Кассандра Клэр - Город священного огня (др. перевод) (ЛП)
– Это значило спасение Идриса, – ответила Джиа. – Мне очень жаль. Но вы двое были нам нужны, и я… – Она будто выдавливала из себя слова. – Я бы выполнила обещание, если бы могла. Если бы был способ – если бы можно было что-то сделать, – я бы так и поступила.
– Значит, вы у нас в долгу, – вмешалась Эмма, решительно топнув ногой перед столом Консула. – Вы в долгу у нас за нарушенное обещание. Поэтому вы должны это сделать сейчас.
– Сделать что? – Джиа смотрела на нее с недоумением.
– Я не поеду в Идрис. Не поеду. Я должна жить в Лос-Анджелесе.
Эмма ощутила, как Джулс позади нее замер.
– Конечно, тебя не отправят в Идрис, – сказал он. – О чем ты говоришь?
Эмма обвиняюще показала пальцем на Джию.
– Так она сказала.
– Ни за что, – возразил Джулиан. – Эмма живет в Лос-Анджелесе, это ее дом. Она может остаться в Институте. Так же поступают Сумеречные охотники. Институт должен быть убежищем.
– Твой дядя будет возглавлять Институт, – сказала Джиа. – Все зависит от него.
– Что он сказал? – потребовал Джулиан, и за этими тремя словами скрывалась вся глубина чувств. Если Джулиан любил кого-то, то любил навсегда, а если ненавидел, то и ненавидел навсегда. И у Эммы возникло ощущение, что в этот миг вечная ненависть или любовь к его дяде висели на волоске.
– Он сказал, что он примет ее, – ответила Джиа. – Но на самом деле я считаю, что место Эммы здесь в Идрисе, в Академии Сумеречных охотников. Она исключительно талантливая, ее будут окружать самые лучшие учителя, а также там учится множество других студентов, которые испытали чувство потери и которые могут помочь ей справиться с горем…
Горе. На Эмму вдруг нахлынули различные образы: фотографии с телами родителей на пляже, покрытые отметинами. Явное отсутствие интереса Конклава в том, что с ними произошло. Отец наклонился к ней, чтобы поцеловать ее, прежде чем отойти к машине, где ждала мама. Их смех в порывах ветра.
– Я испытал чувство потери, – сквозь стиснутые зубы проговорил Джулиан. – Я могу ей помочь.
– Тебе всего двенадцать, – сказала Джиа, как будто это все объясняло.
– Но не всегда же! – воскликнул Джулиан. – Эмма и я, мы знаем друг друга всю нашу жизнь. Она как… она как…
– Мы собираемся стать парабатай, – вдруг произнесла Эмма, прежде чем Джулиан успел сказать, что она для него как сестра. По какой-то причине ей не хотелось этого слышать.
У всех, включая Джулиана, округлились глаза.
– Джулиан спросил у меня, и я согласилась, – сказала она. – Нам двенадцать, но мы достаточно взрослые, чтобы принять такое решение.
Обращенные на нее глаза Люка сверкнули.
– Парабатай нельзя разлучить, – сказал он. – Это против Закона Конклава.
– Мы должны обучаться вместе, – сказала Эмма. – Вместе сдавать экзамены, совершать обряд…
– Да-да, я поняла, – сказала Джиа. – Очень хорошо. Твой дядя не возражает, Джулиан, если Эмма будет жить в Институте, а появление парабатай превыше всего остального. – Она переводила взгляд с Эммы на Джулиана, чьи глаза сияли. Он выглядел счастливым, по-настоящему счастливым, впервые за долгое время – Эмма даже не могла припомнить, когда в последний раз видела у него такую улыбку. – Вы уверены? – добавила Консул. – Стать парабатай – очень серьезное дело, к нему нельзя относиться легкомысленно. Это обязательство. Вам придется присматривать друг за другом, защищать друг друга, заботиться о другом больше, чем о самом себе.
– Мы уже так делаем, – уверенно произнес Джулиан. Это дало Эмме еще какое-то время подумать. Она до сих пор видела в голове своих родителей. В Лос-Анджелесе находились ответы на вопросы о том, что с ними произошло. Так нужные ей ответы. Если никто не отомстит за их смерти, то получится так, будто они никогда и не жили.
Дело не в том, что она не хотела быть парабатай Джулса. Мысль о том, чтобы всю жизнь провести с ним, не разделяясь, обещание, что она никогда не будет одна, подавил голос, шепчущий в ее голове: «Подожди…».
Она решительно кивнула.
– Да, – сказала она. – Мы абсолютно уверены.
В первый раз, когда Клэри была здесь осенью, Идрис был зеленым, золотистым и красно-коричневым. А в конце зимы, ближе к Рождеству, он приобретал строгое величие: возвышающиеся вдалеке горы с заснеженными вершинами и голые деревья вдоль дороги, ведущей от озера к Аликанте, их безлистные ветви на фоне яркого неба рисуют кружевные узоры.
Ехали они не спеша, Путник легко ступал по дороге, Клэри сидела позади Джейса, ухватившись руками за его корпус. Порой он замедлял коня, чтобы показать на особняки богатых семей Сумеречных охотников, скрытые с дороги, когда деревья были покрыты полностью листьями. Она почувствовала, как его плечи напряглись, когда они миновали один такой, чьи увитые плющом камни сливались с окружающим лесом. Очевидно, что он был сожжен дотла и заново построен.
– Поместье Блэкторнов, – сказал он. – А это значит, что за изгибом этой дороги… – Он помолчал, пока Путник взбирался на небольшой холм, а потом Джейс натянул поводья, чтобы они могли сверху посмотреть туда, где дорога разделялась на две части. Одна вела обратно к Аликанте – Клэри видела вдалеке башни демонов, – а другая обвивалась вокруг большого здания из рыхлого камня золотистого цвета, окруженного низкой стеной. – Поместье Эрондейлов, – закончил Джейс.
Поднялся ледяной ветер, взъерошив волосы Джейса. Клэри надела капюшон, но он был без головного убора и перчаток, сказав, что ненавидит носить перчатки во время верховой езды. Ему нравилось чувствовать поводья в руках.
– Хочешь спуститься и посмотреть на него? – спросила она.
Его дыхание вырывалось белыми облачками.
– Не уверен.
Дрожа, она крепче прижалась к нему.
– Ты беспокоишься из-за того, что пропустил собрание Совета?
Она волновалась, хотя в Нью-Йорк они возвращаются завтра и другого времени, чтобы похоронить прах ее брата, у них не будет. Именно Джейс предложил вывести из конюшни лошадь и съездить к озеру Лин, где практически каждый в Аликанте ощущал себя как в Зале Соглашений. Джейс понимал, что значит для нее похоронить идею о брате, хотя другим это было трудно объяснить.
Он покачал головой.
– Мы слишком молоды, чтобы голосовать. Тем более, думаю, они справятся без нас. – Он нахмурился. – Нам придется вломиться, – сказал он. – Консул сказала мне, если я хочу звать себя Джейсом Лайтвудом, то у меня нет законного права на собственность Эрондейлов. У меня даже нет их кольца. Его не существует. Железным Сестрам придется смастерить новое. По сути, когда мне исполнится восемнадцать, я полностью утрачу право на имя.
Клэри сидела неподвижно, слегка держась за его талию. Были времена, когда он хотел, чтобы его подталкивали и задавали вопросы, а бывало наоборот, как сейчас. Он сам примет решение. Она обнимала его и тихонько вздыхала, пока он вдруг не напрягся в ее руках и не вдавил пятки в бока Путника.
Конь рысью направился вниз по тропинке, в сторону усадьбы. Низкие ворота, украшенные железным мотивом из летающих птиц, были открыты, и дорожка выходила на круглую покрытую гравием подъездную аллею, в центре которой располагался каменный фонтан, теперь высохший. Джейс остановился возле широкой лестницы, поднимающейся к входной двери, и уставился на пустые окна.
– Здесь я вырос, – произнес он. – Здесь умерла моя мама, а Валентин не подпустил меня к ее телу. Ходж принял меня и спрятал, так что никто не узнал. Тогда стояла зима.
– Джейс… – Она приложила раскрытые ладони к его груди, ощущая под пальцами его сердцебиение.
– Думаю, я хочу быть Эрондейлом, – неожиданно сказал он.
– Так будь им.
– Я не хочу предавать Лайтвудов, – ответил он. – Они моя семья. Но я понимаю, что если не возьму имя Эрондейлов, то со мной будет покончено.
– Это не твоя обязанность…
– Знаю, – сказал он. – В коробочке, которую дала мне Аматис, было письмо от моего отца ко мне. Он написал его еще до моего рождения. Я прочитал его несколько раз. Сначала я его просто ненавидел, хотя он и говорил, что любит меня. Но несколько предложений засели у меня в голове. Он писал: «Я хочу, чтобы ты был лучше, чем я сам. Не позволяй никому говорить тебе, кто ты есть или кем должен быть». – Он откинул голову назад, как если бы мог прочитать свое будущее в завитках карнизов. – Смена имени не меняет твоей сущности. Посмотри на Себастьяна – Джонатана. То, что он назвался Себастьяном, в конечном итоге ничего не изменило. Я хотел отвергнуть имя Эрондейл, потому что считал, будто ненавижу отца, но это не так. Может, он и был слабым и принимал неправильные решения, но он это знал. У меня нет причин его ненавидеть. А до него существовали целые поколения Эрондейлов – семья, сделавшая много хорошего, – и позволить всему их дому развалиться, лишь бы отомстить отцу, будет расточительством.
