Аноним - Канал имени Москвы
Фома отвинтил крышку, приложил губы к горлышку фляжки. Сделал глоток, глядя на дверь, установленную Шатуном. Быстро облизал губы. Что всё это значит? Нет, он, конечно, не верит во всё такое, однако…
— А ведь это ты хочешь, чтобы я спал, — внезапно пробормотал Фома. — Хочешь помешать мне.
Фраза, как и сама мысль, были явно ненормальными. Идущими вразрез со всеми его взглядами. Однако… Ещё в первый раз он подумал о том, что это Станция пыталась его усыпить. Ещё в первый раз, когда он тут уснул, как желторотый новобранец. Выходит, такие у нас теперь фокусы?
А ведь Раз-Два-Сникерс предупреждала, что может произойти нечто подобное, чтоб был начеку. Да он отмахнулся тогда.
— Не знаю, что именно, — говорила Раз-Два-Сникерс, — но… следи-ка, дружок, за зарядом. Следи повнимательней.
Не думаю, что «Комсомольской» это понравится.
— Нет, ты что, серьёзно? — осклабился Фома.
— Более чем. — Она посмотрела на него, затем в холодных глазах мелькнула эта её непередаваемая насмешливость. — Фома, меня не касаются твои взгляды на вещи. Просто делай свою работу.
Сейчас Неверующий Фома неспешно завинтил крышку. Стоило признать её правоту. Потому что было ещё кое-что. Босс с кем-то спорил. С кем-то по имени Парень Боб. Фома понятия не имел, кто это такой. Но с удивлением обнаружил, что босс его сильно уважал. Но самым диким была странная нелепая мысль, даже, скорее, смутное ощущение, что этот таинственный Парень Боб каким-то неведомым образом скрыл их с боссом разговор от Станции. Но не от Фомы. Что Станция об этом споре не знает. Догадывается, полная тёмных подозрений, но не знает наверняка. Фома слышал всего несколько фраз.
— Не ходи туда, — предупреждал Парень Боб.
— Почему? — заискивающе оправдывался Шатун (Фома никогда не слыхал, чтобы босс перед кем-либо заискивал). — Ты же ведь сам сказал, что он избранник Неба.
— Именно поэтому и не ходи.
И возможно, всё это только сон. Возможно, все они спятили со своей вознёй вокруг «Комсомольской» и теперь заразили Фому. Пусть так. Но если на секунду предположить их правоту… Фома был убеждён, что упомянутый Парень Боб знает о нём. Знает, что он должен сделать. И не одобряет этого. Но чего-то происходящего с Шатуном не одобряет намного больше. Поэтому сейчас они на одной стороне.
«Ну, вот, я становлюсь таким же ненормальным», — с горечью подумал Фома.
— Ладно, — отчего-то громко сказал он, словно это могло вывести из тёмного липкого круга порочных мыслей, в который он угодил. — Как любит повторять Шатун, праздность — матерь всякой психологии. Пойду-ка лучше разомну ноги.
Он совершил несколько пеших кругов вокруг Станции. Свежесть, идущая от воды канала, прояснила голову, и все недавние мысли показались смешными и нелепыми. Но сигнала всё не поступало. Фома решил теперь позавтракать. Жареная свинина с хреном между двумя ломтями дмитровского хлебушка — лучшее средство от всяческого внутреннего раздрая.
Фома уснул в кресле, даже не доев до конца свой огромный бутерброд. Фляжка выпала из рук, и вода сейчас проливалась на землю. И голос Парня Боба оказался как укол, пронзивший его опутанный сном мозг.
«Проснись!»
Но он не хотел просыпаться. Замотал головой, будто от назойливой мухи отмахивался. Голос зазвучал требовательней:
«Проснись! И делай, что должно».
Фома дёрнул подбородком. Открыл глаза. Последнюю фразу Парень Боб произнёс с сожалением. Его голос прозвучал совершенно ясно, настойчиво, но и с горечью. И почему-то эта горечь сейчас ощущалась на губах. Фома посмотрел на свой недоеденный завтрак, опрокинутую фляжку. Поднялся. Голова раскалывалась, в висках гудело. Забрал фляжку и остатки бутерброда.
Делай, что должно. Хорошо. И при этом не должно оставлять своих вещей разбросанными по земле. Фома уже знал, как ему поступить. Деловито, не глядя на Станцию, сложил кресло и, насвистывая себе под нос, направился прочь. В сторону ограждения по периметру, который по ночам освещали. Можно верить во что угодно. Но и своим глазам и чувствам тоже стоит доверять. И тогда сделается совершенно очевидным, что по ночам они освещали кусок мрака, отделённый невидимой чертой от мира, в котором они жили. Именно её, эту черту, и пересёк Шатун, когда Фома видел его в последний раз. Пересёк и исчез.
Сейчас спокойно, не торопясь, Фома шёл в обратном направлении. Вроде как оставил «Комсомольскую» в покое. Затем всё же остановился, обернулся. И тут же почувствовал, как в воздухе повисло напряжение. В тёмных окнах мелькнуло что-то неясное, но Фома подумал, что так могло дёрнуться веко, словно Станция внимательно, с угрозой следила за ним. Фома посмотрел на заложенный у двери заряд. Напряжение начало сгущаться. Он собрался было двинуть дальше, но передумал. Сам того не ожидая, всхлипнул и жёстко презрительно процедил:
— Я не знаю, что ты такое. Но я не дам тебе забрать босса. Я взорву твою дверь к чёртовой матери. Не сомневайся, как только придёт срок. А будь моя воля, я бы с удовольствием взорвал тебя. Камня на камне б не оставил!
Вот теперь он повернул, сделав несколько шагов, и вдруг разулыбался: «Ну что, добро пожаловать в клуб сумасшедших и перепуганных поклонников станции „Комсомольская“?!»
А плевать… Возможно, всё это сейчас просто почудилось. Возможно, его всего лишь разморило на солнышке да убаюкал редкий свежий ветерок. Но как только Фома пересёк линию освещаемого периметра, чувство крадущейся по пятам угрозы развеялось. И тут же все остатки сна как рукой сняло.
24
Но она не позволила оцепенению завладеть собой.
— Набор последовательных действий, — проговорила она вяло. С подобной монотонностью и всё ещё застывшими глазами, наверное, говорят медиумы, возвращающиеся из спиритического сна. Она знавала некоторых из них и презирала, считая чем-то вроде слуховых трубок. Однако в её глазах мелькнула осмысленность…
Набор последовательных действий в состоянии вывести из любого психологического коллапса. Для некоторых ситуаций существует что-то типа готовых рецептов, некоторые, напротив, требуют кардинального переключения, и тогда ты можешь справиться (например, трагические вести, Раз-Два-Сникерс хорошо знала, что это), но в любом случае…
— Действуй! — велела она себе жёстко.
И с удивлением обнаружила, что её тело, руки знали, что делать, лучше её самой. Патрон с серебряной пулей уже покоился в зарядном механизме, согнутый указательный палец только что передёрнул затвор. Клацающий звук окончательно привёл её в норму. Она быстро взглянула и убедилась, что прошло, к счастью, не больше секунды. Туман совсем не приблизился, Хардов по-прежнему стоял внизу под этой издевательской вывеской, только теперь закрыв собою девчонку, прижав её спиной к стене и взяв оружие наизготовку. Хардов всегда умел действовать молниеносно. Вой по-прежнему звучал на той же ноте, и когда она о нём подумала, тут же почувствовала, как ледяные иголочки пробежали по коже. Наверное, к этому вою невозможно привыкнуть. Но ему можно противостоять. Раз-Два-Сникерс вдруг, вероятно, и не ко времени улыбнулась, вспомнив Тихона. Тогда Лия оказалась права: Тихон стал её учителем. И так он говорил им, ещё почти детям, о многом, к чему невозможно привыкнуть, не разрушив себя, но с чем им предстоит справляться. «Но вот что главное: никогда не позволяйте себе становиться жертвой. Не уступайте, боритесь до конца. И как станет совсем невмоготу, превратитесь из жертвы в охотника». Раз-Два-Сникерс выдохнула. Быстро посмотрела на смутные силуэты, двигающиеся в тумане. Их было много, слишком много.
«Возможно, вы всё равно погибнете. Но сделаете это с улыбкой на губах. И возможно, сама эта готовность способна принести спасение». Она уже тратила вторую секунду драгоценнейшего времени в ситуации, требующей немедленного реагирования. Но ей хватило этой секунды, чтобы стать охотником. И теперь она видела намного больше, чем открылось бы напуганному человеку.
Оборотни не спешили показать себя, видимо, памятуя, на что способно серебро человека, за которым они пришли.
Судя по движению в тумане, одна их часть направилась в обход площади по задним дворам, чтобы пробраться к Хардову с тыла, от склона. Другая, напротив, двинулась в противоположную сторону, через кладбище вокруг церкви. Раз-Два-Сникерс видела лишь смутные, быстро скользящие силуэты. Происходящее напоминало охоту волчьей стаи, они берут добычу в капкан. С одним лишь «но» — эта стая никогда так себя не вела.
— Что они делают? — пробормотала Раз-Два-Сникерс. — Почему бьются на группы?
Туман теперь подобрался вплотную к площади. Совсем небольшой пятачок оставался пока чистым. Но Хардов ещё успевал пересечь площадь и укрыться в церкви. Значит, им придётся нападать сейчас. Волей-неволей придётся показаться, выйти из укрытия тумана. Так и случилось. Первой обнаружила себя та, что теперь вела их за собой. Миг — и она решилась, её стало видно у северной оконечности кладбища.
