Евгений Щепетнов - Возвращение грифона
Заклинание таки сработало. Они на самом деле покрылись нарывами, из которых лезли черви. Когда я это увидел, меня чуть не вырвало. Одно дело знать, как это должно быть, а другое дело — видеть. Как увидел? Пришли они ко мне. Все. В сопровождении конвоя. Видимо, начальник райотдела посодействовал им, за то, чтобы они не указывали его в явках с повинной.
Когда эти люди появились у меня, они уже были осуждены — их доставили ко мне прямо из СИЗО, перед этапированием в Нижний Тагил, на ментовскую зону. От них ужасно пахло — как от разложившегося трупа, а вид напоминал о прокаженных. От гордых, наглых оперов ничего не осталось, кроме разъедаемых червями оболочек. Они кашляли, отхаркивая кровь и червей, и это был ад в отдельно взятом райотделе.
Мне даже стало не по себе — может, я переборщил? Может, не стоило ТАК их наказывать? Но Маша с ожесточением сказала, что они вообще заслуживают смерти за свои преступления. Может, и так… только смерть, она быстрая — бах! И нет человека. Он даже почувствовать ничего не успеет. А гнить заживо, зная, что спасения нет, — это гораздо страшнее. Среди этих людей не было Дымова — он покончил с собой. Мысль о том, что придется идти на поклон к колдуну, довела его до самоубийства. Кстати сказать, косвенно я добрался и до участкового, с которого все и началось. Он повесился, узнав, что случилось с его подельниками. Не смог каждый день жить под гнетом мысли о том, что вот-вот в его дверь постучусь я и напущу на него такую же порчу.
Я снял проклятие. Не сразу, но нарывы исчезнут, оставив лишь шрамы, напоминающие о наказании. Только людей не вернешь, тех, которых они забили до смерти, пытаясь повесить на них преступления, которые те не совершали.
Операм дали по десять-пятнадцать лет — максимум, что давало советское правосудие. Выше этого наказания была только смерть, а советский суд посчитал, что смерти они не заслуживают. Нашлись какие-то заслуги, какие-то смягчающие обстоятельства. Ведь они не только простых граждан избивали и убивали, они же и бывших уголовников прессовали, а это уже другое дело.
Я не протестовал — им и этого хватит. Мое наказание было таким страшным, что сроки, отпущенные им судом, в сравнении были детскими играми. Еще бы месяц, и в живых не осталось бы никого.
И даже после моего вмешательства они не скоро восстановят здоровье. Впрочем, я не особо старался им помочь. Я хорошо помнил скрежет монтировки, пробивающей мою грудь…
Поднявшись на второй этаж, мы застали у нашей двери троих людей, в темных костюмах, при галстуках и в белых рубашках. Они вежливо осведомились, мы ли те, кого они ждут, — мы не стали скрывать очевидную истину и пригласили нежданных гостей в наш скромный уголок, заставленный моднючей гэдээровской мебелью, японским цветным телевизором, двухкассетником того же производства и всякими приятными мелочами вроде хрустальных бокалов и китайских ваз.
Обставляла Маша, а у нее был своеобразный вкус, чисто советский, иногда приводивший меня в исступленно-смешливое настроение. Старинные китайские вазы ну никак не сочетаются с современной мебелью, но только ей это не докажешь. Дорого, красиво, ну и пусть стоят! Вот был ее главный аргумент. Я и махнул рукой. Ну не наплевать ли? Пусть заставляет квартиру тем барахлом, каким хочет. Когда-нибудь эта страсть к накоплению закончится. Настрадалась в нищете, вот и хватает подряд, что подороже, благо, что денег хватает.
— Товарищи, чаю? — радушно предложила Маша и, не дожидаясь ответа, крикнула на кухню: — Валь, организуй нам на стол чего-нибудь к чаю, и чаю подай! (Мы наняли домработницу, и сразу стало полегче — все-таки много времени отнимают эти домашние хлопоты — готовки, стирки, уборки… даже если у тебя импортная стиральная машина, а питаться ты норовишь исключительно в ресторане.)
— Слушаю вас, — спокойно сказал я, глядя в лицо старшего мужчины. Звание его я не успел заметить в удостоверении, но, похоже, что-то вроде полковника. Крупный калибр, однако. Полковник — это вам не хухры-мухры.
— Мы наблюдаем за вами давно, — сразу перешел к делу полковник, — еще с тех пор, как вы начали свою бурную деятельность в доме на окраине города. Вероятно, вы догадываетесь, что от нас не ускользает ни одно мало-мальски важное событие в этой стране?
— Догадываюсь, — усмехнулся я, — и что? Ну вот — не ускользнули мы от вашего взора. И чего дальше?
