Аноним - Канал имени Москвы
— О! Тестёк! — обрадовался Юрий. — Давай! Давай выпьем, тестёк.
— Послушайте…
— Чё-ё? Если у тебя нет, мы с собой принесли. Не парься, тестёк.
Компания довольно лыбилась, однако в тоне происходящего сквозило что-то странное, словно всем этим людям долгое время приходилось сдерживать себя, а теперь что-то изменилось и такая необходимость стала отпадать.
— Не выставляйте себя дураком, Юрий, — попросил Павел Прокофьевич. — И ступайте лучше проспитесь.
— Не-а, только с твоей дочерью! Папа.
— Перестаньте пороть чушь, за которую вам потом будет стыдно, — возмутился старый учёный. — И никакой я вам не «папа».
— Я присылал сватов.
— И что ж, получили ответ?
— Так жду-у… Ждём-с. Папа, лучше б выпил с зятьком, для своего же блага.
— И вы полагаете, что подобное поведение поможет с положительным ответом?
— Па-па. — Теперь Юрий усмехнулся, возможно, чуть более злобно, чем позволил бы себе на трезвую голову. — А вы с дочурой считаете, что кто-то на свете поможет вам отказать? Мне?! Вы, э-э… Ладно, тестёк, я ведь пока хочу по-хорошему. Мы просто идём на танцы. А осенью по-любому сыграем свадьбу. Я приглашение, между прочим, писал собстве-на-нэ… р-ручно… Давай, давай зови дочь, тестёк.
И невзирая на приоткрытую дверь, Юрий принялся молотить в косяк.
— Ева! Ну-ка немедленно спускайся, Ева! Танцы в самом разгаре. Пора тебе в нормальное общество. Нечего прятаться от людей.
— Не-е. Не выйдет. Чураются нас, — подначила Юрия одна из девиц.
— А жена обязана следовать за мужем, — поддержала её подруга и икнула, подняв к небу указательный палец, словно делясь великим откровением, повторила: — Следовать за мужем.
— Будущим… — внёс свою лепту собутыльник, которого, видимо, всерьёз волновали проблемы времени.
— Ниже их достоинства будем, — произнесла первая девица. — Рожей не вышли!
— Молодые люди, если вы сейчас же не покинете мой дом, — запротестовал Щедрин, — боюсь, у вас завтра будут серьёзные неприятности…
— Не, папа, — протянул Юрий, — боюсь, ты не понимаешь. Мышей больше не ловишь, старичок. Неприятности будут у тебя. Не хочешь по-хорошему — не надо. — Он угрожающе шагнул к Щедрину. — А ну, зови дочь, старый пердун! Не заставляй меня применять силу.
— Боюсь, неприятностей им завтра так и так не избежать, — послышался из-за спины Щедрина весёлый голос. — Их головы, или что там у них вместо, завтра треснут с похмелья.
Кто-то бесшумный появился за плечом Щедрина, словно вырос из-под земли. Юрий всмотрелся в лицо в отблесках света масляного фонаря, и его самодовольная улыбка поблекла.
— Тихон? — смущённо пролепетал Юрий.
— Точно, Тихон, — прошептал кто-то, когда гид отворил щеколду и шагнул на улицу.
Компания тут же испуганно попятилась. Юрий остался в одиночестве, всю спесь с него как рукой стёрло. Однако пьяная гордыня всё еще не позволяла ему поступить благоразумно.
— Послушайте совета, — предложил Тихон, — ступайте своей дорогой.
Юрий стоял, затравленно озираясь. Наконец он решился и выпалил:
— Я сын главы водной полиции. И если отец…
— Нет, — хладнокровно усмехнулся Тихон. — Ты кучка пьяного дерьма. А я глава ордена гидов, и этот дом находится под моей охраной.
— Но…
— И если вы ещё хоть раз заявитесь сюда подобным образом, то самое мягкое, что я вам обещаю, — Тихон говорил спокойным ровным голосом, словно делал приятное сообщение, — это увечья до конца жизни. И то только из уважения к вашему батюшке.
— Батюшке? Но… просто отец знает… Я присылал сватов. Это вообще он, со свадьбой… — Юрий замолчал, словно сболтнул лишнего, хотя происходящее ни для кого не было секретом.
— Хорошо, — кивнул Тихон. — А теперь вон отсюда. И право, не заставляйте меня применять силу. Хорошие новости здесь для вас закончены.
* * *Когда они ушли, Павел Прокофьевич озадаченно посмотрел на своего гостя:
— Вернёмся к чаю?
— Разумеется, — беззаботно откликнулся тот.
— Ну, и как долго мы продержимся? — негромко спросил учёный, когда Тихон принял у него чашку настоящего чёрного чаю — подарок Хардова Еве.
— Боюсь, что не очень долго, — отозвался гид. — Их нажим становится всё сильнее. Новиков — глава полиции, и вы, возможно, будущий глава учёных. Положение обязывает.
