Основы человечности для чайников (СИ) - Шашкова Екатерина Владимировна

И дальше, дальше: раскопки, поездки, чей-то день рождения, вручение диплома и последующая пьянка, перевёрнутое кресло, из-под которого торчат неопознанные ноги…

Художественной ценности у фотографий не было совершенно, но девчонки из школы за такое продали бы душу (одну на всех, коллективную), все украшения и ответы на четвертную контрольную по физике.

Ксюха долистала альбом до конца, подумала немного и вернулась к снимку с Тимуром в плавках. Мысль продать фото одноклассницам (или хотя бы подразнить их) выглядела крайне соблазнительно, но всё же брать чужое нехорошо. Поэтому она просто достала телефон и попыталась сделать копию.

Получалось плохо — пластиковый кармашек бликовал на свету, а картинка выходила смазанной. Пришлось всё же вытаскивать фотку наружу, иначе нормально рассмотреть узор татуировки было совершенно невозможно.

Да, татуировка у Тимура из студенческих времён оказалась всего одна — тонкая вязь вокруг руки, чуть ниже локтя. Ксюха отсняла её в максимальном разрешении, чтобы не пропустить ни одной завитушки. Фотки с другого ракурса не нашла, но понадеялась, что Людвиг и так разберётся, что всё это значит.

И только убирая фотографию на место, обнаружила, что за ней притаилась ещё одна, перевёрнутая картинкой вниз.

Ксюха достала её раньше, чем сообразила, что делает. В какой-то момент (на долю секунды) она даже понадеялась, что увидит на снимке обратную сторону татуировки, снятую крупным планом, или вообще подробную схему всех рисунков на теле Тимура, но реальность была жестока.

На фотке компания подростков едва ли старше Ксюхи теснилась на уличной лавочке, пытаясь сделать так, чтобы все поместились в кадр. Все — с совершенно дикими причёсками и не менее диким макияжем. Очень разные, но при этом неуловимо одинаковые.

В глазах зарябило от чёрно-розового. Чёрно-розовым было всё: кеды, майки, браслеты, юбки, пряди волос, значки, сумки и даже один галстук. Хотя нет, галстук был чёрно-белым. В клеточку.

Ксюха даже не сразу поняла, что во всём этом цветовом безумии есть как минимум одно знакомое лицо. Или даже два. Диана (с выбеленными волосами и сумасшедшим начёсом) и…

— Тимур Игоревич, вы что, правда были эмо⁈

Да, он говорил про крашеные волосы. Но Ксюха при этом представляла себе какой-нибудь косплей, а не розовую прядку в чёлке, закрывающей пол-лица.

Тимур вынырнул из кухни — с чашкой в одной руке и бутылкой водки в другой — растрёпанный и слегка смущённый. Поймал взгляд Ксюхи и смутился ещё больше.

— Это для дезинфекции, а не то, что ты подумала! А это… — Он кивнул на фото. — Это было давно.

— Эмо? Серьёзно⁈

— Тогда все вокруг были либо готы, либо эмо. К готам меня не тянуло.

— Почему?

— Никогда не любил кладбища. — Тимур поморщился. Как-то очень значительно поморщился, как будто с кладбищами у него были какие-то личные счёты.

— Но почему именно эмо? Можно же было… ну… просто быть никем. Не в смысле совсем никем, а обычным человеком.

Ксюха ожидала, что он отмахнётся, или скажет что-то типа «так получилось», но Тимур только снова поморщился, будто воспоминания вызывали у него головную боль. Неохотно выдавил:

— Это с самого начала было глупостью. Мне просто хотелось чувствовать себя частью чего-то большего. Какой-то общины. А ещё нравилось жаловаться на жизнь, на то, что никто меня не понимает, и чтобы остальные поддерживали и жалели. Было бы на что жаловаться…

— А потом?

На студенческих фотках не было ни следа чёрно-розового безумия. А ведь времени прошло… Сколько? Пара лет? Или даже меньше?

— А потом я повзрослел. Ладно, снимай свою толстовку, я же её застирать обещал. И давай посмотрим при нормальном свете, что там у тебя.

Ксюха послушно разделась и задрала футболку.

Тимур (наконец-то убравший чашку на место, зато вооружившийся ватными тампонами и тюбиком какой-то мази) подошёл поближе и осторожно очертил пальцем границу пластыря. На татуировку он не обращал никакого внимания, как будто вовсе забыл о ней, и Ксюха постепенно расслабилась.

И даже не дёрнулась, когда Тимур аккуратно потянул за краешек пластыря. Тот ещё не успел нормально прилипнуть, поэтому отошёл легко и безболезненно.

Посмотреть на царапину очень хотелось, но без зеркала это было почти невозможно, поэтому Ксюха разглядывала всё подряд: книжные шкафы, чайную чашку с тёмным ободком по краю, стоящую на журнальном столике, пудреницу, явно забытую Дианой, сосредоточенное лицо Тимура. И именно поэтому точно уловила момент, когда это лицо стало совершенно каменным.

Тимур оттирал с кожи Ксюхи подсохшую кровь и вдруг замер, выругался сквозь зубы, склонился над ранкой, почти утыкаясь в неё носом, чтобы лучше рассмотреть. Прошипел нервно:

— Вот же мстительная дрянь!

Тут Ксюха всё-таки не выдержала и потянулась за пудреницей. Та открылась с лёгким щелчком. Внутри, как и ожидалось, оказалось маленькое круглое зеркальце, которое Ксюха торопливо пристроила так, чтобы нормально видеть собственный бок.

Увидела. И на мгновение забыла, как дышать.

От ранки — совсем небольшой и уже подсохшей — шла вверх яркая алая линия. Словно трещина в коже, заполненная застывшей кровью.

Всего одна маленькая трещинка, а не целая сеть, как на ноге Людвига. Но и этого хватило, чтобы внутри всё узлом скрутилось от страха. Пудреница выскользнула из руки и закатилась под диван.

— Ложись на пол! Быстро! — велел Тимур.

Ксюха и не подумала ослушаться. Только отметила машинально, что любой нормальный человек на её месте сначала спросил бы, что это за ерунда, или пощупал бы ранку, или сделал ещё что-то такое же… ну… нормальное.

А не вытянулся бы солдатиком на старом линолеуме.

Ладно, один вопрос она всё-таки себе позволила:

— Почему на пол?

— Он плоский, — не слишком понятно объяснил Тимур, рывком выдвигая из шкафа ящик. Покопался в нём немного, вытащил кусок мела (самого обычного, такого же, каким в школе писал на доске), линейку, транспортир и здоровенный циркуль, тоже с куском мела на конце. — Нет, погоди, вставай. Начертить же сперва надо. И не смотри так, словно я спёр этот циркуль из кабинета геометрии. И вообще, это было давно. Чёрт, да какая там формула-то?

— Ты меня спрашиваешь? — От волнения Ксюха снова перешла на «ты».

— Нет, я просто… Я не… Сейчас найду…

Всё из того же ящика появилась на свет потрёпанная тетрадка, и Тимур торопливо зашуршал страницами. Руки у него отчётливо дрожали, а нужная формула, судя по всему, никак не хотела находиться.

— Всё нормально, не нервничай, — осторожно произнесла Ксюха. — Ты сможешь с этим справиться. Я же не умираю прямо сейчас. Мне даже не больно.

— Совсем не больно?

— Ни капельки.

Кажется, это был неправильный ответ, потому что Тимур закусил губу и выдавил:

— Плохо… А вообще как ты себя чувствуешь? Есть какие-то необычные ощущения?

— Вроде нет. — Ксюха прислушалась к себе, ничего особенного не обнаружила, но честно доложила: — У меня сначала голова кружилась и в ушах звенело. Но это ещё там, за гаражами. Я думала, это от того, что… ну… от того, что я в стенку врезалась.

Или от того, что кто-то (возможно даже некий очкастый историк!) отключил одной непоседливой девчонке зрение и слух. И однажды за это огребёт.

Но не прямо же сейчас отношения выяснять!

— Прости… — покаянно пробормотал некий очкастый историк. Ксюха решила не уточнять, за что именно он извиняется: за то, о чём она подумала, или за то, что ей даже в голову не приходило.

Одно утешало: подходящую формулу он всё же нашёл и, вооружившись мелом и циркулем, начал выписывать на полу затейливые вензеля, нисколько не смущаясь, что острый кончик оставляет в линолеуме дырки.

К слову, это были не первые дырки. Возможно, нечто подобное на этом полу проделывали регулярно.

— Ложись, — кивнул Тимур, когда закончил узор. — Только постарайся линии не смазать.

Ксюха постаралась. Благо рисунок представлял собой не круг, а схематичный силуэт человека. Примерно как обводка вокруг трупа в криминальных сериалах, только украшенная по периметру странными символами. Или как узор на алтаре для жертвоприношений — тоже в сериалах, но мистических.