусе.

Ей досталось место у окна, и она оказалась зажатой тучной женщиной, занимавшей ровно полтора сиденья. Во время таких поездок у Кати вполне могла развиться клаустрофобия. Приходилось ютиться на той половине сиденья, что любезно предоставила соседка. Катя сидела боком, отвернувшись к окну, и записывала в блокноте план действий. Сумка на ее коленях служила опорой, но буквы все равно получались кривыми.

Сегодня блокнот вернулся из заточения. Катя нарочно достала его, чтобы внести заметки и показать Нику: она приняла решение найти Лизу Петрову. Теперь пути назад не было.

Здание, в котором Катя оказалась, больше походило на театр, нежели на учебное заведение. Его стены были пропитаны музыкой, а помпезные колонны, украшающие вход, выглядели как декорация. Холл напоминал бальный зал, но вместо кружащихся в танце пар и разодетых в пышные платья знатных особ Катя увидела снующих студентов, выглядевших неуместно в повседневной одежде – точно заброшенные в далекое прошлое путешественники во времени. От наблюдений ее отвлек вполне себе современный охранник, который своей синей формой с белыми манжетами и нахмуренным видом был похож на замерзшую птицу, сидящую на ветке.

– Вам чего? – вопрос прозвучал грубо и совсем неподходяще для заведения, в стенах которого взращивалось культурное наследие. Наивные фантазии Кати вмиг разрушились: она-то представляла, что, попадая в стены консерватории, любой становится эстетом и интеллигентом. Что ж, наивно было полагать, что ее встретит консьерж, слушающий в своей кабине Брамса и Дебюсси.

– Я по редакторскому заданию, – она выставила перед собой журналистское удостоверение, как щит.

Охранник высунул голову из окошка, точно продавщица ларька, и, прищурившись, вгляделся в предъявленное удостоверение. Он рассматривал его так долго, как если бы пытался найти десять отличий между фотографией в документе и стоящей перед ним девушкой. Напряженное молчание затянулось, и Катя решила взять ситуацию под свой контроль:

– Наша газета планирует написать большую статью про предстоящий музыкальный фестиваль. Мне бы хотелось побеседовать с организаторами и участниками.

Охранник оторвал взгляд от удостоверения и вернулся в прежнее положение, походя на черепаху, спрятавшуюся в своем панцире. Уже сидя в своем кресле, он нажал кнопку на пульте, разрешая Кате пройти. Она кивнула в знак благодарности и прошмыгнула через турникет, боясь, что в последний момент охранник передумает.

Миновав первый рубеж, Катя выдохнула и тут же одернула себя, отругав за поспешную радость. Впереди ждали самые сложные пункты плана, а она уже торжествует – откуда такая самоуверенность? Она строго одернула край куртки и заправила прядь волос за уши, чтобы думалось лучше.

– Вам помочь? – раздалось за ее спиной. Как нельзя вовремя!

Катя обернулась. Перед ней стояла статная дама в черном классическом пальто и кожаных перчатках благородного винного цвета. Волосы ее были уложены в аккуратную ракушку, голубые глаза лучились дружелюбием, шарф в тон перчаткам небрежно, но элегантно лежал на хрупких плечах. Катя сразу узнала в этой статной особе пианистку, с которой встречалась в книжном магазине. Дама тоже узнала Катю, потому что спросила:

– Вы все-таки решили прийти и послушать наших студентов? Как раз сейчас у нас репетиция оркестра!

– О, я бы с удовольствием! – растерянно начала Катя. – Но я к вам по другому делу.

Она продемонстрировала свое удостоверение, которое, впрочем, ничуть не заинтересовало пианистку. Людей искусства не волновали такие обыденные вещи, как документы. Вот если бы Катя показала вместо удостоверения партитуру – другое дело.

– Я из «Городского вестника», – сказала Катя и от правды плавно перешла к заготовленному вранью об интересе редакции к музыкальному фестивалю.

Пианистка смогла вымолвить только многозначительное «о-о-о», должное выразить восхищение. Готовая ответить на все вопросы, она повела журналистку в свой кабинет, деловито стуча каблуками – вначале по гулкому мрамору, а затем по старому выщербленному паркету. Обыденный интерьер коридоров как-то незаметно сменил помпезность фасада и холла консерватории. Со стен исчезла лепнина – ее заменили облупившаяся краска и разномастные стенды, которые напомнили Кате коридоры редакции.

Но все это казалось мелочью в сравнении со звуками, наполнявшими пространство и преображавшими его. Музыка, музыка, музыка – по всем коридорам, лестницам, у каждой двери, словно повсюду спрятали динамики.

Они прошли несколько коридоров и две лестницы, прежде чем остановились у двери, за которой была тишина. Пианистка открыла кабинет и, переступая порог, изящным жестом поманила журналистку за собой. Замешкавшись у двери, Катя заметила табличку, согласно которой кабинет принадлежал заведующей кафедрой фортепиано. Фамилия у нее была какая-то трудночитаемая и тут же забылась. Но, главное, Катя уяснила, что к пианистке нужно обращаться «Ольга Николаевна».

Заведующая пригласила журналистку присесть и любезно предложила конфеты – открытая коробка стояла прямо на столе и пахла темным шоколадом. Катя взяла конфету наугад и отправила ее в рот целиком.

– Итак. О чем конкретно вы хотели бы узнать? – деловито спросила Ольга Николаевна, суетясь у столика с чайными чашками. Хотя слово «суета» едва ли могло описать действия пианистки: напиток она разливала медленно и грациозно, как на чайной церемонии.

Шоколадная конфета помешала Кате ответить быстро. Пришлось перекатить конфету за щеку, чтобы отчетливо произнести:

– Вначале я задам несколько общих вопросов о фестивале, а потом мне бы хотелось пообщаться с некоторыми студентами консерватории. Не возражаете?