— Дальше? — задумался полковник. — А дальше нам хотелось бы знать, что от вас ожидать. И не угрожаете ли вы нашему государству. Вы же не из этого мира, молодой человек. Вы, вероятно, инопланетянин. И вы потенциальная угроза нашей стране. Тихо, тихо — особо-то не возбуждайтесь. Хотели бы мы — давно бы вас убили. Вы же смертны, не будете этого отрицать? Убить вас легко. Но зачем? Может быть, вас можно использовать в интересах государства? После долгого наблюдения наше руководство все-таки пришло к выводу, что следует предложить вам сотрудничество.
— Какого рода? Стучать на высокопоставленных руководителей области, с которыми мы общаемся? — скривился я. — Или вы придумали что-то более дельное?
— Фу… как грубо сказано. Не стучать, а освещать деятельность некоторых людей, от которых зависит благосостояние наших граждан — разве это не правильно? Если бы те негодяи, которых вы наказали, были бы заранее выведены на чистую воду добропорядочными гражданами, осветившими их деятельность, разве не позволило бы это избежать множества неприятностей — смертей, несправедливых осуждений? Или проще сгноить их заживо? Вам-то, может быть, и проще, но если бы все было по уму — таких преступлений бы не было. Так что не стоит оперировать обывательским мнением о том, что так называемое стукачество — это плохо и подло.
— Только не говорите мне, что у вас в отделе не было стукачей, — нахмурился я, — почему тогда они не предотвратили преступления, совершаемые сотрудниками? Какая от этих стукачей польза?
— Это другой вопрос, — уклончиво ответил полковник, — везде есть плохие работники, и тут ничего не поделаешь. Однако нас очень заинтересовал этот случай, во-первых, ваше странное воскрешение — мы допросили этих людей, и они рассказали нам все, без утайки. А еще рассказали, как вы напускали на них проклятие. Это впечатляет, да. И еще — нас очень порадовал один факт — вы не можете подчинить себе волю человека, поработить его, и были вынуждены действовать столь грубо, фактически заразив их страшной болезнью, чтобы заставить раскаяться и написать чистосердечное признание. Ведь проще было подчинить их волю и заставить написать признание таким методом. Не буду скрывать, если бы мы обнаружили, что вы можете контролировать людей — вас бы уничтожили. Стране не нужны люди, способные поработить ее высшее руководство. Я говорю с вами без обиняков, не хочу, чтобы между нами остались какие-то непонятности и недоговоренности. Несмотря на ваше могущество, ваша жизнь на волоске. И жизнь вашей подруги, и вашего ребенка… мы знаем про вас все. Все, что знаете о себе вы. Даже как вы занимаетесь любовью, в каких позах. Мы знаем, что ваша подруга мутирует, превращаясь в нимфу. Знаем, что заразили ее вы, что вы при желании можете стать источником нужных государству мутантов с различными способностями. Знаем, что вы мечтаете вспомнить о своей прежней жизни, а ваша подруга боится этого, так как вы обязательно ее покинете после нормализации вашей памяти. Вот так, молодой человек. Теперь вы видите, что от нас ничего не укрывается?
Маша стояла рядом со столом, за которым мы беседовали, вытаращив глаза и судорожно сглатывая:
— Откуда вы… как они узнали, Вань?
— Маш, не будь наивной! — резко бросил я, разозлившись донельзя. — Ясно же, что квартира нашпигована подслушивающими, а возможно, и подглядывающими устройствами, и что поселили нас в нее специально, и что Маргариту подвели к нам они — мы давно уже под колпаком у Мюллера! Элементарно, Ватсон! Они суют нос везде, куда только можно, а уж мимо колдунов пройти никак не могли.
— Тогда, раз вы такой… Холмс, может распишете наши дальнейшие шаги и перспективы сотрудничества? Опишете, что мы от вас хотим? А мы и послушаем — вдруг чего-то упустили, — усмехнулся один из коллег полковника, доселе молчавший и внимательно следивший за моим лицом. Третий сидел с каменным видом и все время держал руку под столом, подозреваю, что в его кармане было что-то вроде стреляющей ядовитыми иглами авторучки или подобной гадости — на предмет плохих переговоров со злым колдуном. Вдруг я заартачусь, нападу на них? Придется принимать срочные меры. Для того и нужен «чистильщик».
— Во-первых, ваш коллега пускай уберет руку из кармана — не дай бог стрельнет с испугу. Я не собираюсь на вас нападать, на фига вы мне сдались. Я ждал вас все это время и удивлялся — как это вы так медленно до меня добирались?
— «Служенье муз не терпит суеты» — слышали такое выражение? — усмехнулся второй гэбэшник. — Хорошая операция должна быть тщательно подготовлена. Тогда есть вероятность, что она удастся на сто процентов. Закон такой.
