Аттестат зрелости 2 (СИ) - Рюмин Сергей

Мы вышли из машины. Я закрыл двери на ключ. Альбина взяла меня за руку, мы направились к дому. Стоило мне подняться на крыльцо, как дверь распахнулась настежь. На улицу выскочил дед, обнял меня, прижал к себе и возопил:

— Приехал? Молодец! А это кто с тобой?

Он спустился во двор, осторожно взял за руку Альбину, церемонно кивнул ей:

— Здравствуйте! Я — дед Паша.

— Альбина, — Алька даже ухитрилась чуть присесть, отчего у деда открылся рот. Он повернулся ко мне и спросил:

— Невеста?

Я пожал плечами и ответил:

— Пока да.

Альбина ударила меня в спину кулачком.

— Поженимся, — продолжил я, — жена будет.

Алька прыснула. Дед Паша усмехнулся, позвал в дом. Я пропустил его, потом вперед себя пустил Альбину.

Баба Нюша вместе с maman сидели за столом на кухне. Когда мы зашли, она не стала вставать, только медленно, словно нехотя, кивнула на моё «здрасьте» и перевела взгляд на угол, где стояли иконы.

Я всегда был атеистом, несмотря на то, что когда-то меня крестили и вроде даже в соседнем селе. Альбина тоже бросила равнодушный взгляд на иконы и креститься не стала. Баба Нюша вздохнула и нахмурилась.

— Что? — повысил голос дед Паша. — С внуком теперь и здороваться невместно? После того, что напел длиннополый в уши-то?

— Перекрестись! — вдруг потребовала бабушка. Альбина с готовностью перекрестилась. Я, открыв рот, изумленно посмотрел на неё. Моему удивлению не было предела. Ведьма! И спокойно крестится!

Она спокойно посмотрела на меня, мол, спрашивая, чему я так удивился? Я пожал плечами и промолчал. Баба Нюша повторила:

— А ты?

— А я не буду, — ответил я. — Что от этого изменится, перекрещусь я или нет? Я всё равно в бога не верю. И от того, что перекрещусь, верить не стану. Ладно, — я махнул рукой. — Я в машине подожду!

Я развернулся и пошел на улицу. Однако выйти я не успел. Дед нагнал меня, цепко ухватил за плечо.

— Пока я здесь живу, для моего внука всегда место за столом в доме найдётся!

И потащил меня обратно. Затащил на кухню, усадил прямо в одежде за стол, причём под образа.

— Если тебе не нравится мой внук, можешь уматывать в Коршево и там жить! — заявил он, обращаясь к бабушке, делая акцент на слове «мой». Бабушка встала, кивнула и направилась в комнату.

— Мам! Пап! — maman вскочила и бросилась за ней. — Ну, что ж вы за люди-то такие?

Она захлопнула за собой дверь, а дед зло усмехнулся и сказал:

— Бабка на неделе в церковь ходила. Опять ей этот поп что-то про тебя наговорил. И тут вы приезжаете… Вот такие дела, внучек.

Он невесело улыбнулся, а потом спросил:

— Ну, а ты-то как живешь? Гляжу, машиной обзавелись? Нинка писала, квартиру ей дали двухкомнатную да в центре?

— Да, — согласился я. — Купили вот машину. Я на права выучился. Скоро экзамены. Квартиру получили, мебелью обставили. К экзаменам готовлюсь… У отца сын родился, — добавил я потише.

Про купленный дом в Кочарах я умолчал. На всякий случай. Альбина сидела рядом молча, не встревая в наш разговор.

— Жалко, что ты за рулём, — заметил дед и потянулся к холодильнику. Он достал оттуда бутылку мутной жидкости.

— А то большой ведь уже. Тяпнули бы вместе, — он хитро подмигнул мне.

— Не, — я покачал головой. — Я не пью. Только шампанское на новый год выпил и всё. А у тебя настойка-то осталась твоя? Которая натурпродукт?

— Осталась! — кивнул дед.

— Налей ей, — я указал на Альбину. — Ей можно. И с кем тяпнуть есть!

Я встал, потянулся.

— Пойду проветрюсь, дед! — я тронул деда за плечо. В магическом зрении я никаких проблем со здоровьем у деда не выявил. Да и не такой уж он и дед был — выглядел лет на 50–55. Вон как ловко с крыльца соскочил. А раньше ковылял еле-еле.

Я зашел в терраску. Зимой это помещение не отапливалось. Да и чему там отапливаться? Оно, во-первых, совсем не утепленное, одни доски на каркасе. Во-вторых, здесь никто зимой-то и не жил.

