Лев Жаков - Убить Бенду
– Не надо, – остановил его рыцарь. – Давайте поговорим о королевстве. Сколько?
– Забирай, забирай его! – Старик повернулся, согнувшись, рукой взялся за подлокотник, оперся на него, осторожно сел в кресло. – Сколько? А сколько у тебя есть? Ну давай хоть сто марок. Ты весь в пыли... Много? Да хоть пятьдесят. Лицо какое недовольное... Ну двадцать, хорошо, двадцать марок, просто чтобы для договора, я быстро составлю, да зачем, на старом запишем... – Он обернулся к писцу: – Эй, там, принесите розовый ларец! В кабинете в сундуке со старыми бумагами лежит. Пошлите кого-нибудь, да побыстрее! Арчибальд, дорогой племянник, да расскажи же, где ты был все это время, что делал, чем жил? Мы с ее величеством везде тебя искали, но ты как в воду канул! Почивший-то братец Полия, он ведь, хитрая бестия, знал, да молчал! Ведь знал же, верно? А? Ты что-то сказал?
Арчибальд с каменным лицом сунул руку за пояс и достал горсть золотых; не считая, кинул на стол. Это были деньги, которые он взял, когда пересыпал монеты, сидя под каменным идолом. В волшебном мешке лежало три миллиона.
Золотые упали со звоном. Паж подхватил покатившуюся к краю стола монету, пристроил в общую кучу.
– Тридцать пять марок! – звонко крикнул он на весь зал.
По толпе придворных прошелестел вздох. Королевство за тридцать пять марок!
Лу, качая головой, бормотал:
– Двадцать лет правил – все нормально было. А как твоим добром завладел, так все пошло не слава богу. А все ты, дорогой племянничек, все ты... Как был наглым, так и остался. Но ничего, ничего, вижу, благородный рыцарь, как же. А твои крестьяне все бунтовали, знаешь? То неурожай, то голод – сплошные неприятности с твоей страной, я скажу, дорогой мой. Не захотел стать моим наследником, а я вот твоим – не справился. Такие все упрямые! Как ты с ними богатеть-то стал? А какое вино у тебя в подвалах было, а?.. Что, уже?
Прибежал паж, за ним быстро шел писец, неся на вытянутых руках розовый ларец, инкрустированный перламутром. Приблизившись к королю, писец поднял крышку, и его величество стал иссохшими кривыми пальцами перебирать бумаги.
– Купчая... эх, племянничек, не уважаешь старших... сейчас, да... матушку обидел... хоть поздоровайся сходи! Вот, вот, это она. – Старик вытащил желтоватый лист, поднес к глазам. – «С правом выкупа...» Да, она, она, держи, только дай перо.
Паж с чернильницей обмакнул перо и с поклоном подал королю. Тот медленно начертал два слова, помахал листом в воздухе, протянул Арчибальду:
– Проверь, племянничек, ты у нас деловой когда-то был. Проверь, чтобы дядюшка тебя не обманул. И чтобы ты потом не отказывался, не отказывался от своей дыры. – Старик начал смеяться и закашлялся.
Арчибальд принял бумагу и пробежался глазами по строчкам, от первых до последних, только что появившихся слов. Сложил лист вдвое, сунул за отворот куртки.
– Благодарю, дядюшка. – Он поклонился и повернулся, чтобы уйти.
– Эй, племянничек, и к матери, что ли, не зайдешь?
– В другой раз. – Рыцарь быстро пошел к выходу. Перед ним расступались, провожая обретшего королевство короля завистливыми взглядами. Проходя мимо Канервы, Арчибальд кивнул на трон: – С Богом.
И вышел.
Лорд Мельсон двинулся вперед, преодолевая внутреннюю дрожь. Его узнали, по залу пронесся гул приветствий.
– Кто там, кто еще? – кашляя, крикнул Лу недовольно.
– Это лорд Мельсон, – наклонившись к самому уху короля, доложил паж с чернильницей. – Начальник городской стражи.
– А, Канерва! – Король приподнялся в кресле, вглядываясь в толпу придворных. – Стража, взять его!
* * *Солнце безжалостно заливало город светом и жаром. Людей на улицах было не меньше обычного, хотя даже помои в канавах высыхали. Дома посерели от пыли. Пыль была везде: на мостовой, на подоконниках, на одежде, на лицах; в ярких солнечных лучах она блестела; город словно оделся в серый мех с искрой – весьма не по погоде – либо был посыпан мелкой металлической крошкой, как бывает в верстаке ювелира, что работает по серебру.
Немолодой уже рыцарь вел в поводу вороного коня и гнедую лошадь, с седла которой свисали два узла. Также рыцарь вел под руку девушку в простой косынке.
– Утрите же слезы, Жанна, хватит плакать. Сейчас мы найдем какой-нибудь трактир, пообедаем, а то я не ел, кажется, больше суток. Корка хлеба от Бенды обедом считаться не может. Кстати, вы давно живете в этом городе? Имя «Бенда» вам знакомо?
Девушка, утирая слезы косынкой, свела брови к переносице:
– Это он или она?
– Оно.
– Я серьезно. – Она улыбнулась.
– Я тоже. Это... Как же это называется?.. То ли гермафродит, то ли андрогин. Бенда – бесполое.
– Нет, тогда вряд ли. – Девушка покачала головой. – Я знавала когда-то только Бенду – сына булочника. Того булочника, которого несколько лет назад зарезали в собственной спальне вместе с женой. Они недалеко отсюда жили, и мы с Анастасией ходили к ним за медовыми крендельками, тетушка их очень любила...
– Сомневаюсь, что это тот, кто меня интересует. Сын булочника? Бенда – колдун и лекарь.
– Точно, да, колдун. – Жанна показала вперед, туда, где открывалась в конце улицы площадь: – Во-он там был их дом, около рынка.
– А вот наш трактир. – Арчибальд задержался перед небрежно нарисованной вывеской, изображающей две скрещенные сосиски в миске.
Жанна остановилась, заглянула рыцарю в лицо:
– Все же почему вы забрали меня от тетушки? Уж извините простую девушку, но судя по вашему виду, вы совсем небогаты. Что вы собирались делать со мной?
– А вы почему пошли?
Жанна опустила глаза.
– Я сама хотела бежать из дому. Наняться куда-нибудь служанкой, чтобы только не оставаться там. Да все не могла решиться. А тут вы... такой сердитый, такой решительный...
Арчибальд невольно улыбнулся:
– Забудьте обо всем как о дурном сне. Сначала, когда я узнал, что мне придется сюда вернуться, я хотел сходить на кладбище, убедиться, что Анастасию похоронили в освященной земле. Все-таки... я мог не допустить...
– Ох, оставьте, энц рыцарь! Раз Господь...
– Подождите. Что там хотел Господь, он мне не сказал, а я все же мог остановить того ублюдка. И я счел себя обязанным поспособствовать участи бедняжки если не в этом, то хоть в том мире. А кто, кроме вас, рассуждал я, показал бы мне дорогу? Но позже, выходя из дворца, я подумал, что, быть может, вам не помешает небольшое приданое...
– Немедленно замолчите, энц рыцарь! – Девушка вспыхнула, как маков цвет, и веснушки на ее порозовевших щеках стали почти белыми.
– Мадонна, вы все время меня перебиваете. – Арчибальд вынул из-за пояса свернутый лист пергамента. – Это непочтительно по отношению к королю пусть даже совсем небольшого и бедного королевства, которое кое-кто называет дырой.
Жанна с недоверием и даже опаской посмотрела на рыцаря. Тот показал ей бумагу:
– Вы читать умеете? Посмотрите.
Девушка наклонилась, вглядываясь. Арчибальд продолжил:
– Выходя из дворца, я понял, что обладаю баснословной суммой денег...
Оглянувшись на лошадей, Жанна повернулась к рыцарю:
– Я ничего у вас не возьму. Если вы сумели накопить те деньги, что указаны здесь, то только ценой ужасающих лишений. И если у вас что-то осталось, то, поверьте, с моей стороны было бы...
– Вы не знаете главного, милая девушка. Я выкупил свое королевство за тридцать пять марок. Оно оказалось никому, кроме меня, ненужным. И эта сумма, эти три миллиона, теперь мои. Ни я, ни, поверьте, моя страна не обеднеют оттого, что часть денег я подарю вам. Сто тысяч марок – и вам не придется больше никогда работать, отпадет нужда наниматься в чужой дом...
– Замолчите же! – Жанна перевела дух. – Даже сто марок для девушки вроде меня – огромное приданое.
– Примите хотя бы тысячу! – взмолился рыцарь.
Девушка опять оглянулась, взяла Арчибальда под руку:
– Уйдемте отсюда, не стоит говорить на улице о таких деньгах. Нет-нет, не просите!
Рыцарь пошел к дверям под вывеской, взялся за кольцо:
– Вернемся к теме после обеда. Я надеюсь доказать вам...
– Ох нет, стойте, энц рыцарь, не входите туда! – вдруг закричала Жанна, разглядев вывеску. – Умоляю, пойдемте в другой трактир, дальше к рынку...
– Не волнуйтесь, милая Жанна, вы под моей защитой. – Рыцарь потянул дверь, ступил внутрь, отпустив поводья. – Эй, хозяин, примите моих лошадей и подайте нам...
– Здесь же стражники! – простонала девушка.
После улицы, где яркий солнечный свет резал глаза, в трактире была беззвездная ночь. Из ее мрака, пахнущего жарким с бобами и кислым прошлогодним вином, вынырнула фигура в заляпанном жиром фартуке. Красивое когда-то лицо оплыло, щеки свисали, сальные волосы веревками лежали на плечах, из-за фартука по обе стороны выползало пузо. Хозяин был в одной рубахе, под которой болталась то ли юбка, то ли набедренная повязка, не прикрывающая волосатых коленей. В распахнутом вороте рубахи кучерявилась черная поросль. Выразительные глаза уставились поверх плеча рыцаря на улицу, хозяин заорал:
