Елена Карпова - Искушение Бори Лавочкина
Ему показалось, что сквозь щели забрала он увидел глаза Ульрига — холодно-голубые, расширившиеся от удивления в тот момент, когда лезвие меча Борсана, пробив кожаное сочленение между пластинами панциря, вошло в тело. Ульриг ахнул и осел на землю.
Борсан взглянул на свой меч. В крови был лишь самый кончик клинка — значит, рана не должна быть смертельной. Носком сапога он отбросил в сторону кинжал — так, на всякиий случай, наступил сапогом на лезвие меча Ульрига и склонился над поверженным врагом, подняв ему забрало.
Ульриг лежал, прижимая руку в перчатке к панцирю, как будто так можно было зажать рану, по лицу его градом катился пот, похоже, вперемешку со слезами, голубые глаза сузились, рот кривился от боли.
— Как считаешь, жить будешь? — спросил у него Борсан, замечая краем глаза бегущих на помощь к повелителю слуг и вассалов.
— Сво-олочь… — только и сумел простонать Ульриг.
— Господин! Прикончите его, господин! — услышал Борсан срывающийся от возбуждения голос Вешни. Он глянул на своего оруженосца. В глазах того горела жажда крови. Они, все они ждали от него убийства — даже нежные служанки Бьярси, заинтересованно смотревшие, как на газонной траве истекает кровью человек(разве что сама Бьярси смотрела на это с каким-то страхом), и, кажется, даже слуги Ульрига, остановившиеся в десяти шагах и ждущие конца поединка… Какого поединка? Смерти одного из них? Не будет вам смерти, не дождетесь!
— Что встали, — рявкнул он на оруженосцев Ульрига, — не видите, ему помощь нужна? Бинты у вас какие-нибудь есть, чурбаны бездушные? Вешня, горячей воды сюда, быстро…
Слуги очнулись от ступора, кинулись выполнять его распоряжения. Борсан попытался освободить Ульрига от панциря, неожиданно обнаружив при этом, что ему помогает Бьярси.
— Бабу… убери, — простонал Ульриг, — пусть уйдет.
— Заткнись, — оборвал его Борсан, — тебе разговаривать вредно. Где тут у твоего панциря завязки, Регг тебя раздери, навешаете вечно на себя…
— Там, сбоку, — выдохнул Ульриг и потерял сознание.
Внезапно мир мигнул, и зеленая полянка с короткой травой исчезла. Боря снова был в комнате, заставленной стеллажами с книгами, за окном была все та же ночь и тот же голубой месяц висел в окне, напоминая о Востоке. Боря зажмурил глаза, освобождаясь от наваждения, потом незаметно ущипнул себя. Было больно…
— Hу как, — спросила Маргарита, — понравилось?
— Нет, — признался Боря.
— Почему, — удивилась она, — тебе дали возможность проявить смелость и сострадание, тебя ждет любовь…
— Любовь? — недоверчиво спросил Боря.
— Конечно, разве ты еще не понял, что Бьярси влюблена в тебя, а вовсе не в твоего друга…
— Она влюблена в Борсана, а не в меня.
— Ты и он — одно и то же.
— А что происходит с ними, когда мы с тобой тут разговариваем?
— Ничего. Они будут ждать тебя.
— Я не люблю фэнтези, — сказал Боря.
— Зря, — огорчилась Маргарита, — я бы на твоем месте выбрала бы, наверное, что-то подобное. А, может, тебе придется по душе это?
— Вот, возьми, — девушка протянула ему пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью.
Девушку звали Ирина, и она была похожа на Ольгу.
— Что это, — спросил Брайан.
— Это прислали из лаборатории, оно должно будет убить все живое в океане, и тогда мы сможем сориентироваться и понять, где ты.
— А океана не жалко?
— Так не во всем же! Получится темное пятно, со временем — биологи говорят, что часа через три — туда снова приплывет всякая живность, и по пятнам мы сможем судить о твоем продвижении.
— И сколько мне этой дряни капать?
— Там дозатор есть, больше за один раз он тебе все равно не даст.
— А если я от океана уйду?
— А ты не уходи. Прыгун где-то возле воды рухнул, ты же сам картинку видел… Hо если придется — вот еще наконечник для распыления. Hо сразу предупреждаю — эффект гораздо хуже, чем с океаном, брызнуть надо трижды, и расход жидкости будет сильнее. В хорошем случае ее здесь — на пять дней, в плохом — в два раза меньше, так что лучше иди вдоль берега. И… еще одно — для обороны это использовать не рекомендуется, никто не знает, как оно подействует на крупных животных — а там такие, кажется, есть.
— Мне их из рогатки бить прикажете?
— Нет, тебе дадут лазер и батареи к нему.
— Геройствовать не стоит, — Брайан обернулся. В дверном проеме стоял Капитан.
— Пришел пожелать тебе удачи. Задача твоя — всего лишь дойти до Прыгуна, сделать снимки и вернуться обратно. Учти — на помощь к тебе мы придти не сможем, так что, если на тебя кто-то нападет, выясни вначале, нельзя ли от него просто убежать.
— Понял…
Этот поход вызывал у него все меньше энтузиазма. Прежде всего, ему было неясно, зачем выяснять, что случилось с первым Прыгуном — ведь кое-какие результаты он доставил, прежде чем, уйдя во второй прыжок, свалился на берегу огромного океана, не отвечая на запросы корабля. Непонятно было, зачем посылать вместе со вторым Прыгуном человека — как будто бы он надежнее железа… И уж совсем неясно было ему, какой гений придумал кабину для Прыгуна, такую, что, хотя один человек помещался в ней даже с некоторым комфортом, двоим там делать было нечего.
Hо иначе бы полетела Ирина, а ее пускать не стоило.
Окон в Прыгуне предусмотрено не было. Брайан полулежал в кресле, пристегнутый гравиполями и утыканный датчиками и томился бездельем в ожидании посадки. В наушниках переговаривались операторы и автопилоты, монотонно жужжали компенсаторы кресла, подстраиваясь под изменяющуюся силу тяжести, и от этого его стало клонить в сон.
Вообще-то Прыгун должен был сесть на втором витке, но что-то там у операторов не заладилось, и они пустили его на третий, а потом, похоже, и еще на один… Сквозь сон Брайан слышал, как один из операторов ругался с автопилотом, у которого, как всегда, было собственное мнение на программу посадки, а потом его разбудил бодрый голос Ирины, громко сказавший ему в ухо, что посадка завершена, операторы промахнулись всего на восемь километров, так что до увечного Прыгуна он, Брайан, доберется еще засветло. Шутку он оценил…
Гравиполя исчезли, датчики, недовольно урча, уползали в свои гнезда, а впереди раскрывался люк, очертания которого светились мертвенным светом.
Руна была странной системой. Звезда, вокруг которой в гордом одиночестве вращалась планета, практически не излучала в видимой части спектра, сводя этим с ума всех физиков и астрономов и являясь олицетворением исключений из всевозможных законов природы. Зато грела Руну-2 она неплохо, так что жизнь на планете чувствовала себя весьма хорошо.
Казалось бы, живое на Руне-2 должно было иметь инфракрасное зрение, но оно почему-то пошло по другому пути — все живое здесь имело собственные источники освещения. Светился океан, кишащий бактериями, — ровным бледно-зеленым светом, светилась суша — деревья, или, вернее, то, что можно было назвать деревьями, трава. Планета-светлячок. Свечение ее было так сильно, что затмевало не то что звезды, но и слабенький свет светила — Руны-1. Смены дня и ночи на Руне-2 не существовало, там вечно царил своеобразный «рунный день».
Брайан вылез из Прыгуна, щурясь с непривычки от яркого света, обволакивающего его со всех сторон и не дающего теней. В полукилометре от Прыгуна, цепко держащегося своими шестью лапами за склон, спускавшийся к пляжу, колыхалось море. Он опустил на глаза защитный щиток и глазам сразу же стало легче: мир вокруг потемнел, хотя все равно не перестал походить на ночной Лас-Вегас.
Он проверил, в кармане ли пульт, управляющий Прыгуном, и стал спускаться к океану.
Прибоя почти не было — волны тихо накатывались на берег, дотрагиваясь до светящихся камешков… нет, не камешков — на глазах у Брайана один из «камней» перевалился на другой бок и отполз от воды.
Брайан достал бутылочку, презентованную ему гением корабельных биологов, отвинтил крышку и капнул из дозатора в светло-зеленые непрозрачные волны.
Ему показалось, что ничего не произошло — так, появилась маленькая клякса, которую слизнула следующая волна. Hо затем внезапно вода потемнела, свет ее померк, темнота стала стремительно расползаться в стороны, на побережье наступили сумерки, не бывавшие здесь, наверное, с доисторических времен. «Камешки» спешно отползали от воды, но часть из них не успела, волна дотронулась до них, и свечение их погасло, прибой сорвал их с места и стал перекатывать по почерневшему песку. Брайану стало жалко ни в чем не повинных животных, и он подобрал одно тельце, оказавшееся странно легким.
«Камень» походил на гипертрофированную сухопутную амебу, был пластичным и, должно быть, если брать его голыми руками, довольно противным на ощупь. «Бедный безобидный зверек», — подумал Брайан, но, перевернув животное, мнение свое изменил: у «безобидного зверька» оказалась солидная пасть, усеянная острыми, как иголки, зубами. Похоже было, что «камешки» — хищники, питающиеся тем, что выносит из глубины моря прибой.
