Сергей Пономаренко - Седьмая свеча
Съезжать с одной разбитой грунтовой дороги на другую такую же и весьма подозрительную, он наотрез отказался, как и оставлять автомобиль без присмотра. Вследствие этого к могиле матери Ольга отправилась одна и пешком. Теперь могила не была крайней, ее заслоняли две новые, свежие, стоящие рядом. Ей было очень любопытно узнать, кто из знакомых отправился сюда на вечный покой, но она приехала в село по неотложному делу и не могла зря терять время.
Полностью заряженный аккумуляторный фонарик, взятый из машины Глеба, давал достаточно света, и она сразу вышла к могиле матери. Убрала засохшие цветы, чьи осыпавшиеся головки сиротливо торчали из литровой банки, наполовину наполненной грязной вонючей водой. Вздохнула: не было грабель, чтобы сгрести опавшие с растущих неподалеку деревьев листья, принесенные сюда проказником ветром. «Надо будет найти время и навести здесь порядок», – подумала она. Видно, ей придется выслушать нотации зорких недремлющих старушек из-за того, что плохо ухаживает за могилой матери. Она осветила соседнюю могилу, Манину. К ее удивлению, она была ухоженной, и в банке стояли свежие белые гвоздики. Кто же сюда приходил и почему гвоздики белые? Явно кто-то не местный. Эти цветы никак не вязались с мрачной кладбищенской атмосферой. «Кругом одни загадки», – недовольно подумала она и подошла к могиле Василия. Она тоже была ухоженной, и такие же белые гвоздики стояли возле памятника. «Выходит, Галя постаралась. Откуда неожиданная любовь к Мане после ее смерти? При жизни Мани они не питали друг к другу нежных чувств. Их не смогла соединить жизнь, так объединила смерть одной из них?» Ольга усмехнулась и вернулась к автомобилю.
Дальше их путь лежал к дому бабы Маруси. Проезжая мимо дома, где жила попадья Софья, с неудовольствием отметила, что окна ее квартиры темные. Где ее с отцом Никодимом носит нелегкая? Ведь после бабы Маруси Ольга собиралась поговорить с ней!
Баба Маруся была рада приезду Ольги и, не слушая ее возражений, напоила чаем с грушевым вареньем. Все такая же сгорбленная, она была еще резвехонькой, настоящим живчиком. Ольга покорилась и терпеливо выслушала сельские новости: кто женился, а кто развелся, у кого родился ребенок, а кто отправился в последний путь на кладбище, кому пишут дети, кто с кем путается, сколько чего получили на свои паи сельчане и многое другое.
После первой чашки чая Ольга решила, что пришло время задать интересующие ее вопросы.
– Как там Галя поживает, бывшая соседка матери? – осторожно спросила она.
– Оказывается, она такая умная, а наши парубки на нее внимания и не обращали, – сказала старушка. – Поступила учиться. В Киеве. На учителя. А родительскую хату продала – это она неправильно сделала! По возможности приезжала бы, картоплю выращивала бы, городину разную. Было бы подспорье в городе. Соседи бы помогли, я бы тоже на что-нибудь сгодилась. Неправильно сделала – все же родительская хата! Недавно приезжала, заходила ко мне. О тебе расспрашивала, адресок твой взяла, телефон. Часом, не звонила?
– Звонила вчера. Мы толком с ней не успели поговорить, связь прервалась. А у вас ее домашний адресок имеется?
– Имеется, только она вскорости думает сменить квартиру, переехать. Далеко ей добираться до учебы.
– Может, вы ее адресок дадите мне?
– Почему не дать? Дам. – Старушка вооружилась громадными очками с одной сломанной дужкой и начала рыться в допотопном комоде, перекладывая уйму бумажек, многие из которых пожелтели от старости. – Вот ее адресок. Пиши. А как увидишь, так обязательно поклон от меня передай, скажешь, что ее адресок я дала.
– Обязательно так и сделаю, – обрадовалась Ольга. – А как матушка Софья, избавилась уже от своих болячек?
– Выздоровела, выздоровела. Давно выздоровела. Такая ладная и важная ходит, как пава. Весной начнут строиться. Землю им выделили, возле самого ставка. И церковь должна скоро открыться новая! На Крещение обещают освятить. Из Киева приедут.
– Знаю. Батюшка Никодим был в городе, заезжал. Гостинцев привез с огорода. Адресок мой он не у вас брал?
– Нет, не спрашивал. Жалко. Если бы знала, что он к тебе собирается зайти, я бы и сама тебе чего-нибудь передала. Яблоки закрученные, компот из вишни. Может, сейчас возьмешь баночки? А может, у тебя с собой и пустые есть?
– Спасибо, но не могу, бабушка. Водитель – посторонний человек, небось, уже сердится. К теще ездил, весь багажник забил гостинцами, некуда класть. Меня просто попутно захватил.
– Так чего ты его в холоде держишь? Зови сюда, пусть чаю попьет.
– Некогда, бабушка. Спешит он. Побежала и я. Вот только интересно, у кого батюшка Никодим мог мой адресок взять?
– Ума не приложу. Кроме как у меня, больше не у кого. Ульяна скрытная была, никому его не давала, вот только ты мне после похорон и дала. Помнишь?
– Да ладно, это не важно. Побежала я. Ой, забыла! Никак не уйду я, бабушка. Подруга просила узнать: кто в селе катает яйца, порчу снимает?
– После смерти Ульяны и Мани, упокой Господи их души, никого нет!
– А поблизости, в другом селе?
– А бог его знает. Слышала, в Сосновке баба Анисья этим занимается, а кто еще, не знаю.
– Спасибо, бабушка Маруся. Очень мне помогли. До свидания.
– Бог в помощь! Может, все-таки возьмешь яблочек?
Ольга села в машину и радостно сказала замерзшему, уставшему от ожидания Ивану Степановичу:
– Кое-что начинает проясняться. Поехали прямо, только медленно. Проведаем материнский дом и поедем обратно, домой.
Ее домашний адрес брала у бабы Маруси Галя, Софья не брала. Где еще она могла его взять? Разве что у Глеба. А заодно и ключи. А зачем тогда Гале спрашивать у бабы Маруси ее адрес, если она могла его узнать у Глеба? Все сходилось на Софье. Завтра она на всякий случай все же позвонит майору Бондарчуку и… – Вдруг она даже застонала от досады, почувствовав позывы к рвоте. Иван Степанович резко остановил «ланос».
– Что с тобой? – встревожился он.
Немного придя в себя, она молча открыла дверцу машины, и ее начало выворачивать наизнанку, рвота была с желчью и кровью. В одно мгновение онемели ноги, перед глазами все поплыло. Она почувствовала, что теряет сознание, и откинулась на Ивана Степановича. От кислого запаха, идущего из ее рта, его тоже начало мутить. Он слегка придерживал отяжелевшее бесчувственное тело, голова Ольги оказалась между ним и рулем, и у него не было возможности выйти из машины. Интуитивно он стал массировать Ольге виски.
Сознание вновь вернулось к ней, но в голове обрывки мыслей водили хоровод, возникали непонятные ассоциации. С большим трудом она поймала мысль, поразившую ее перед приступом: «Как некто смог выйти на Глеба, ведь она никому не говорила, где он отбывает срок?»
Состояние ее здоровья с каждым днем становится все хуже и хуже. Необходимо завтра же побывать в Сосновке у бабы Анисьи и попытаться выяснить, уж не ее ли рук дело эта порча? Да и к Софье сегодня она уже не поедет. Только завтра с утречка. Отец Никодим, по слухам, ранняя пташка. Как только он уйдет, так Ольга сразу же в дом. Сегодня же ей никуда не хотелось ехать – совсем не было сил. Она с трудом подняла голову с колен Ивана Степановича и села.
– Будем ночевать здесь. В доме матери. Доедешь до того дерева, сверни налево, в переулочек, и сразу останавливайся. Там оставим машину на ночь. Дальше пойдем пешком, здесь недалеко – пятая хата справа.
– Не надо этого делать, Оля. Поедем лучше домой, по дороге заедем в больницу скорой помощи. Тебе совсем плохо.
– Я лучше знаю, что делать. Ты должен понимать, что у меня осталось не так много времени. У тебя есть в машине питьевая вода? Лучше, конечно, минеральная.
– Вот, возьми.
Ольга пила воду мелкими глотками, постепенно приходя в себя. «Чувствую себя уже не очень плохо, а просто плохо», – подумала она и усмехнулась.
– Оля, давай все-таки… – начал было Иван Степанович, но она его прервала:
– Мы ночуем здесь!
– Я боюсь оставлять автомобиль без присмотра, – робко возразил он.
– Хорошо. Будешь ночевать в машине. Когда замерзнешь – придешь. Постучишь в окошко, я открою, отогрею. Дом не перепутаешь? Пятый с правой стороны, – напомнила она.
Иван Степанович заехал в указанный переулок и остался один в машине, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы больная Ольга находилась одна в пустом нетопленом доме, с другой стороны, он боялся бросить без присмотра «ланос» – вдруг сельские умельцы «разуют» машину чужака, уволокут колеса, снимут магнитолу или спьяну бросят бутылку в лобовое стекло? А еще он по-прежнему задавал себе вопрос: зачем ему надо было влезать в это сомнительное предприятие? И снова не находил ответа.
За все время, пока колесили по селу, они не встретили ни одной живой души. Только иногда из темноты их облаивали собаки. А здесь не было слышно и собачьего лая. Село казалось вымершим.