Но Тихон по-прежнему говорил весёлым ровным голосом; казалось, ничто на свете не в силах его смутить.
— Понимаете, Тихон, подковёрная игра в противовесы, политика — это всё не для меня. Я учёный и могу делать только то, что умею.
«Даже на войне?» — не меняясь в лице, подумал Тихон.
— Конечно, — кивнул гид, мешая ложечкой в чашке и словно продолжая свою мысль. — Разумеется, Юрий исполняет волю отца. Великовозрастный бугай, шалопай и повеса не нагулялся ещё, куда ему жениться? — Потом он посмотрел прямо на Щедрина. — Но породниться с учёными — давняя их мечта. И они сумели убедить в этом весь канал. За вами уважение. За ними деньги и власть.
— И ещё страх, — вдруг сказал Щедрин.
Тихон усмехнулся, но вполне добродушно:
— Пустое…
— Но ведь… Тихон, скажите, ведь совместное решение гильдии учёных и гидов в состоянии сместить человека с любой должности и в любом департаменте. В том числе и главу полиции… Чего улыбаетесь, разве я не прав?
— А говорите, политика не для вас, — мягко произнёс Тихон. — Только это была бы крайняя мера. А нам всё же следует избегать открытого конфликта.
— Вы верите в равновесие, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Щедрин.
— Верю, что ж скрывать. По-моему, в этом главный смысл моей работы. — Тихон скромно пожал плечами, но взгляд его оставался весёлым. — Мы ещё очень многого не знаем. И как бы действуем по умолчанию, — пояснил он, — по обоюдному согласию, хотя стоит признать, что они становятся всё наглей. Давайте лучше пить чай, мой дорогой, бог с ними со всеми.
— Но даже этот брак, даже если бы речь не шла о моей дочери, — горячо возразил Щедрин, — неужели вы не понимаете, Тихон, что это в противовес вам? Вам, гидам, и всему, что вы пытаетесь сберечь.
— Да, — спокойно согласился гид. — Но вы сами вспомнили о страхе. Это так, люди живут в постоянном стрессе, к которому привыкли. Боюсь, что слишком много всего придётся предъявить, и боюсь, что очень немногие к этому готовы.
— Что вы имеете в виду?
— Многое, Павел Прокофьевич. — Впервые за весь разговор гид вздохнул. — Очень многое. Прессинг полиции понятней и привычней, например, того, что находится в тумане. Многое…
Щедрин помолчал, затем горькая складка скривила уголки его губ.
— Только речь всё же о моей дочери, — сдавленно произнёс учёный. — А если они перекроют весь канал?
— Это их право, — отмахнулся Тихон. — Но на открытый конфликт они тоже не решатся — всё же Ева не беглый преступник. Будут действовать исподтишка. Никто не хочет расставлять все точки над «i». Возможно, самих точек-то и не осталось.
— Речь ведь о моём ребёнке! — горько воскликнул Щедрин. — А не о шахматной партии.
— Да. Но у нас не было выбора. И потом, — гид подбадривающе кивнул, и прежняя улыбка расцвела на его лице, и морщины тяжких странствий и раздумий стали весёлыми морщинками, — вы плохо знаете Хардова. Большей безопасности даже я бы не смог предложить Еве.
— Вы мне говорили. Вы… в общем-то, простите старика, просто беспокойство… Мы ведь ещё ни разу не разлучались с ней.
Тихон посмотрел на учёного и подумал: «Интересно, как он считает, сколько мне лет?» Вслух же он сказал совсем другое:
— Понимаю. Понимаю ваши чувства. Мы делаем единственно возможное. И знаете что, Павел Прокофьевич, — в глазах гида сверкнули озорные искорки, — пока у нас это очень неплохо получается. В каком-то смысле нам это даже на руку.
— Что на руку?
— Юрий своей пьяной выходкой сделал фальшстарт. Думаю, ему прилично за это достанется от собственного папаши. У вас ведь сестра в Яхроме?
— Ну да, Мария. Хотя я давно прошу её перебраться сюда.
— Отлично! — Глаза Тихона заблестели. — Пустим слух, что Ева гостит у своей тётки.
— Тётки? Но ведь… им действительно придётся проследовать через Яхрому. Может, тогда лучше в другую сторону? Вниз по Волге? Пусть там ищут.
— Павел Прокофьевич, — улыбнулся гид. — Если хочешь что-то по-настоящему спрятать, оставь на видном месте. Хардов не подведёт.
Щедрин промолчал. Потом спросил:
— Честертон? — И тоже наконец улыбнулся.
— А? Вы про цитату? Да, он. К счастью, Хардову об этом известно. И к счастью, ему известно многое другое. Сила и время пока на нашей стороне.
Тихон улыбался. Однако что-то белое и холодное прошло через его сердце, когда, не меняясь в лице, он подумал:
