Школьная осень (СИ) - Рюмин Сергей

— Ну, вот как-то так, — почти совсем спокойно сообщила Киселева, усаживаясь на стол. Вообще-то на столе в камере сидеть было нельзя. Никому. Но на это никто не обратил внимания. Сидельцы ошарашенно молчали, зыркая то на Марию Гавриловну, то на потерпевших.

Вдруг истошно завопила сидевшая на втором «этаже» молодая длинноногая девчонка. Она подскочила к двери и начала в неё долбить изо всех сил своими почти детскими кулачками.

Открылось маленькое оконце на двери, в которое заглянула любопытствующая физиономия надзирательши. По коридору разнесся крик:

— В 43-й драка! Дежурная группа, на выход!

Через минуту распахнулась дверь, в которую ввалились, размахивая резиновыми дубинками, три здоровых мужика-контролёра и следом за ними две рослых надзирательницы, тоже с резиновыми палками в руках.

— Хорьки, по норам! Кто не спрятался, я не виноват! — с садистской радостью заорал один из мужиков, с оттяжкой врезав Марии Гавриловне вдоль спины.

Потом досталось смуглянке, которая успела очухаться, и рябой толстухе. Разумеется, досталось и другим обитателям камеры, не успевшим спрятаться на первом ярусе.

Надзирательши подхватили тётю Машу за шиворот куртки, завернули за спину руки, задирая их вверх до боли в суставах, поволокли в коридор. Проходя мимо толстухи, Мария Гавриловна успела лягнуть её ногой по голени, от чего та взвыла и получила еще разок палкой по спине от контролёра-мужика.

— Вернусь, продолжим беседу! — пообещала Мария Гавриловна уже на пороге камеры. За это она получила еще разок дубинкой, уже по ногам.

Её бросили в карцер — пустую камеру-пенал 2 метра в длину, метр в ширину, с одним лишь унитазом-очком и раковиной с поржавевшим краном, из которого капала вода. Высоко под потолком светлело небольшое окошко, зарешечённое мелкой сеткой.

Мария Гавриловна отошла к стене. Еще через минуту дверь открылась, контролерша высыпала на пол у двери с полведра белой хлорки, плеснула воды из-под крана, злорадно сообщив:

— Это тебе, чтоб не скучала!

В камере сразу стало нечем дышать. Тётя Маша присела на корточки к противоположной от двери стене, закрыв лицо носовым платком, случайно обнаруженным в кармане…

Глава 7

Глава 7.

Как повернуть дышло в нужную сторону

В среду, благо был повод, в школу я не пошел. С утра, в семь часов, пробежался по стадиону вдоль футбольного поля, поотжимался, поподтягивался, поприседал. Сделал комплекс упражнений на растяжку, как показала мне Светка. Светка на зарядку снова не пришла. Хотя, может, приходила раньше. Только, если раньше приходить, то заниматься на стадионе было совсем невозможно — темно. Фонари, как таковые, отсутствовали, прожектора включали только по праздникам да на соревнованиях.

Снова поотжимался, поподтягивался, поприседал. Пробежал кружок вдоль поля и свернул домой.

Дома я позавтракал, немного помедитировал, погоняв в Астрале энергию по каналам. Ради интереса снова «зашел» в библиотеку Гериса. К моему облегчению и радости у меня снова это получилось. Ради проверки я взял в руки очередной свиток, который со вздохом положил на место — увы, времени почитать, поизучать не было, надо было подготовиться к визиту в прокуратуру, а потом, в зависимости от развития ситуации, к школе (если успею после допроса).

Районная прокуратура находилась в здании районного ЗАГСа, недалеко от автобусной остановки. Я добрался до нее за 15 минут: и автобуса на остановке практически не ждал, и водитель гнал «Икарус» как на «формуле-1», да и на «остановках по требованию» не тормозил. До расчетного времени было 40 минут, но я решил не ждать, а пройти — вдруг прокурорский следователь, похожий на вождя мирового пролетариата, примет пораньше?

Седой дядька в форменном пиджаке, сидевший за столом у входа, взглянул на мою повестку, спросил паспорт. Вздохнул, когда я отрицательно пожал плечами, записал в журнал мои фамилию, имя, отчество, время и к кому иду.

— Будешь уходить, отметься! — попросил он. — Тебе по коридору налево третья дверь.

Я прошел через вестибюль мимо здоровой 2 на 2 железной клетки со скамейкой внутри (точно такая же находилась в детской парикмахерской «Чебурашка», только там жила настоящая живая обезьянка, которая воняла на оба зала и фойе), свернул в коридор. Обстановка в прокуратуре отличалась крайней аскетичностью. Любые монахи-отшельники бы удавились от зависти — пустой коридор, облезлые стены на полтора метра от пола когда-то покрашенные серой масляной краской, выше до потолка — побелкой. И четыре стула на весь коридор, восемь кабинетов.

На моё счастье, кроме меня, других посетителей здесь не наблюдалось.

Только я примостился на колченогий стул у двери кабинета с табличкой «Ожогин Г. С.» и взглянул на часы, как дверь открылась. В коридор с алюминиевым электрическим чайником в руках вышел этот самый следователь, взглянул на меня, потом на часы, буркнул:

— Пораньше пришел? Молодец! Раньше сядешь, раньше выйдешь.

И сунул мне в руки чайник.

— Ну-ка, бегом в туалет, набери воды! Туалет — туда!

Он показал рукой направление и скрылся за дверью. Я вздохнул и послушно побрел исполнять указание.

Прокуратурский туалет от какого-нибудь привокзального практически ничем не отличался. Унитазы-очки с перегородками без всяких там кабинок, писсуары с бумажкой внутри «не работает!», ржавая железная раковина, кран с только холодной водой и жуткий, до слёз, запах хлорки.

Сдерживая дыхание, я налил чайник, выскочил из этой пыточной в коридор, вдохнул полной грудью. Здесь никакой дыбы не надо. Запереть в сортире человека минут на пять-десять, а потом спокойно бери с него явку с повинной в убийстве Кеннеди и Клары Цеткин!

Обстановка в кабинете следователя прокуратуры была насквозь канцелярской, как в какой-нибудь заштатной конторке. Два облезлых старых шкафа для бумаг, забитых этими самыми бумагами, с десяток старых обшарпанных стульев вдоль стены, невзрачный сейф и стены в портретах членов Политбюро. Три портрета выделялись своими размерами — Ленина, Брежнева и еще одного неизвестного мне полного лысого мужика со звездой Героя социалистического труда и непонятными петлицами, в которых были и звезда, и герб Советского Союза, и еще что-то — я не успел разглядеть.

Единственное, что выделялось в кабинете на фоне всей этой обшарпанности был монументальный стол антикварного вида, но сохранивший свой первозданный вид — цвета темного дуба, с зеленым сукном поверх крышки, короткими вычурными ножками и массивными тумбами. И плюс ко всему старинная настольная лампа с зеленым абажуром.

Ожогин поставил чайник на длинноногий столик возле розетки, воткнул в него шнур, вилку шнура сунул в розетку, повернулся ко мне:

— Сейчас я чаю попью и тебя вызову. Понял? Жди в коридоре! Никуда не уходи.

На столе у него на листе обёрточной бумаги на блюдечке лежали три бутерброда с копченой колбасой, поодаль — вазочка с вареньем и фарфоровая сахарница с вычурной птичкой на крышке. Чтобы не смущать его, я поспешно выскочил обратно, в коридор.

Через двадцать минут он громко крикнул, не открывая дверь:

— Эй, пацан! Заходи, давай!

Я зашел. Ожогин сидел за столом, разложив бумаги. Прямо перед ним лежала тоненькая серая картонная папка с надписью на лицевой стороне «Уголовное дело № 123».

— Садись! — он указал рукой на одинокий стул, стоящий напротив стола.

Я сел.

— Паспорт давай! — потребовал он.

— У меня нет паспорта, — ответил я. — Мне 16 только в октябре исполнится.

Он посмотрел в папку дела, нахмурился:

— М-да, действительно. Это Шишкин как-то упустил.

Ожогин тут же рыкнул на меня:

— А какого хрена ты припёрся без родителей тогда, а? Почему никого из взрослых с собой не привёл?

Я протянул ему паспорт maman, который я взял с собой:

— А вы напишите, что я не один пришел, а с мамой.

— Молодец! — покровительственно похвалил меня Ожогин. — Соображаешь! Ладно, давай к делу.