Александр Нежинский - Братство. Крест и клинок
Отвлекаться в бою опасно. Засмотревшись на успехи товарищей, Алексей зазевался, и на спину ему, улучив момент, запрыгнула какая-то мелкая, воняющая тиной дрянь, похожая на тритона-переростка, только с витыми рожками. А еще – с широченной пастью, полной мелких, но острейших даже на вид зубов. Дрянь примерилась впиться Леше в шею, да не смогла – стало нечем. Зубы, вместе со всей башкой разлетелись брызгами по двору от попадания серебряной винтовочной пули. «Давиды» не дремали. Стряхнув с себя так своевременно обезглавленного «тритона», Алексей двинулся дальше. А впереди были уже лишь черные хламиды…
И снова бой… Даже старшие, наиболее искушенные в чернокнижии, являвшиеся «мастерами», либо претендовавшие на это звание члены ковена, чувствовали себя бессильными – поскольку давно привыкли скорее повелевать другими, нежели действовать самостоятельно. Более молодые колдуны и ведьмы были скованы самым обычным страхом. И тем не менее сдаться и, признав поражение, принять заслуженную участь, не собирался никто из них. Пытаясь использовать самые последние средства, они бросились на братьев. Но не было победы в тот день нечестивым – и не могло быть. Молитвы выстроившихся в ряд перед врагом священников не давали творить черное колдовство, богомерзкие слова вязли на зубах и рвали глотки. Те, кто еще вчера мнил себя несокрушимыми властителями мира, плавились и горели в лучах нестерпимой для них благодати, как жалкие восковые куклы.
Последними на ногах остались двое – мерзкая старуха с крючковатым носом и спутанными седыми патлами и жирный старик, пускающий обильные слюни и трясущийся от ужаса. Минуту назад они выглядели, как юная девушка и мужчина в расцвете сил, но живительные капли святой воды смыли с них колдовские личины и теперь они предстали во всем своем уродстве. В живых до сих пор они оставались лишь по одной причине – оба держали на руках детей, приставив к шейкам младенцев кривые ножи.
Глядя на выражение лиц сгрудившихся вокруг воинов, первым не выдержал старик. На жутко ломаном языке, который, очевидно, считал русским, он залопотал:
– Коспота, коспота! Тафайте фсе упокоимся! Тафайте не нато гнеф! Ду нот…
– Ну ты сейчас точно упокоишься, мразота заграничная! Ребенка в покое оставь! – в разговор вступил пробившийся в первый ряд Георгий, так и не выпустивший из обеих рук клинки, по рукояти уляпанные черно-красным. Один их вид должен был настроить колдуна на более конструктивную манеру диалога. Но тот трещал, как заведенный:
– Я… Я не телать ничего чайлд. Это есть только май… гаранти! Мы ше все сивилизованый люти! Тафайте поговорим! Тафайте опсудим условия…
– Какие нахрен условия?! – Георгий рявкнул так, что у рядом стоявших заложило уши. – Ты еще адвоката своего пригласить предложи! Отдавай дитя или сдохнешь в таких муках, что тебе и не представить, нехристь дряхлая!
– Та, та! – последние слова почему-то вызвали в старикашке воодушевление. – Я не есть кристианин, я не есть ортодоксал! Я испофедовать тругой реликия! Я иметь прафо! Я воопще есть кражданин Ефропейский Союз! Опьетиненный Ефропа!
– А-а-а! Ну, тогда другое дело! – Георгий даже поклонился собеседнику с издевательским видом. – Если аж из самых Европов, тогда адвоката, конечно, мало. Мы тебе, образина, сейчас прям самого консула вызовем. Или посла – чрезвычайного и полномочного, только скажи нам, дикарям, какой конкретно страны. Или… Есть другой вариант. «Давиды», готовы работать?
Рация на плече Георгия отозвалась прямо-таки радостно: «Цели видим четко! Спецбоеприпас готов! Разрешите работать?!»
Каким бы маразматиком не выглядел старик-колдун, но полным идиотом он точно не был. То ли понимал нашу речь гораздо лучше, чем прикидывался, то ли уловил ну очень яркие мысли Георгия – в которых его плешивая голова от выстрела снайпера разлеталась на куски, как перезрелый арбуз. Он что-то коротко каркнул своей «коллеге», по-немецки, кажется – и ножи полетели наземь, а перепуганные карапузы через мгновение оба удобно устроились на руках у подхватившего их брата Игоря. Колдун и ведьма пали на колени и склонили головы.
Неразрешенными оставались вопросы: Где третий ребенок? И где, наконец, верховная «мастерица» проклятого ковена? Где Лили!? Ответ пришел незамедлительно…
В дверном проеме развалин дома, некогда служившего жильем игуменье монастыря, пространство взвихрилось черным облаком, и из него возникла главная колдунья собственной персоной. Лицо ее, некогда поразившее Алексея пусть пугающим, но совершенством, ныне было маской злобы, ненависти и мести.
– С кем вы пытаетесь говорить, Джереми?! Это же не люди. Это – действительно дикари, невежественные и нетерпимые. Они не договариваются…
– Это ты правду сказала, тетя, – в тихом голосе Георгия клокотал едва сдерживаемый гнев. – С терпимостью у нас – никак. И с толерантностями всякими. И договариваться с такими, как ты, нам не о чем. «Давиды», готовность!
– Давиды?! Да Голиаф был мошкой в сравнении со мной! Сейчас вы узнаете, против кого осмелились встать!
Смысл фразы, которую Лили выкрикнула следующей, не смог бы понять никто из присутствующих. Отец Михаил был единственным, кто догадался, что за наречие они слышат сейчас на развалинах монастыря – додревний язык, звучавший под небесами в Адамовы времена. Догадался – и его объял ужас…
– О, Господи! Да как же я раньше… Ведь должен же был! – обернувшись, Алексей увидел, что лицо священника стало белее мела. – Лили… Лилит! Вот кто ты такая! Верная слуга демоницы, получившая за долгое служение «дар» быть ее вместилищем и воплощением!
Воздев руки к потемневшему небу, ведьма разразилась сатанинским смехом. Облик ее менялся на глазах – светлые волосы сперва налились рыжею медью, а затем стали черными, как ночь, тело, сохранившее очертания соблазнительной женской фигуры, начало покрываться густой шерстью, а вместо длинных и стройных ног появились вдруг жуткие птичьи лапы неимоверных размеров.
Трансформировавшаяся демоница рванулась вперед. Прямиком к брату Игорю, держащему на руках детей. Неуловимый, неотразимый взмах руки, на глазах удлинившейся на треть за счет «выстреливших» из пальцев острейших когтей из черной стали, и… Короткий шаг брата Олега оказался на долю мгновения быстрее. Оттолкнув спиной Игоря, он оказался на пути смертоносных лезвий и принял их в свою грудь.
Разочарованный вой демоницы сменился воем боли, когда со всех сторон грянуло, и в нее вонзился рой серебряных пуль, ударили клинки братьев и посохи священников, плеснула святая вода. Снова окутавшись тьмой, чудовище отпрянуло назад, в зиявший чернотой на месте дверей пролом.
Младенцев, передавая с рук на руки, относили назад, под надежную защиту батюшек. Братья становились вокруг, ощетинившись стволами и клинками. Алексей, сделав два шага, оказался возле распростертого на земле брата Олега. Рядом с ним стоял на коленях отец Михаил, держа его за руку. Грудь Олега была пробита жуткими ранами, из которых толчками, все слабее с каждой минутой, текла кровь. Пытаться делать перевязку или останавливать кровотечение было уже бесполезно – от таких увечий люди погибают на месте, и чудом было уже то, что Олег еще дышал, еще жил. А мгновение спустя даже открыл глаза.
– Любит меня Господь, батюшка! – шепот умирающего был отчетливо слышен всем и каждому в упавшей на поле боя полной тишине. – Любит, и простил, правда ведь?! Жил… не так. По большей части… Но умираю-то правильно?! Ведь искупил, теперь искупил?!
– Отринь страх смертный, брат мой во Христе! Служением честным в воинстве Христовом попрал ты все грехи свои, вольные и невольные. Теперь же, жизнь положив за други своя, детей невинных спасая от твари дьявольской, подвиг совершил, славы и хвалы достойный, – напутственные слова священника, обращенные к умирающему, были исполнены строгой торжественности, а в глазах отца Михаила стояли слезы. – Открыта тебе дорога ко вратам Царства Небесного! С радостью встретят Господь и все святые его верного Божьего воина.
Лицо Олега, искаженное мукой боли, разгладилось и просветлело. Это был лик того, кто достойно закончил свой земной путь и готов перейти в жизнь вечную.
– Нет у меня страха, святой отец. Теперь – нет… – сжав сильнее руку священника, на последнем выдохе он прошептал. – Сына моего найдите! Чтобы хоть на могилу…
– Обещаю! – отец Михаил склонил голову и через секунду добавил, закрывая погасшие глаза: – Покойся с миром, брат!
Алексей стоял, не в силах отвести глаз от тела товарища. Это была далеко не первая смерть, которую он видел вот так – в упор, во всей ее страшной неотвратимости. Но впервые костлявая забрала одного из обретенных им братьев. Жгла огнем кипящая ярость, сжигал сердце гнев, а на плечи наваливалось неподъемной могильной плитой осознание того, что ничего уже нельзя ни изменить, ни поправить.