— Трифон! — вполголоса позвал я. — Трифон!

Из-под кровати показалась голова в старой цигейковой шапке.

— Ну, наконец-то! — сказал домовой. — Я уж думал, совсем про меня забыл молодой хозяин.

Он вылез, степенно подошел ко мне, протянул руку и поклонился.

— Здравствуй, молодой хозяин!

Я присел, обнял его:

— Здорово, Трифон! Ну, как ты?

— Я ничего, живу, хлеб жую…

— Ой! — я сунул руку в карман, вытащил конфету «Гулливер», специально приготовленную для него. — Держи, гостинчик для тебя!

— Благодарствую! — он ухватил конфету, сунул в карман, потом вдруг принюхался.

— Ты что? — удивился я.

— Запах знакомый, — задумчиво ответил домовой. — Свояком пахнет.

— Каким свояком? — не понял я.

— Ну, нашим братом, домовым! — пояснил он и уселся на кровати рядом со мной.

— Так это, — я улыбнулся. — Я ж в Кочарах был. Дом у меня теперь там. Вот я домового-то себе и позвал. Соседи уехали, дом бросили. А я его к себе позвал. И банника тоже. Домового Авдей Евсеевич зовут, а банника Федулом.

— Ой, — сказал Трифон и вздохнул.

— Что такое?

— Авдей Евсеич — суровый домовик! — ответил Трифон. — Обстоятельный. Порядок любит. Он из стариков, ему в обед пятьсот лет, не меньше!

Я засмеялся.

— Жихарь-то как?

— Дядька Жихарь нормально, — отмахнулся домовой. — У себя сидит. На улицу не ходит, лета ждёт.

— Пойдём к нему, поздороваемся? — предложил я.

— А пойдём! — согласился домовой. Он превратился на моих глазах в серого кота, встал у двери. Стоило мне её раскрыть, как он выскочил вперед. За дверью, оказывается стояла Альбина. Она ойкнула и отскочила.

— Подожди меня дома, — крикнул я ей. — Я сейчас вернусь!

Жихарь тоже обрадовался моему появлению. А когда я протянул ему «гулливерку», так вообще смутился.

Новостей особых в деревне не было. Дед с бабкой живы-здоровы. Благодаря моим «процедурам» забыли и про сердце, и про суставы, и прочий ревматизм.

С наступлением холодов жизнь в деревне, в том числе среди местной нечисти, замерла. Домовые с банниками пустующих домов и бань улеглись в спячку. Так что новостями Жихарь и рад бы поделиться, но не мог.

— Скоро Еремеич проснется, — добавил он. — Весна на носу.

Узнав, что я летом планирую переселиться в Кочары, даже построил дом, Жихарь обрадовался. Тут же влез в разговор Трифон:

— Он Авдея Евсеича к себе забрал. И Федула тоже.

Жихарь задумался, покачал головой:

— Авдей Евсеич — домовой серьезный, — заметил банник. — Он даже постарше меня будет. Он, пожалуй, волхвов даже помнит. Федул, тот хороший, добрый. Передай ему привет от Жихаря.

— А Авдей Евсеичу от Трифона! — снова влез в разговор Трифон. — Он меня тоже помнит. Нас с дядечкой Жихарем дед Паша с Кочаров привез!

Я рассказал про ведьму Цветану, поселившуюся по соседству, про свою то ли подружку, то ли невесту Альбину, которая намеревается идти к Цветане в ученицы.

— Цветана — белая ведьма, — заметил Жихарь. — Это хорошо. Была б черная, не жить вам там спокойно…

— А какая разница? — удивился я.

— Белая — это больше знахарка, добрая, она веды знает, людям помогает и часто просто так. Природа у неё такая. И сила от природы. Черная ведьма, наоборот, силу из людей вытягивает. И помогать просто так она никому не будет. Чужая боль ей в радость. Говорят, что белые ведьмы от берегинь пошли, а черные от мары. Правда или нет, не знаю, врать не буду.

— Почему ж тогда она оборотня хотела извести? — удивился я.

— Может, от безысходности, — Жихарь по-человечески пожал плечами. — А может, от того, что он оборотень. Оборотни почти всегда беду людям приносили. Такие, как Селифан, редкость. Ножом ведь можно и убить, а можно и чирей вскрыть. Так? Так и везде. И белая ведьма может убить, а чёрная при своём интересе и врачевать способна.

— А Селифану сколько лет? — вслух подумал я.

— Он здесь с войны живёт, — ответил Трифон.

— А до войны где-то в Белоруссии жил, — добавил Жихарь. — Вроде партизанил даже.