Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса III
— Абсолютно никаких. То есть одно дело теперь есть: присматривать за твоим кроликом. Но это все.
— Ты приехал в Вильнюс, потому что захотел возиться с чужим кроликом? Я правильно тебя поняла? А не проще было завести своего?
— Не совсем так. Я приехал в Вильнюс потому, что здесь нашлось бесплатное жилье на достаточно долгий срок. Ну, просто твое объявление первым на глаза попалось. А мне было почти без разницы куда, лишь бы поехать. Лишь бы начать.
— Начать что?
— Новую жизнь. Такую, как всегда хотелось. Переезжать из города в город, задерживаться где-то на месяц, где-то на полгода, как пойдет, чтобы не туристом по достопримечательностям проскакать, а пожить по-настоящему, втянуться в городской ритм, обзавестись привычками и предпочтениями, с кем-то познакомиться, что-то начать понимать, а потом — рррррраз! — и дальше. Еще куда-нибудь. Вообще-то, для такой жизни надо быть богачом. Но я, как и ты, грабить банки не умею. Бонни и Клайда из нас не выйдет, это я уже понял. Но, может, оно и неплохо?
— Переезжать из города в город, — зачарованно повторила Рут. — Менять одну жизнь на другую, не всерьез, понарошку, как будто у тебя их много-много, как платьев в шкафу модницы, самого долгого лета не хватит, чтобы выгулять все, но можно хотя бы просто покрутиться перед зеркалом. Слушай, как же я тебя понимаю! Сама когда-то мечтала так жить. Перепробовать побольше разных судеб или хотя бы только разных городов и стран и везде представляться разными именами, просто так, от жадности, чтобы примерить на себя все, сколько успею. Но знала, что не решусь. И организовать не сумею. И деньги — хоть сколько-то — совершенно необходимы. Откуда, скажи на милость, их брать? Но ты, получается, все же решился. Вот объясни мне, разумной трусихе, как?!
Сказал:
— Знала бы ты, сколько лет я не решался. Жил, как нормальный человек, каждый день ходил на работу, два раза в год брал отпуск, уезжал куда-нибудь на край света, и это было настоящее счастье, только слишком быстротечное — ну уж какое есть. А все остальное время я — отдельно, а мои мечты о вечных странствиях — отдельно, ясно же, что невозможно, так не бывает, люди так не живут, кроме разве что нескольких сотен эксцентричных богачей, но одним из них мне не стать, даже если мою прекрасную зарплату завтра увеличат еще втрое. Но, в общем, и так все неплохо, говорил я себе, оглядываясь по сторонам, сравнивая себя с другими, и был по-своему прав. Так бы и жил до сих пор, если бы не заболел. Одно время думал, что не выберусь, но, как видишь, выбрался, даже без серьезных последствий, не хмурься, забудь, не о чем тут говорить. Просто пока выбирался, у меня появилось время как следует подумать. Спросить себя, что именно так сильно боюсь потерять сейчас. И оказалось — возможности. Сотни тысяч нереализованных возможностей, одна другой слаще. Понятно, что до всех мне не дотянуться, ни одной самой долгой человеческой жизни на это не хватит. Но с чего-то можно начать. Я спрашивал себя: «Чего ты хочешь больше всего на свете?» И отвечал. Целыми днями только тем и занимался, что отвечал себе на этот вопрос. Больничная скука и слоняющаяся по коридорам смерть, о которой никогда точно не знаешь, за кем она сегодня пришла, — отличные исповедники. Кого угодно заставят посмотреть в лицо некоторым фактам о себе. А когда я вышел из больницы, практически новорожденный, растерянно озирающийся по сторонам, оказалось, что моя прежняя жизнь уже благополучно рухнула — сама, без моих усилий. На работе мне нашли замену, девушка успела не только закрутить новый роман, но и выскочить замуж, друзья — не то чтобы отвернулись, даже помогали, чем могли, но им было скучно со мной больным и совсем не о чем говорить с выздоровевшим, а мне — с ними, я все-таки сильно изменился за это время, и общего контекста у нас не стало, это тоже важно, может быть, вообще важнее всего… На самом деле я мог быстренько отстроить на этих руинах новую жизнь, точную копию старой. С моим резюме и знакомствами совсем несложно найти работу, а все остальное наросло бы само собой: девушки, друзья, прежние или новые, какая разница, отпуск на тропических островах, квартира — если не та же самая, то примерно такая же; год спустя я, чего доброго, решил бы, что жизнь наладилась, выдохнул и снова принялся бы мечтать о чем-нибудь прекрасном и даже вполне возможном — для других, не для меня. Но я сказал себе: «Стоп». Подсчитал остатки финансов, окончательно понял, что богатым бездельником мне, увы, не бывать, зато если путешествовать, скажем, автобусами и находить недорогое, а еще лучше бесплатное жилье, моих запасов хватит на пару-тройку очень счастливых лет. По крайней мере таких, как я хотел. А там — поглядим.
— Ну ты даешь, — вздохнула Рут. — Не думала, что ты такой храбрый.
— И глупый.
— Не без того. Но такой глупости поди еще научись. Слушай, как же я рада, что ты нашел мое объявление!
— А я-то как рад. Совсем не собирался ехать в Вильнюс. В моих мечтах фигурировали Париж, Барселона, Венеция — список настолько предсказуем, что можешь продолжить сама. И тут вдруг: «Требуется компаньон для белого кролика». Я так и сел. Сперва написал из чистого любопытства, потом ходил, думал, говорил себе: «Какая разница, с чего начинать, лишь бы поскорей, пока голова не заработала в нормальном режиме и не прикрыла проект». И вдруг как-то неожиданно выяснилось, что я уже приехал и стучу в твою дверь. И с этого момента все пошло не по плану. Я тут у тебя как-то внезапно обнаружил, что мне все еще довольно мало лет. И я снова ни черта не знаю о мире, в котором мы живем. Зато у меня определенно есть сердце, большое-пребольшое, едва помещается в груди. И куча времени впереди — в любом случае, сколько бы его ни осталось, потому что теперь даже всего один день — это невероятно много, как целая жизнь. Не могу объяснить, почему так. Ай, неважно. Я сейчас вообще ничего не могу объяснить. Но оно происходит, а это главное.
— Знаешь что? — сказала Рут. — Если завтра ты опять будешь все помнить, можешь не делать вид, будто никакого разговора не было. И я не стану. Потому что разговор был. Для меня это важно. Сон, не сон — да хоть галлюцинация. Все равно глупо было бы от него отказываться. Хоть и чокнуться можно, если хоть на минуту задуматься о сопутствующих обстоятельствах.
— Я вчера вечером решил, что все дело в белом кролике. Как только в истории появляется белый кролик, разум может подавать в отставку. Ему же будет спокойнее.
— В белом кролике? — переспросила Рут. — Слуууушай! Ну конечно. Сразу могла бы догадаться. А ну-ка скажи, что сейчас делает Лена?
— Дрыхнет в клетке без задних ног.
— А ты попробуй ее разбудить… Нет, погоди секунду. Послушай. Если я исчезну, как только Лена проснется, значит, я угадала. Тогда выходи в скайп прямо сейчас. Я тебе все объясню. А потом пойду сдаваться в сумасшедший дом.
Сказал растерянно:
— Ладно.
И полез в клетку за Леной. Очень медленно и осторожно. Трудно разбудить кролика, не испугав.
К счастью, кролик Лена была не из пугливых. Даже не вздрогнула, когда Эдгар ее погладил. Моргнула и принялась обнюхивать его ладонь, доверчиво положив на нее передние лапы.
Сказал:
— Я молодец. Очень аккуратно ее разбудил. Достать? Хочешь поздороваться?
Но ему никто не ответил. Рут действительно исчезла. И кран на этот раз за собой закрыла. И чашку оставила в мойке — ослепительно чистую, глазам больно.
Подумал: «Ну надо же, а». И пошел включать компьютер, как договорились.
Рут уже ждала его в скайпе. Даже успела написать: «Ну и где же ты?» Такая нетерпеливая.
Спросил: «Слушай, все было, да?»
Дурацкий, конечно, вопрос — это если вне контекста. Зато с ним — в самый раз.
«Было, — ответила она. — Более того, я тебе сейчас расскажу, что именно было. Обхохочешься. Хочу это видеть. Попробую позвонить. По ночам тут вроде нормально все работает».
Когда Рут появилась на экране, стало ясно, что пижама с медвежатами по-прежнему на ней. Не то доказательство, не то просто совпадение, поди разбери. Но, безусловно, добрый знак.
— У нас еще детское время, — сказала она. — Чуть-чуть за полночь. Я тут очень рано ложусь и встаю, а дома была такая сова! Но джетлаг творит чудеса. Сейчас быстренько расскажу тебе про Лену и пойду спать дальше. Просто до завтра откладывать не хочу. Завтра проснусь с ясной головой, подумаю: «Что за глупости» — и не стану ничего тебе рассказывать. А это будет нечестно.
Молча кивнул, подбадривая ее. Дескать, что там про Лену?
— Штука в том, что это я ей приснилась, — сказала Рут.
— Что? Ты? Кому?
Так растерялся, что задал как минимум два лишних вопроса. Вполне можно было ограничиться одним «Чтооооо?!».
— Я. Приснилась. Кролику. Лене.
Рут говорила громко и четко, практически по слогам. По некоторым косвенным признакам Эдгар догадывался, что у него по-дурацки распахнулся рот. Но ничего не мог с этим поделать.
